Олег вздрогнул, ощутил, как под натиском тревоги разом очищается взор, по телу пробежала холодная волна. Он ощутил свое тело, и стражник невольно отступил, когда Олег распрямился и раздвинул плечи.

– А Томас? – спросил он.

Стражник дернулся, вытянулся. Этот голос… или похожий он слышал тридцать лет тому, когда в славной битве англы и саксы разгромили наголову норманнов, тогда хрипло и страшно голос герцога МакИтры вывел к победе.

– Стерегут!

– От чего?

– Дабы не бросился на меч! Двенадцать лучших рыцарей королевства стерегут!

– Благодарю за службу, – бросил Олег коротко.

Он помчался в замок, а осчастливленный страж кричал вдогонку:

– Рад стараться!.. Служу Британии!.. Боже, храни короля!.. Бей Мордреда!

Томас, как зверь в клетке, метался по малому залу, откуда уже вынесли все оружие, ревел, как дикий зверь в лесу, и кричал так страшно, что за окном в испуге взлетали голуби. Вдоль всех четырех стен зала блистало железо. Сперва Олег подумал, что прибавилось рыцарских статуй, но у двенадцати железных исполинов были подняты забрала, суровые лица смотрели с глубоким сочувствием и полной беспомощностью.

– Томас, – сказал Олег торопливо, – возьми себя в руки.

Томас разъяренно гаркнул:

– Еще чего! Стану я всякую мерзость брать в руки!.. Да, я – мерзавец, позволивший увести невесту прямо из-под венца! Я не только королевского меча, даже простой булавы недостоин, разве что палицы, как у тебя…

– Ну-ну, зачем уж так… Пусть сплоховал, ты такой от природы, но как же другие? У тебя ж народу, все ищут, с кем бы подраться!

Томас ответил с едкой горечью:

– Отдали. Без спора.

– Почему? – изумился калика.

– Потому что мертвый. А к мертвым уважение надо иметь.

– Мертвый, – изумился калика. – А по мне так дохлый, а не мертвый. И ты дохлому отдал невесту? Что-то я, видать, слишком долго в пещере просидел. Сложные вещи понимаю, а простые – хоть кол на шлеме теши.

Томас, не слушая, грохнул кулаком о стол. Слезы оросили лицо, он взвыл, как раненый зверь, потерявший детенышей:

– Но почему?.. Ведь она чиста! В рай – еще понимаю, хотя в задницу этот рай, но как могли в ад?

В зеленых глазах калики было глубокое сочувствие. Когда Томас ухватился за горло, будто пытался удушить себя собственными руками, калика толкнул молодого короля прямо на ложе. На лице калики отразилась горькая насмешка.

– Понять хочешь? Веру? Разве не ваш отец церкви изрек: «Верую, ибо нелепо»? Ишь, понять… Это еще почище, чем понять Русь.

– Но, – простонал Томас, – где же справедливость?

Он поперхнулся и умолк, лицо калики было таким, что вот-вот разверзнется потолок и его поразит божий гнев за богохульство даже только в мыслях. Но калика перевел дыхание, вздохнул, могучая грудь опустилась. Все еще гневным голосом сказал сдержанно:

– Пора взрослеть, сэр Томас. И довольно искать справедливость на свете. Ее нет, понимаешь?

– Но как же…

– Она есть только в нас самих. И остается там, куда приносим. – Похоже, калика понял, что хватил через край, поправился: – Иногда остается. На некоторое время.

– А потом? – спросил Томас убито.

– А потом суп с котом. Грош цена той справедливости, за которую не бьются ежечасно. А вообще-то ты зря так рвешь жилы в крике, а сердце в плаче. Нет-нет, потеря в самом деле велика, но убиваться не надо. Прими с христианским смирением…

Томас вскочил, как подброшенный катапультой. Лицо побелело, кожа натянулась так, что желваки едва не прорывали кожу.

– Да пошел ты…

– Ага, – сказал калика со злым удовлетворением, – поскреби англа, отыщешь ли христианина?

– А что? – выкрикнул Томас. – При чем тут христианин?

– А то. Чего на меч кидался?.. Ваша рабская вера учит смирению. Гордость и честь для вашей веры – смертельный грех. Кто кинется на меч, того даже хоронят не на кладбище, где люди! А за оградкой, где собак закапывают…

Томас пробурчал, отводя взор:

– Ну уж и собак…

– Ничего, – сказал Олег насмешливо. – Не думаю, что всех можно превратить в рабов. Всегда найдутся люди, которые предпочтут кровью смыть позор, бесчестье. Даже своей, если чужую пустить не сумеют.

Томас поспешно оборвал разговор, смутно чувствуя какую-то правоту язычника, но не желая с нею соглашаться:

– Но ты-то, презренный язычник? Как бы поступил ты?

Калика произнес задумчиво:

– Мы еще живы, а значит, жива возможность вырвать Яру из рук адских сил. Но главное – ты не должен так уж молотиться головой о стены. Хоть камни здесь на совесть, но и голова у тебя… Особенно лоб…

Томас подпрыгнул. Глаза были дикие.

– Как? Она в аду!.. Ее уволок обугленный мерзавец в адское логово к чертям собачьим!

– Да, но она – красивая женщина.

– И что? Говори, и что с того?

– На красивую женщину и злой пес не гавкнет. Не зря говорят: не родись счастливой, а родись красивой. Счастье, как и богатство, может уйти, а за красоту всегда будут биться как рыцари, так и драконы, великаны, гномы – и эта мелкота туда же! – Змеи, Кощеи… А девка только сиди у высокого окошка да поплевывай семечки на дерущихся. Кто бы ее ни завоевал, все одно не обидит. Это богатство можно отобрать, а девку под зад коленом, но с красивой так не выйдет! Любой мужчина скорее богатству даст под зад коленом.

Томас ощутил, как сведенная болью грудь чуть расправляется. Во тьме забрезжил сла-а-а-абенький лучик надежды:

– Ты хочешь сказать…

Калика удивился:

– Я уже сказал яснее ясного. Красивых женщин не трогают даже волки в лесу. Ты зря терзаешься, представляя, как ее там мучают. Голову наотрез, что и пальцем не тронут. Кто ворует жемчужину, чтобы стучать по ней молотком? Поверь, Яра в безопасности. Наоборот, к ней приставлены всякие, чтобы ненароком пальчик не прищемила, красоту не попортила.

Томас на миг посветлел, но тут же брови сшиблись на переносице снова.

– Кто это всякие? Хвостатые?

– Хвостатые тоже люди, – возразил калика. – Ты с сарацинами якшался? Ну, представь, что эти хвостатые тоже сарацины. Другой веры, но тоже… гм… что-то умеют.

Томас тяжело вздохнул, но Олег видел, как сгорбленная спина чуть распрямилась, а плечи раздвинулись. Только голос все еще оставался встревоженным:

– Но как бы ее… ну, понимаешь, не вздумали… силой.

Олег ахнул:

– Томас, ты в своем уме? Ее ж не плотник похитил, который не чует разницы между кухаркой и женой хозяина! Ее уволок хоть и мерзавец, но все же рыцарь! И то не для себя, а для кого повыше.

– Повыше?

– Ну да. Ворон ворону глаз не выклюет, а кус мяса отберет. Мужчины друг другу уступают замки, земли, даже коней иногда, но не женщин. Женщин отбирают, выкрадывают, уводят. Так и твою Яру уже мог отнять у твоего мерзавца какой мерзавец повыше рангом. А раз выше, то еще больше знает разницу между женщиной, которую берут силой, и женщиной, которую надеются уговорить… Так что Яра сейчас в безопасности. Ее накормили, напоили, переодели. Перед ней пляшут шуты, а адские барды поют адские песни.

Томас все яснел лицом, словно тучка сбежала с утреннего солнышка.

– Спасибо, ты меня успокоил. Но я должен поспешить вырвать ее из гнусных лап злодеев.

– Да, – согласился калика, – спешить надо. А то с этими нарядами, песнями да плясками еще и голову задурят. Все-таки женщина! Тем более красивая. Да и драгоценностей могут надарить полные сундуки, каких ни у одного короля не найдешь…

Рыцарь вскочил, поспешно напяливал сапоги. Брови снова сшиблись на переносице. Похоже, вспоминал, успел ли подарить своей невесте хотя бы колечко.

Калика наблюдал с любопытством:

– И куда ж ты?

– Спасать! – огрызнулся Томас.

– А куда?

– Не знаю. Потом придумаю. Мне в седле моего боевого коня только и думается. За столом дяди Эдвина я засыпаю, как жаба в болоте, а когда трясет, то в голове как бы взбалтывается… Такое всплывает!

Калика брезгливо поморщился: