Длинный сумеречный коридор.

Запах пота и металла. Прерывистое дыхание. Солоноватый вкус крови на губах.

Поворот.

Ольга остановилась, поднимая «АРГ-8». В холодном прищуре двадцатилетней девушки нет страха. Она спокойна. По крайней мере, так кажется остальным бойцам ее группы.

Металлокевлар бронежилета преданно льнет к телу.

– Серж, Огюст… – Она не произносит имена вслух, шевелятся только ее губы, а датчики, закрепленные у горла, улавливают микровибрации мышечных тканей и передают сигнал по коммуникационному каналу.

Двое бойцов неслышно возникают из сумерек пройденного коридора.

Впереди зал – огромное полусферическое помещение, за которым вновь паутина замысловато проложенных коридоров, то широких, то узких.

Там тюрьма. Хотя, вернее сказать, – консервационное хранилище, ибо инсекты держат своих узников в особом состоянии, адекватного определения которому попросту нет в человеческом лексиконе.

Запах. Ольга долго училась различать запахи, но упорства ей хватало с избытком, и теперь, уловив характерные флюиды чужих организмов, она отдала четкое целеуказание:

– Двое инсектов – прямо, дистанция семьдесят метров. Еще три особи левее, до них – метров сто двадцать. Больше никого не чувствую.

Сергей Немершев слушает спокойно, внимательно. Лишь блеск глаз выдает напряженное внутреннее состояние да еще палец поглаживает сенсорную гашетку «АРГ-8», играя чутким датчиком. Сколько раз говорила ему – не смей трогать спусковой механизм.

– Гасим? – Губы Огюста шевельнулись в жутковатой усмешке.

Садист. Живодер. Но в бою незаменим. Не все ли ей равно, каким способом он убивает врага? Наверное, не все равно, если в голову приходят подобные мысли.

– Без шума.

Огюст кивнул. Немершев наконец убрал палец с гашетки, провел им по самодельному глушителю и тихо ответил:

– Когда выполним миссию, отпустишь? Без глушителя? – Он подмигнул Ольге.

– Ты пришел сюда за славой или за смертью? – беззвучно осведомилась она.

– Не угадала. Я пришел убивать. И хочу, чтобы они слышали все, от начала до конца: мои шаги, звук затвора, хочу, чтобы читали мои мысли. – Он презрительно коснулся устройства мнемонического блокиратора. – Отпустишь?

– Отпущу.

– Я с тобой. Буду участвовать, – тут же подхватил идею Огюст.

Ольга лишь сокрушенно покачала головой.

Многого она попросту не понимала.

Не время для размышлений. Позже.

– Вперед. Мы прикрываем.

Две тени исчезли за ближайшим штабелем контейнеров, на смену им из сумрака коридора подтянулись еще двое бойцов, между которыми по принуждению двигался пленный инсект.

Его грубо оттолкнули в угол, чтобы не путался под ногами. Сейчас от него уже нет проку, но убивать насекомоподобное существо нельзя – Ольга твердо пообещала ему жизнь в обмен на сотрудничество.

Она оглянулась.

Антон и Рик похожи друг на друга – оба худощавые, целеустремленные, с лихорадочным блеском в глубоко запавших глазах.

В руках Антона снайперская модификация штурмовой винтовки. Он делает шаг вперед, одна рука, согнутая в локте, опирается о контейнер из черной органики, которую в качестве конструкционного и строительного материала выделяют неразумные особи инсектов.

Вокруг царят плотные сумерки.

Свет насекомоподобным не нужен. По крайней мере, не так, как людям. Выпученные фасетчатые глаза прекрасно приспособлены к «сумеречному зрению».

Они чужие. Чужие во всем, начиная от способности к телепатическому общению и заканчивая архитектурой своих построек, несущих неизгладимый отпечаток общественного разума, некоего квазисознания.

Сережа Немершев ошибается, думая, что их будет трясти от ужаса перед смертью. Ничего подобного. Смерть одного инсекта воспринимается муравейником не чувствительнее, чем для человека – отмирание одной клетки в организме. Конечно, клетки тоже бывают разные, мысленно поправилась Ольга, но развивать аналогию не стала.

Огюст медленно и неслышно крался вдоль плавно изгибающегося возвышения. Тусклый свет от далеких немногочисленных фосфоресцирующих источников освещения ложился на лезвие десантного ножа холодным змеящимся бликом.

Тихо.

Как в вашей могиле…– подумал он, и радуясь, и сожалея, что находящийся в нескольких метрах инсект не может слышать его мысли. Странная все-таки девчонка – их командир.

Огюст не помнил случая, чтобы незнакомый человек за пару недель приобрел такое неоспоримое влияние. Если она открывала рот, то говорила по существу. А смыслом ее бытия являлась идея.

Впервые услышав о возможности вырвать людей из рабства у инсектов, Огюст только усмехнулся. Он-то знал, что насекомых не победить. Их можно убивать. Но победить в глобальном смысле нельзя. Патронов не хватит.

За две недели у него накопилось достаточно вопросов к Ольге. Он пока держал их при себе, желая увидеть, как пройдет первая операция под ее руководством. Вообще это немыслимо, чтобы отрядом командовала девчонка, да еще едва знакомая. Но она обладала какой-то непонятной, неуловимой силой воздействия, сопротивляться которой так же бесполезно, как ментальному удару сразу нескольких инсектов.

За нее говорили дела. Две недели назад она, не робея, не запинаясь, сухо и доступно изложила свой план. Ее выслушали с понимающими усмешками и разошлись кто куда, по своим делам. Тогда она впервые обратилась лично к Огюсту и… попросила одолжить ей «АРГ-8».

Он попросту опешил от такой просьбы, но она, твердо взглянув в его глаза, добавила:

– Я должна привести доказательства всем вам. С инсектами можно бороться. Сколько особей я должна убить, чтобы мне поверили?

Он только покачал головой.

– Ты не убьешь ни одного из них, девочка. Не воображай. Если тебе удалось выбраться из их лаборатории, сохранив при этом рассудок, это еще не значит, что ты…

– Сколько?

Две недели назад Огюст совершил непостижимый для себя поступок: он протянул ей штурмовую винтовку, потом, подумав, добавил запасной магазин и нож.

– Десять. Принесешь хитин – пойду за тобой хоть в ад.

– Пойдешь. Обещаю, – твердо ответила она.

И вот он тут. Почти в аду. Со странным, непостижимым для его рассудка устройством на шее, блокирующим мнемонические способности инсектов.

Кому сказать, – рука с ножом напряглась, – я чувствую его запах, а он не слышит мои мысли.

Ольга предупреждала: действовать тихо.

Огюст прыгнул, преодолевая невысокую преграду.

Инсект, услышав шорох, начал разворачиваться.

Чтобы тварь ненароком не вскрикнула или, того хуже, – не успела громко подумать, он врезал левой в податливый хитин ненавистной морды, одновременно полоснув ножом по горлу насекомого.

Голову инсекта снесло с покатых плеч, тело с невнятным шелестом сползло на пол, а Огюст нагнулся, вытер лезвие о мягкие покровы брюха, посмотрел на отсеченную голову и приложил палец к губам.

Лежи тихо. Мы только начали, – говорил его холодный, беспощадный взгляд.