Тарзан мотнул головой.

– Нет, доктор, – возразил он, – я пойду один. У меня такое правило. В одиночку добраться быстрее, и когда я один, то у джунглей от меня нет тайн. По пути я получу больше сведений, чем если бы шел еще с кем-нибудь. Вы же понимаете, что обитатели джунглей считают меня за своего и не прячутся при моем появлении, как сделали бы, завидя вас и ваших чернокожих.

– Вы лучше меня знаете, что делать, – произнес фон Харбен. – Не скрою, я хочу пойти с вами и принести пользу, но если вы ответите отказом, то мне ничего не останется, как подчиниться.

– Возвращайтесь назад, доктор, и ждите вестей.

– Когда вы выступаете в горы Вирамвази? Утром? – спросил фон Харбен.

– Я отправляюсь немедленно, – ответил человек-обезьяна.

– Сейчас уже темно, – запротестовал фон Харбен.

– Нынче полнолуние, и я хочу воспользоваться этим, – объяснил Тарзан. – А отдохнуть я смогу в жаркие дневные часы.

Повернувшись, он подозвал Мувиро.

– Бери людей, Мувиро, и возвращайся домой, – распорядился он. – Пусть люди будут готовы выступить в путь по первому моему зову.

– Хорошо, бвана, – сказал Мувиро. – И долго нам ждать?

– Я возьму с собой Нкиму, и если вы мне понадобитесь, то пришлю его в качестве проводника.

– Да, бвана, – ответил Мувиро. – Воины вазири будут в постоянной готовности. Их оружие будет под рукой днем и ночью.

Тарзан вскинул на плечо лук и колчан со стрелами, постоял мгновение, сосредоточиваясь, затем на языке обезьян позвал Нкиму, и пока зверек трусил к нему, повернулся и, не сказав ни слова на прощание, молча направился в джунгли.

Эрих фон Харбен вышел из палатки, осмотрелся вокруг и обнаружил, что остался в одиночестве. Его лагерь на склоне гор Вирамвази обезлюдел.

Теперь стало понятно, почему, когда он проснулся, стояла непривычная тишина, вызвавшая у него дурное предчувствие, которое усугубилось тем, что слуга Габула так и не явился на его зов.

В течение всей недели, пока сафари приближалось к наводящим страх горам Вирамвази, его люди дезертировали маленькими группами, по двое-трое.

К минувшему вечеру, когда они сделали привал на склоне горы, от первоначального состава экспедиции оставалось лишь несколько объятых ужасом участников. А теперь и этих не стало – поддавшись ночным страхам, невежественные и суеверные люди позорно бежали от невидимых ужасов нависших гор, бежали, бросив своего хозяина один на один с кровожадными духами умерших.

Беглый осмотр стоянки показал, что лагерь полностью разграблен.

Негры прихватили с собой все запасы, включая оружие и патроны. Нетронутым остался лишь его пистолет «люгер» с подсумком, которые он держал у себя в палатке.

Неплохо зная туземцев, Эрих фон Харбен понимал их психологию, насквозь пронизанную суеверием, имеющим глубокие корни и вынуждающим чернокожих совершать явно бесчеловечные и предательские действия. Поэтому он ничего не предпринял против них, как это сделал бы другой, с меньшим опытом.

Правда, когда они согласились принять участие в походе, то почти ничего не знали о его планах.

Мужество чернокожих оказалось прямо пропорционально расстоянию до Вирамвази. С каждым днем пути оно убывало все ощутимей, пока не настал день, когда они оказались во власти страхов, неподвластных человеческому рассудку, и, потеряв остатки самообладания, бежали сломя голову.

Фон Харбен прекрасно понимал, почему они похитили провизию, ружья и боеприпасы и даже не осуждал их, ибо негры, видимо, решили, что его дело проиграно, а сам он обречен на смерть. К чему оставлять пищу человеку, который почти уже мертвец, в то время как им предстояло возвращаться домой, где с провизией туговато? Для чего ему вообще оружие, если духов гор Вирамвази не берет ничто, тем более оружие простых смертных? Такова была логика их рассуждении, логика простая и неоспоримая.

Фон Харбен устремил взгляд вниз, где по склону среди деревьев спускались его люди, направлявшиеся назад, домой.

Возможно, их еще можно было бы догнать, однако фон Харбен предпочел остаться в одиночестве.

Он поднял глаза ввысь, к вершинам гор, взметнувшимся над ним. Явившись издалека и имея определенную цель, которая находилась где-то за неровными контурами гор, он вовсе не собирался возвращаться назад побежденным.

Проведя день или, может, неделю в этих угрюмых горах, он, вполне вероятно, раскроет тайну легендарного Потерянного Племени, а уж месяца-то точно хватило бы, чтобы окончательно установить, что эта легенда не имеет на сегодняшний день реальной основы. За месяц он досконально разведает горные склоны, которые, судя по очертаниям, вполне доступны для восхождения, и найдет в лучшем случае руины и могильные холмы, свидетельствующие о проживании здесь в древности мифического племени.

Опыт и эрудиция подсказывали Харбену, что легендарное Потерянное Племя, если оно когда-либо существовало, оставило о себе еле приметный след в виде пары-другой предметов и нескольких полуистлевших костей.

Помедлив немного, он вернулся в палатку, сложил в вещевой мешок несколько оставшихся у него нужных вещей, приладил к поясу патронную сумку и вышел наружу, снова обратив взор к таинственным горам Вирамвази.

Помимо пистолета «люгер», у фон Харбена имелся охотничий нож, которым он тут же вырезал себе на всякий случай крепкую большую палку.

Утолив жажду чистой холодной водой из ручья, он возобновил путь, сжимая в руке пистолет, готовый стрелять в любое мелкое животное, годное в пищу. Пройдя совсем немного, он увидел на открытом месте зайца и уложил его одним выстрелом, благодаря судьбу за то, что в свое время не ленился упражняться в стрельбе.

Не сходя с места, он развел огонь, зажарил зайца на вертеле и сытно поел, после чего зажег трубку и растянулся на земле, чтобы спокойно покурить и обдумать план действий.

Будучи человеком мужественным и неунывающим, он решил не отчаиваться и беречь силы для предстоящего трудного перехода.

После короткого отдыха Эрих фон Харбен начал подъем, который продолжался весь день. Он выбирал самый длинный путь, когда того требовали соображения безопасности, полагаясь на свой опыт скалолаза, и не забывал делать частые передышки. Ночь застала его довольно высоко в горах, неподалеку от самой вершины, которую было видно с равнины.

Что находилось впереди, он не знал, но опыт подсказывал, что там, скорее всего, новые хребты и новые грозные вершины.

Улегшись на земле, он завернулся в одеяло, принесенное с места последней стоянки. Снизу из джунглей слышался шум, приглушаемый расстоянием, – завывание шакалов, а в отдалении – глухой львиный рык.

На рассвете он проснулся от рычания леопарда, доносившегося уже не из джунглей, а откуда-то со склона. Он знал, что этот ночной хищник представляет большую опасность, возможно, самую серьезную из тех, что могли выпасть на его долю, и горько пожалел об утрате своего крупнокалиберного ружья.

Страха он не испытывал, ибо понимал маловероятность того, что леопард выберет его своей добычей и нападет, но поскольку такая возможность все же существовала, он развел костер из собранных накануне сухих веток. Подсев поближе к огню, он с благодарностью вбирал в себя его тепло, так как ночь выдалась очень холодная.

В какой-то миг ему почудилось некое движение за кругом света от костра, но он не увидел фосфоресцирующих глаз, и вскоре все затихло. Потом, видимо, он заснул, ибо следующее, что он увидел, был дневной свет, и только остывшая зола указывала на костровище.

Фон Харбен поднялся, ощущая озноб, и, не позавтракав, покинул бесприютную стоянку, зорко высматривая новую добычу.

Рельеф не представлял особых трудностей для опытного скалолаза, и от волнения при мысли о том, что ожидает его за горным хребтом, до которого оставалось совсем немного, фон Харбен начисто позабыл про голод.

Исследователя всегда манит к себе неизведанная вершина.

Какие новые горизонты откроются? Какие тайны предстанут его пытливому взору, когда он достигнет вершины?