– Знаешь такое понятие – «культура изложения»? – строго спросил он Андрея. – Так вот этой самой культурой обладают далеко не все. Люди начинают тебе рассказывать, упоминая какую-нибудь Марью Петровну или Ивана Лукича, совершенно забывая при этом объяснить, что Марья Петровна – это их соседка по прежнему месту жительства, а Иван Лукич – сослуживец, который недавно вышел на пенсию. Тебе приходится их постоянно останавливать и уточнять, о ком это они тебе рассказывают, и люди, во-первых, начинают раздражаться, а во-вторых, теряют нить изложения. Зато если ты обсуждаешь с ними их знакомых со знанием дела, им приятно. Да и рассказывать легче. Короче, Андрюха, не ленись, выясняй имена и учи их наизусть, и только потом иди к нашей звезде эстрады.

Чеботаев не был уверен в том, что Доценко прав, но совету решил последовать исключительно в виде эксперимента. Кроме того, он примерно представлял себе, каково на вкус варево под названием «шоу-бизнес», и вполне справедливо предполагал, что для сотрудников отделов по экономическим преступлениям там немалый простор для деятельности. А вдруг в ходе плавного обсуждения проблемы безумного поклонника всплывет случайная фраза, вроде бы не имеющая к убийствам никакого отношения, но на самом деле дающая зацепку для коллег-смежников? Но обратить внимание на эту случайную фразу можно будет только тогда, когда знаешь, о ком идет речь. Хотя, глядя на обстановочку в квартире молодой певицы, никак не скажешь, что у нее много денег. Чистенько, очень уютно, но вещи недорогие и не особо новые. Да и квартирка небольшая. Видно, пресловутый Папа не стремится обогатить своих подопечных. Андрей знал, что директора обычно кладут в свой карман примерно половину того, что получают за выступления, а оставшуюся половину распределяют между мероприятиями по продвижению группы и собственно членами этой группы. И зарплата эта бывает не так уж велика, как принято думать. А иногда и просто мизерна.

Каламбур про Папу возымел свое действие, Медведева и Бейсенов заулыбались. Андрей понимал, чего они испугались и почему не захотели разговаривать без Папорова. Они же не понимают разницы между уголовным розыском и службой по борьбе с экономическими преступлениями, им, как и большинству людей, кажется, что вся милиция – это один сплошной многорукий и многоголовый многостаночник, и один человек может одновременно заниматься хищениями, убийствами, кражами и банковским мошенничеством, а заодно и выдачей разрешений на хранение оружия. Если бы дело было в «черном нале» и уклонении от уплаты налогов, то к ним пришел бы сотрудник совсем не из уголовного розыска. Однако такие тонкости им не по зубам, они испугались, что приход Чеботаева связан с финансовыми вопросами, и их следовало успокоить. Но не в лоб, не грубо, не говоря им: «Спокойно, друзья мои, я не по поводу налогов», иначе они ощетинятся и замкнутся, боясь проронить лишнее слово. Делать это следовало тонко и незаметно, давая понять, что с экономическими вопросами беседа связана не будет.

– А чего вы смеетесь? – сделав наивные глаза, спросил Андрей. – Я сказал что-то смешное?

– Вы насчет папы хорошо сказали, – вытирая выступившие от смеха слезы, сказала Светлана. – Прямо как бы в точку.

– Не понял.

Андрей нахмурился и сделал сердитый вид, изо всех сил давая понять, что фамилию Папоров, а уж тем более прозвище Папа никогда в жизни не слыхал.

– Мы нашего директора называем как раз Папой, – объяснил Бейсенов. – Его фамилия Папоров.

– А, понятно, – протянул Андрей. – С ним я тоже встречусь и побеседую, но это потом. Может быть, и не понадобится, если мы с вами сейчас все выясним. Светлана, знаете ли вы, что у вас есть фанаты?

– Еще бы! – фыркнула девушка. – Тоже мне, тайна. Мы их всех в лицо как бы знаем.

Это ценно. Только сомнительно. Что ж, проверим.

– Всех-всех? – недоверчиво переспросил Чеботаев. – И сколько же их?

– Ну… – Светлана задумалась, наморщив носик. – Самых преданных – человек, наверное, двадцать пять – тридцать. И остальных как бы человек пятьдесят.

– А по какому критерию вы разделяете преданных и остальных?

– Преданные все время рядом с группой отираются, как бы в друзья набиваются и всякое такое. Вот Бек, – она кивнула на Бейсенова, – уже несколько месяцев от одной девахи отбиться не может, она его преследует прямо по пятам, в подружки пролезть хочет. Правда, Бек?

– Правда, – коротко ответил Бейсенов.

– Ну что еще… Преданные всегда стараются узнать, где мы будем выступать в следующий раз, пробираются в служебные помещения, где мы гримируемся и переодеваемся.

– А если не удается пробраться?

– Тогда ищут Папу в зале или к «саунду» подходят. В общем, как бы находят возможность узнать, что им нужно.

– Хорошо, с этим понятно. А остальные – это кто?

– Ну, остальные – это просто те, которые тащатся от нашей группы и с удовольствием приходят нас послушать, если подворачивается такая возможность. Но к нам они как бы не лезут.

– Откуда же вы их знаете, если они к вам не подходят?

– Так у меня глаза есть, – усмехнулась Светлана. – Рожи-то как бы примелькались.

– А у вас зрение хорошее?

– Не жалуюсь. Послушайте, я что-то не понимаю. Какой интерес у милиции к нашим фанатам? Они что, драку устроили и кого-то покалечили? И вообще, при чем тут я?

Чеботаев вздохнул.

– Меня интересует только один ваш фанат. Причем не фанат всей вашей группы, а ваш, Света, личный поклонник.

– Какой именно?

– Если бы я знал…

– Но я-то уж тем более не знаю. Говорите, пожалуйста, попонятнее, ладно? Что это за поклонник и что он натворил?

– Да он, понимаете ли, убивает тех, кто плохо о вас отзывается.

Бек ушам своим не верил. Вот это пируэт! У нашей пустоголовой дурочки завелся поклонник, да какой! Который на все пойдет, вплоть до убийства. Псих, что ли?

– Он что, псих? – тут же спросил Бек.

– Очень похоже, – кивнул парень из милиции.

Как ни силился Бек, он не мог вспомнить, как зовут этого парня с ресницами. Он же назвал свое имя и фамилию назвал, Бек это точно помнил, но вот какое он назвал имя… Бек никогда не обращал внимания на то, что не касалось танцев и его любви к Ксюше. Поскольку парень из милиции к ним отношения не имел, он пропустил его имя мимо ушей. Бейсенов из-за своей невнимательности частенько попадал в ситуации, когда не мог вспомнить, как человека зовут или где он с ним познакомился. И каждый раз безуспешные попытки что-то вспомнить ассоциировались у него со сценой на кладбище из «Жизели». Кажется, вот она, Жизель, ан нет, она уже выбегает из-за другого могильного камня, но это снова не она, да нет же, вот она… нет, опять не она.

Парень между тем рассказывал невероятную историю про письма и про какую-то девушку, которая очень похожа на Светку в гриме и парике и которая понятия не имеет, кто же это ей пишет и почему. Бек слушал вполуха, ему это было не очень интересно. В конце концов, Светкин поклонник – пусть она и вникает. Его это не касается.

– А вы, Биримбек? – донесся до его слуха вопрос. Собственно, он и вопроса-то толком не слышал, просто отреагировал на свое имя.

– Я? – переспросил он. – Что – я?

Ему стало неловко. Опять он ушел мыслями куда-то далеко-далеко и все прослушал.

– Вы случайно не видели среди постоянных посетителей ваших выступлений высокого блондина с голубыми глазами?

– Нет, не видел. То есть я хочу сказать… Блондинов с голубыми глазами много, это же как бы славянский тип, половина москвичей так выглядит. Я не присматривался.

– Может быть, вам бросилось в глаза чье-то необычное поведение?

– Нет, ничего такого я не видел.

Он действительно ничего не видел. Во время выступлений Бек вообще не смотрит в зал, что он там забыл? Светка поет, Борька не то поет, не то пританцовывает, а его, Бека, задача – пластикой, точными выверенными движениями донести до зрителей видимый образ того, о чем сказано в песне. Донести так, чтобы не только поняли, но и почувствовали. Это Светка и Борька стоят на сцене лицом к зрителям, вот пусть они и вспоминают, кого они там в зале видели. А Бек двигается, ему в зал смотреть некогда. Да и не интересно.