Наконец, пистолет, предназначенный для ближнего боя. Хотя… есть еще взрывчатка, которая едва ли не контактирует с жертвой.

Что же получается? Если пойти от адской машинки, то с каждым видом оружия, которое вот-вот поместят в тайник, жертва как бы удалялась от киллера: прямой контакт – ближний огонь – огонь на средней дистанции – огонь с дальнего расстояния. Четыре исполнителя. Не попал из «СВД» один, то накроет плотным огнем из «галила» другой, что ли? А если и этот промахнется, то стрелок из пистолета не промажет. Ну а уж если и он оплошает… До кучи не хватало холодного оружия.

Нет, покачал головой Альбац: все три типа оружия предназначались для одного человека, действительно профи, который свободно владеет как снайперской винтовкой и автоматом, так и пистолетом и техникой минирования. Такими навыками обладают мастера из секретных спецподразделений, называемые диверсантами.

И один такой уже здесь, в Дании. Или скоро появится. Он получил задание, но пока не имеет конкретного плана – отсюда и такой разброс в выборе оружия. Когда он спланирует свои действия, просто возьмет в руки то, что ему потребуется, не тратя на очередной заказ или покупку ни одной лишней минуты.

Скорее всего, безымянный диверсант проходил службу в подразделении, которое отвечало за Западно-Европейский сектор или конкретную страну. Здесь, в Дании, он должен чувствовать себя как рыба в воде. Владеет языком? Наверняка. И неплохо. Владеет техникой провериться, выявить за собой слежку и оторваться от нее? Безусловно.

Пожалуй, думал Альбац, наступил тот самый крайний случай, который предусматривал такие же чрезвычайные меры; он не знал причины своего устранения, и сей факт с каждой секундой нагнетал напряженность. Антон никогда не находился в относительном покое, постоянно за спиной слышал надрывное дыхание преследователей. Но те обычно использовали коротконогих и криволапых английских или французских бульдогов, теперь же на охоту вывели русскую борзую, которая, не имея себе равных, одинаково хорошо сокращает дистанцию и рвет в клочья жертву на ближней.

И снова воображение. Оно рисует безмолвного, немого, с пронзительными голубыми глазами широкоплечего диверсанта. Короткие светлые волосы, недельная щетина на квадратном подбородке, длинные сильные руки, клетчатая вылинявшая рубашка. Почему клетчатая? И почему вдруг вылинявшая?

«Пора линять отсюда», – так же неожиданно, как и начал, закончил Альбац.

Он вернулся к собеседнику.

– Место закладки тайника будет известно? – спросил он.

– Вряд ли, – покачал головой Штерн. – На то она и тайниковая операция. Устаревший метод, но он еще переживет нас с тобой. Наш друг, – Зиновий с отвращением сплюнул, нехорошим словом поминая дипломата Рощина, – наш друг, который дружит взасос, сказал, что в ней примет участие чуть ли не весь штат российского посольства.

– Любопытно было бы узнать, – проявил профессиональный интерес Антон, – по каким каналам в российское посольство пришло оружие.

– По дипломатическим, – сухо сострил Штерн.

Альбац вспомнил свои слова о неповоротливости российского агрегата Службы внешней разведки и сравнил тайное спецподразделение, которому поручили его ликвидацию, с ракетой-носителем, она выведет на орбиту всего лишь одного человека. Один человек – как тень, с ней всегда трудно бороться. И стоит бояться. Сложно напугаться целой армии, а вот что касается конкретного лица… Еще подумал о чисто психологическом давлении на него: запустили «утку», чтобы мир для торговца оружием показался с сотовый телефон. Что ж, и такой прием не редкость, если покопаться в анналах спецслужб, можно отыскать и не такие методы борьбы.

И если все же это запуск дезинформации, то кто-то шибко умный надеется на ошибку Альбаца.

– Что будем делать, Антон? – спросил Штерн, раскуривая очередную сигарку.

Хозяин пожал плечами: мало материала. Оттого и столько рассуждений. Из обычного снежка он за час с небольшим слепил целого снеговика. А когда информации достаточно, все происходит с точностью до наоборот: снимаешь один слой за другим, пока не остается главное.

– Ты когда встречаешься с Рощиным?

– Завтра.

– Требуй от него детали. Возьми с собой диктофон, я послушаю вашу беседу.

– Можешь сам встретиться с ним.

Антон выразительно посмотрел на компаньона и промолчал.

– Мой самолет должен находиться в полной готовности, – сказал он.

– Подготовить второй экипаж?

– Зачем? Я сам сяду за штурвал. Просто ты не понял меня. Готовь борт номер один.

Штерн покачал головой.

– Ты не торопишься, Антон?

– У меня нет такой привычки. Будь готов в любой момент вылететь в Шарджу. Думаю, гость не заставит себя ждать. Впрочем, у нас хватит времени на то, чтобы скоординировать наши действия.

Антон встал, поправил задравшуюся штанину и прошелся по комнате. Эта бельгийская квартира, находившаяся в частной собственности Антона, представляла собой студию: огромная, не меньше шестидесяти квадратных метров комната, темные гардины наполовину закрывали окно во всю стену, исключение составляла спальня, в ней окно было привычных размеров, но без подоконника.

На стене висела картина молодого, пока еще не очень известного голландского художника датского происхождения Кнуда Эрегорда, на ней мастер изобразил красновато-желтый камин с очагом без перспективы: просто черный проем, дыра в никуда. Произведение молодого живописца впечатляло размерами: едва ли не от пола до потолка. Если долго смотреть на черный очаг, стоя у противоположной стены, то тело непременно начинало клониться к нему. И еще один эффект: по настроению, что ли, но черная дыра порой виделась печной заслонкой.

Подполковник Анатолий Холстов закрыл папку с документами и, повернувшись в крутящемся кресле к стеллажу, протянувшемуся вдоль правой стены кабинета, с минуту смотрел на ячейки и не находил нужной. Хотя каждая была подписана: на полосках бумаги, расположенных вертикально, снизу вверх шли крупные печатные буквы. Сработала память движений: папка нашла свое место в ячейке, где находились текущие дела, не подлежащие обязательной сдаче на хранение. Рядом Холстов обнаружил свежую полоску бумаги с надписью на английском: CURRENT FILES.

Ну понятно, усмехнулся он и только сейчас глянул на помощника, капитана Владимира Лишанкова, работавшего до этого в штабе Московского военного округа на перемещениях. Ходячий анекдот, в первый свой рабочий день явился на службу в обтягивающих кожаных штанах и с CD-плеером наперевес. Увидев его, подполковник Холстов минут пять трясся в беззвучном смехе, откатившись в кресле к самой стене. Потом, промокнув глаза носовым платком, подъехал к столу и проникновенно начал: «Вова…» Но так и не докончил, махнув рукой, разговор по душам отложил до вечера. До того же срока изъял и плеер. Штаны пришлось оставить на молодом модном офицере. Позже выяснил, что и жена у Лишанкова такая же модная.

Это он, Володя Лишанков, наводил вчера, пользуясь отсутствием шефа, порядок в кабинете, потертые и порядком засаленные надписи на стеллажах заменил на новые, «дела текущие» сейчас назывались по-английски: CURRENT FILES. В голове Холстова всплыло старомодное слово: самовольник.

– Напиши по-русски, – коротко приказал подполковник, уловив скрытую улыбку на лице подчиненного, и в мыслях вернулся к информации, которая в течение получаса не давала ему покоя. Она заставила начальника секции надолго задуматься, вспомнить, какими еще данными по этому вопросу он владеет. Ему придется еще раз переговорить с начальником управления, посидеть с аналитиками и прогнозистами.

Работа по его части, другой бы ничего не понял и равнодушно пожал плечами: «Ну и что из того? Классика: «Люди не только смертны, но еще и внезапно смертны».