Она подняла голову, посмотрела на него.

– Что повелитель Набу хочет сказать мне? – голос ее поразил Кентона опасной мягкостью. – Каковы его слова ко мне, посыльный? Я готова слушать – в своей мудрости повелитель Набу прислал посыльного, которого легко… слушать.

В голосе ее звучало легкое кокетство, в обращенных к нему туманных глазах – озорство.

Потрясенный близостью к ней, в поисках прочной почвы, Кентон пытался найти слова ответа. Стараясь выиграть время, он осмотрелся. В дальнем конце каюты алтарь. Он вышит блестящими жемчужинами, перламутровыми и бледными лунными камнями, застывшим молочным хрусталем. Перед алтарем семь хрустальных бассейнов, из них поднимается неподвижное серебряное пламя. За алтарем альков, но свет семи огней скрывает его содержимое. У Кентона появилось смутное ощущение, что в алтаре кто-то скрывается.

В дальнем конце каюты низкий широкий диван слоновой кости, выложенный молочным хрусталем и украшенный золотыми арабесками. Серебряные шпалеры покрывают стены, многоцветные, вышитые цветами. Мягкие глубокие серебряные ковры покрывают пол каюты, на коврах – груды подушек. Сзади и слева открыты два широких низких окна, сквозь них струится серебряный свет.

На подоконник села птица, снежно-белая, с алым клювом и лапками; посмотрела на Кентона, прихорошилась, проворковала и улетела.

Мягкие ладони коснулись его, лицо Шарейн было близко, в глазах теперь – глубокое сомнение.

– Ты на самом деле от Набу? – спросила она и ждала ответа; а он по-прежнему не знал, что сказать. – Ты должен быть посланником, – она запнулась, – иначе… как ты можешь оказаться на борту корабля Иштар?… И ты одет в плащ Набу… у тебя его меч… я много раз видела его в храме в Уруке… и я так устала от этого корабля, – прошептала она. – Я хочу снова увидеть Вавилон! О, как я хочу в Вавилон!

Теперь Кентон нашел нужные слова.

– Шарейн, – смело сказал он, – у меня есть послание для тебя. Это правда, а наш повелитель Набу – бог правды, поэтому послание должно быть от него. Но прежде чем я сообщу его тебе, расскажи мне – что это за корабль?

– Что за корабль? – она откинулась, теперь все ее лицо выражало недоверие. – Но если ты действительно от Набу, ты должен это знать!

– Не знаю, – ответил он. – Не знаю даже значения того послания, которое несу – расшифровать его должна ты. Но я здесь, на корабле, перед тобой. И своими ушами я слышал приказ – приказ самого Набу – я не должен говорить, пока ты не расскажешь мне, что это за корабль.

Некоторое время она стояла, разглядывая его, изучая.

– Неисповедимы пути богов, – вздохнула она наконец. – Трудно их понять. Но – я повинуюсь.

Шарейн опустилась на диван и поманила Кентона к себе. Положила руку ему на сердце. Сердце забилось от ее прикосновения, она тоже почувствовала это и слегка отодвинулась, улыбаясь, глядя на него сквозь полуприкрытые, загибающиеся ресницы. Подогнула под себя стройные ноги в сандалиях, зажала белые руки меж круглых коленей. А когда заговорила, голос ее звучал негромко, музыкально.

– Грех Зарпанит; рассказ о ее прегрешении против Иштар; Иштар могучей богини матери богов и людей, повелительницы неба и земли – которая любила ее.

Главной жрицей Иштар в ее Большом доме в Уруке была Зарпанит. Кадишту, святая, была она А я, Шарейн, родом из Вавилона, стояла к ней ближе всех; ее главная помощница; она любила меня, как ее любила Иштар. Через Зарпанит богиня давала свои советы и предупреждения, награждала и наказывала – королей и простых людей. В теле Зарпанит приходила богиня в свой храм, видела глазами Зарпанит, говорила ее устами.

Храм, в котором мы жили, назывался Домом семи богов. В нем было святилище Сина, бога богов, живущего на Луне; Шамаша, сына Сина, чей дом на Солнце; Абу, повелителя мудрости; Ниниба, повелителя войн; Нергала, Темного безрогого, правителя мертвых; и Бела-Мардука, великого повелителя. Но прежде всего это был дом Иштар, здесь она была в своем праве – ее храм был ее святым домом.

Из Гутава, на севере, из храма, в котором темный Нергал правил так же, как в Уруке правила Иштар, приехал в Дом семи богов жрец, чтобы стать главным жрецом храма Нергала. Звали его Алусар – и как Зарпанит была близка к Иштар, так он был близок к Нергалу. Нергал проявлял себя через Алусара, говорил через него и временами жил в нем, как жила иногда в Зарпанит Иштар. Вместе с Алусаром прибыла свита жрецов, и среди них это порождение слизи Нергала – Кланет. Кланет был так же близок к Алусару, как я – к Зарпанит.

Шарейн подняла голову и сузившимися глазами посмотрела на Кентона.

– Я узнала тебя! – воскликнула она. – Ты недавно лежал на корабле и следил за моей борьбой с Кланетом. Я узнала тебя, хоть тогда на тебе не было этого плаща и меча; и ты исчез, когда я смотрела на тебя.

Кентон улыбнулся ей.

– У тебя было испуганное лицо, – сказала она. – Ты смотрел на меня испуганными глазами – и бежал!

Она привстала; он видел, что ее вновь охватило сомнение; презрение в ее голосе вызвало в нем вспышку гнева. Он привлек ее к себе.

– Я был тот человек, – сказал он. – И не моя вина, что я исчез, я вернулся, как только смог. И твои глаза обманули тебя. Никогда больше не думай, что я тебя боюсь! Посмотри мне в глаза! – яростно говорил он.

Она смотрела – долго; вздохнула и отклонилась, снова вздохнула и качнулась к нему, томно. Его руки обхватили ее.

– Довольно, – она отвела их. – Я не тороплюсь читать в глазах незнакомцев. Но беру свои слова назад – ты не боялся. И не сбежал! Теперь я в тебе не буду сомневаться. Да будет так!

Между Иштар и Нергалом, – продолжала она прерванный рассказ, – существуют и всегда должны существовать ненависть и борьба. Потому что Иштар – созидательница жизни, а Нергал – ее уничтожитель. Она возлюбленная добра, он возлюбленный зла. И как же можно соединить небо и ад, жизнь и смерть, добро и зло?

И все же она, Зарпанит, кадишту, святая жрица Иштар, ее любимица, соединила все это. Там, где ей следовало отвернуться, она посмотрела с вожделением; там, где нужно было ненавидеть, она – любила!

Да, жрица повелительницы жизни полюбила Алусара, жреца повелителя смерти! Ее любовь была ярким пламенем, в котором она видела его и только его. Будь Зарпанит самой Иштар, она ради Алусара пошла бы в жилище мертвых, как поступила богиня ради своего возлюбленного Таммуза, – чтобы забрать его оттуда или жить там с ним.

Да, даже жить с ним там, в холодной тьме, где медленно передвигаются мертвые, перекликаясь слабыми птичьими голосами. В холоде царства Нергала, в голоде его жилища, в черноте его города, где самая глубокая тень земли как солнечный луч, Зарпанит была бы счастлива – зная, что она с Алусаром.

Так сильно она любила его!

Я помогала ей в ее любви – ради любви к ней, – шептала Шарейн. – Но Кланет всегда был рядом с Алусаром, ожидая шанса предать его и самому занять его место. А Алусар верил ему. И вот настала ночь…

Шарейн замолчала, лицо ее казалось изможденным от ужаса воспоминаний.

– Настала ночь… ночь, когда Алусар лежал с Зарпанит… в ее комнате. Он обнимал ее… она обнимала его… губы и соприкасались…

И в эту ночь спустилась с неба Иштар и вселилась в нее!..

И в то же мгновение из своего темного города явился Нергал… и вселился в Алусара…

И в объятиях друг друга, глядя друг другу в глаза, охваченные огнем смертной любви… были… Иштар и Нергал… небо и ад… душа жизни слилась с душой смерти!

Шарейн задрожала и заплакала, прошли долгие минуты, прежде чем она снова смогла заговорить.

И тут же двое обнявшихся были оторваны друг от друга. Мы были подхвачены ураганом, ослеплены молниями, обожжены и избиты о стены. А когда пришли в себя, вокруг были все жрецы и жрицы всех семи храмов. И грех перестал быть тайной!

Да, и даже если бы Иштар и Нергал… не встретились… грез все равно стал бы известен. Потому что Кланет, который должен был стоять на страже, предал их и привел всю свору.