– Обед будет готов, – ответила она злорадно, – когда выйду из душа. А пожирать недоваренное мясо – это получить несварение желудка.

Он ухмыльнулся и зашел в ванную, оставив дверь раскрытой. Если захочет, может присоединиться, душ у нее просторный. Не двойной, нет второго сиденья, но с откидной полочкой для ног. С ее весом и прямой спиной там сидеть можно.

Прохладная вода ударила со зверским напором, он вспомнил, что Израиль вроде бы испытывает недостаток воды, попробовал на вкус, прекрасная пресная. Евреи, как всегда, поднимают шумиху по всему миру, какие они бедные, какие несчастные, даже воды у них нет, а у самих бассейны переполнены…

Включил горячую, прозрачные стенки сразу же заволокло паром, стали матовыми. Если она и увидит, что оставил дверь открытой, то все равно он целомудренно скрыт, как прекрасный Иосиф от взора, как ее там, Зульфии, угадывается только его движущийся силуэт.

Странное позабытое чувство овладело им, когда медленно подставлял грудь и плечи тугим струям. Только в доме родителей чувствовал себя так легко и свободно. Даже в своей просторной квартире в Манхэттене ощущал себя все еще в рабочем кабинете, а когда купил домик во Флориде, надеялся хоть там ощутить комфорт и все удобства, к которым так стремятся американцы, а значит – все люди, но, увы, чувствовал себя так, будто купил выставочный экспонат и сам стал им.

И вот здесь, в тесной малогабаритной квартирке, небогатой, скажем прямо, чувствует себя удивительно уютно.

Когда он раздвинул пластиковые створки, в ванной комнате вовсю трудится стиральная машина, через стеклянное окошко видно, как в мыльной пене крутится нечто темно-синее, понятно, его джинсы.

Он влез в трусы и, шлепая босыми ступнями, вышел на кухню. Мария, стоя к нему спиной, заглядывала в кастрюлю. Она опустила крышку, он подошел сзади, обнял ее, чувствуя в ладонях довольно полные груди, вдохнул запах ее волос.

Все получилось бездумно, само собой, он сам не ожидал от себя такого действа, а Мария на мгновение замерла, затем ее тело расслабилось, он пару секунд чувствовал в своих объятиях восхитительное женское тело, потом она произнесла деловито:

– Рубашку я отдала тете Симе, это соседка. Она посмотрит, что можно сделать.

Он произнес ей в волосы:

– Да так уж и важно?

– Я так и сказала, – ответила она. – Сима сказала, что еще посмотрит среди рубашек ее старшего сына.

Он расцепил руки, она опустила крышку и медленно повернулась к нему. Взгляд ее пробежал оценивающе по его обнаженной груди. Ниже не скользнул, и Стивен ощутил, что ей вовсе не пришлось сдерживаться.

– У тебя хорошо развиты грудные мышцы, – сказала она. – Впрочем, вы там в Америке все на спортклубах помешаны.

– У меня и животные мышцы неплохие, – ответил он скромно. – В смысле, на животе. Пощупай.

– Может быть, позже, – ответила она. – Хотя еще не уверена. А теперь следи, чтобы не сбежало вот из этой большой кастрюли.

Она удалилась красиво и грациозно, не прилагая ни малейшего усилия, он в состоянии отличить доведенное до автоматизма умение манекенщиц от животной грации абсолютно здорового организма.

Из ванной она вышла с пышным тюрбаном на голове, в длинном белом халате, целомудренно запахнутом туго и перехваченном на талии узким пояском.

– Суп готов, – доложил он. – Сбежать даже не пытался, но попытки делало вот это… странное.

Она окинула взглядом кастрюльки и сковородки.

– Странное? – повторила с неописуемым презрением. – Это и есть знаменитый чолнт! Его только в этом квартале и делают!

– С ума сойти, – сказал он искренне. – В Штатах если что делают, то на всю страну. Это и есть демократия. А у вас какое-то постоянное ущемление.

– Ну да, – отпарировала она. – В центре Иерусалима самые населенные кварталы – мусульманский, христианский, армянский и еврейский. А каждый из них разделен на десятки обособленных общин, что враждуют одна с другой. А вокруг центра – сравнительно новые районы, каждый со своими микронациями, религиями, традициями, общинами и правилами. А вон там, в сторону северо-запада, арабские районы. Вообще черт ногу сломит с так называемым «своеобразием исторических и культурных черт»!.. Может, и лучше, если бы все стало одинаковым, как в пустыне или… в Штатах?

Он слушал с удовольствием, она ловко орудовала поварешкой, ароматный запах поплыл по кухне, в желудке довольно хрюкнуло и потерло лапки.

– Пахнет вкусно, – сказал он. – Хотя и не представляю, из чего этот чолнт.

– А ты как думаешь? – спросила она поддразнивающе.

– Не знаю, – признался он. – Наверное, что-то из жвачного и с раздвоенными копытами.

– А ты ешь только кошерное?

– Я ем все, – сообщил он честно, – что имеет отношение к биологии. Ну, кроме человечины. А вот вы лишены удовольствия отведать хорошо прожаренного кабанчика…

Она фыркнула.

– Знала бы, что у тебя такие вкусы, обязательно приготовила бы рагу из свинины. Но ты давай пробуй суп, а потом чолнт. Увидишь, что твоя жареная свинина и рядом с чолнтом не лежала.

Он краем глаза видел, как на экране жидкокристаллического телевизора появилось лицо госсекретаря Бергманса, замелькали кадры с видом американских авианосцев, линкоров, кораблей сопровождения. Комментатор торопливой скороговоркой сообщил, что вся эта армада движется в сторону Израиля, но тот уперся, назревает конфликт…

Стивен поискал взглядом пульт, не увидел, Мария на телевизор не обращает внимания, он попросил:

– Да выключи эту гадость! Надоела политика…

Мария улыбнулась, щелкнула пальцами, изображение мигнуло, на экране появились птицы с хищно загнутыми носами, пошли титры «Из мира дикой природы».

– Спасибо, – сказал он, – это намного приятнее… Хотя тоже ястребы.

Она отмахнулась:

– Да пусть.

– Пусть, – согласился и он. – Слушай, что мы все сворачиваем на политику? У тебя там ничего не подгорело?

– У меня ничего, – ответила она, ему почудилось некоторое разочарование в ее голосе, – а на сковородке… сейчас посмотрим.

После обеда они пили вино из высоких бокалов с длинными ножками. Снова он удивился чувству покоя и защищенности, словно в самом деле вернулся в родительский дом.

Они посматривали друг на друга поверх тонкого стекла, он видел, что и она прекрасно понимает, что, когда опустят бокалы, оба поднимутся и пойдут в спальню.

Странное единство, особенно если учесть, что он всегда предпочитал пухленьких блондинок. И обе его жены были блондинками, одна ушла через два года к преуспевающему адвокату, а вторая развелась через пять лет вроде бы успешной жизни, причем обобрала его до нитки. Но все равно с блондинками ему было легче и уютнее всего, а вот сейчас со странным просветлением понимал, что, оказывается, до сих пор понятия не имел о настоящем уюте.

Какой уют с этой хищницей, мелькнула мысль, когда они, взявшись за руки, пошли в спальню. Это же пантера, это же хищный зверь, перед которым я просто кролик…

Рухнули на постель, Стивен видел посерьезневшее лицо Марии, ее глаза. В них тот же покой, как будто и она ощущает то же странное чувство, что и он…

Некоторое время держали друг друга в объятиях, прислушиваясь к бегу горячей крови в их жилах, затем он, не говоря ни слова, сбросил трусы, а она почти одновременно распустила пояс на халате, оставшись обнаженной.

Он несколько мгновений рассматривал смуглое худое тело с резко очерченными чашечками груди, широкие алые ореолы с приподнятыми сосками, выступающие ребра и запавший живот, затем неторопливо накрыл губами торчащий кончик правой груди и сразу ощутил, как тот начал твердеть, разбухать, приподниматься в его рту горячим столбиком.

Файтер снова назначил совещание в подземном конференц-зале, хотя на этот раз круг участников еще шире: помимо предыдущих, добавились еще министры экономики, финансов, науки, руководители силовых ведомств. Их предупредили, что отныне их, как получивших доступ к сверхсекретной информации, будут откровенно прослушивать и записывать всюду, будь это в постели или туалете.