– Я вспомнила, – взбудораженно сообщила Ольга Красникова. – Я разговаривала об этом со следователем.

– С каким еще следователем? – недовольно переспросил Ольшанский.

– Его фамилия Бакланов, Олег Николаевич Бакланов. Он вел дело о краже джинсов.

Ольга в двух словах описала Ольшанскому непонятную историю с джинсами.

– Следователь меня тогда спросил, не может ли быть у мальчика психического расстройства и как с этим обстояло дело у его родственников до третьего колена. Я ему все честно рассказала. Но, Константин Михайлович, это же следователь, не мог же он…

– Не мог, не мог, – успокоил женщину Ольшанский. – И чем дело кончилось?

Вопрос он задал для проформы, думая уже о другом, ему совершенно не интересно было, чем закончилось дело о краже каких-то дурацких джинсов. Но ответ заставил его снова включиться в разговор с Красниковой.

– Я не знаю, но надеюсь, что все благополучно.

– Я что-то не понял, – сказал Ольшанский. – Как это вы не знаете и что значит «вы надеетесь».

– Ну, когда мы Димочку забрали домой, я спросила у следователя, можно ли надеяться, что его отдадут на поруки или еще как-нибудь… Я не знаю, как можно сделать, только чтобы не в колонию. Он велел принести ходатайство, справки с места жительства, из психоневрологического и венерологического диспансера. Я в течение двух недель все бумаги собрала и передала через адвоката.

– А почему через адвоката? – поинтересовался Ольшанский.

– Он так настаивал.

– Кто – он?

– Бакланов. Сказал, что его трудно застать на месте, а с адвокатом он периодически встречается в суде, так что лучше передать через адвоката.

– И дальше что было?

– Так ничего. Тишина. Наверное, все закончилось.

– Когда это было, напомните мне еще разок, – попросил Константин Михайлович.

– 12 сентября.

– А справки когда принесли?

– 28 сентября. Я точно помню, потому что выбирала день, когда у меня в расписании «окно».

– То есть вы хотите сказать, что 12 января исполнилось 4 месяца, как ваш сын совершил кражу, – уточнил он на всякий случай. Уж больно невероятным выглядело то, что рассказывала Красникова.

– Совершенно верно, – подтвердила она.

– И следователь больше ни разу вас не вызывал, ни повесткой, ни по телефону?

– Нет, ни разу.

– А что адвокат говорит?

– Сначала он говорил, что все будет стоить очень дорого, но зато он гарантирует, что Диму не отправят в колонию. А потом я очень долго не могла его застать, он то болел, то уезжал в отпуск, потом мне сказали, что он по этому номеру больше не живет. А потом я и звонить перестала, решила, что все кончилось хорошо и дело даже до суда решили не доводить.

– Знаете что, Ольга Михайловна, мой вам совет, сходите-ка вы к прокурору и спросите, что происходит с вашим делом. Бакланова застать на месте, может, и трудно, а прокурор округа всегда в кабинете. Вы человек не очень, видимо, сведущий, а вам кто-то просто морочит голову. Не может все кончиться так, чтобы вы об этом не знали. Вас должны пригласить и ознакомить с решением, а вы должны расписаться, что вы его прочитали и все поняли. И что ваш Бакланов делает с преступлением, которое не надо раскрывать, мне сказать трудно. Я даже предположить не могу. Но очень хотел бы это знать. Впрочем, погодите, – спохватился Ольшанский. В нем только что говорил юрист и работник прокуратуры. А сейчас в нем проснулся следователь, ведущий дело о разглашении тайны усыновления, и не далее как вчера он думал о том, что докопаться до этой тайны проще всего было бы работнику милиции. Если с делом Димы Красникова происходит что-то непонятное, а в деле есть сведения об усыновлении, то ни в коем случае нельзя посылать Ольгу к прокурору, чтобы не будоражить общественность и не насторожить раньше времени этого Бакланова.

– Не надо никуда ходить, – сказал Ольшанский. – Я сам сейчас пойду к прокурору округа и все выясню. Позвоните мне вечером.

Визит к прокурору округа, на территории которого четыре месяц назад Дима Красников пытался совершить кражу джинсов из магазина, закончился совершенно неожиданно. Настолько неожиданно, что когда Ольшанский сообщил об этом по телефону Мише Доценко, тот пулей примчался к Насте.

– Анастасия Павловна, оказывается, у следователя Бакланова была кража дел. Он никак в себе сил найти не мог заявить об этом. С его стороны – чистейшая халатность, постоянно уходил, дверь не запирал, ключ прямо в сейфе торчал. Теперь локти кусает.

– И что? – не поняла Настя. – Ну, кража. Дальше что?

– Украдены четыре уголовных дела, в том числе дело Димы Красникова, а в деле есть сведения об усыновлении.

– Час от часу не легче! – выдохнула Настя. – Что же получается, сведения из украденного дела попали к Галактионову?

– Получается так, Анастасия Павловна.

– Он, что ли, их украл?

– Может быть, – согласился Миша. – А почему бы и нет?

– Да зачем ему?! – с досадой воскликнула Настя. – На кой черт ему эти дела? Впрочем, нет, Мишенька, я не права, я говорю глупости, а вы меня слушаете и молчите, вместо того чтобы поправлять. Какие еще дела украдены?

– Вот, я записал. Первое – Красников, покушение на кражу. Второе – нападение на сбербанк, групповое. Третье – бытовое убийство и самоубийство, дело надо было закрывать за смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности, еще буквально день – и дело бы ушло в архив. Четвертое – особо злостное хулиганство, статья двести шестая часть третья, виновный установлен, тоже еще чуть-чуть – и в суд бы пошел.

– Мишенька, раздобудьте срочно сведения о всех фигурантах по этим делам, кроме Красникова, конечно. Украсть надо было одно какое-то дело, а остальные прихватили для прикрытия, взяли, что поближе лежало, не выбирать же. Если Галактионов причастен к краже этих дел, тогда понятно, откуда у него информация об усыновлении. И тогда понятно, что за удачное дело он провернул перед самой смертью. И понятно, почему он никому об этом не говорил. Все его аферы – это его собственные дела, притом с виду вполне законные. А кража уголовных дел из кабинета следователя – это уже чужая тайна, за разглашение которой можно и жизнью поплатиться. Кроме того, дело-то преступное, даже олигофрену понятно, тут в удачливого бизнесмена не поиграешь. Постараемся понять, какое именно дело из четырех должен был украсть вор, может быть, даже это был сам Галактионов. А может, он всего лишь организовал кражу. И нужно понять, зачем он это сделал. То есть был ли у него в этом уголовном деле собственный интерес, или его просто кто-то попросил помочь выкрасть дело. Но в том, что дело Димы Красникова побывало в руках у Галактионова, я уже почти не сомневаюсь.

– А что кроется за вашим скромным «почти»?

– Я допускаю, что кражу мог совершить и Лыков. И сваливать теперь все на Галактионова. А почему нет? Стало быть, будем мы с вами, Мишенька, тянуть ниточки от трех украденных уголовных дел и к Лыкову, и к Галактионову. Какая-нибудь из них да дотянется. И еще, Миша, поезжайте к Шитовой. С ней разговаривал Лепешкин, так что вам придется трудно, надо будет исправлять положение. Но вы уж постарайтесь.

Надежда Шитова приняла Мишу Доценко сначала холодно.

– Надежда Андреевна, – мягко говорил он, – я понимаю ваше горе, и мне очень неловко терзать вас разговорами и воспоминаниями, когда вы переживаете такую трагедию.

– Разве? – сухо отвечала она. – По-моему, мне вовсе не пристало убиваться по Саше, я на это и права-то не имею.

– Почему вы так говорите? Это жестоко.

– Вот именно. Однако именно это мне в популярной форме разъяснил ваш коллега Игорь Евгеньевич Лепешкин. По его словам, я поощряю супружескую измену, в то время как сама не могу решить собственные семейные проблемы и окончательно разобраться в своих отношениях с мужем. Он, видимо, полагает, что штамп в паспорте ко многому обязывает, даже если супружеские отношения давно прекращены и люди живут раздельно.