Назар сконфуженно отстранился от нее:

– Я же сказал, ничего такого. Просто… в фильмоскопе лопнула лампочка. И я… разве не понятно? – упрямо произнес он с плохо скрытой досадой, опуская взгляд. С его лица еще не сошла неестественная бледность, но щеки горели, словно от лихорадки. Или от сильного стыда.

Михаил с Валерией уже не в первый раз обменялись взглядами, однако в конце концов были вынуждены принять такое объяснение. Увидев, что вопросов больше не последует, Назар облегченно вздохнул.

Он пока не успел полностью осознать, что произошло с ним. Но еще тогда – в детской, как только на стене появились малиновые буквы, – им овладело особенное чувство, которое навязчиво брюзжало, что он стал свидетелем чего-то крайне нехорошего, запретного, и видеть это – было очень, очень плохо. Так же, как если бы он, вставая ночью в туалет, случайно подсмотрел, как его мама выходит голой из ванной и идет в их с отцом спальню, цокая по коридору, потому что вместо ног у нее копыта. Именно это чувство и не позволило ему раскрыть рот.

– Ладно, – подытожил наконец Левшиц-старший. – Прибери там, хорошо?

Назар кивнул. А что ему еще оставалось делать?

Возвращаться одному в свою комнату было нелегко, но он понимал, что рано или поздно это все равно придется сделать.

– Странно, это на него не похоже, да? – посмотрела на мужа Валерия за ужином.

– А черт его знает. Хотя, может быть, он говорит и правду. – Но в голосе Левшица прозвучало сомнение. – Может быть.

– А эта реакция… Помнишь, как ты нашел у него в тумбочке те мерзкие фотографии?

Михаил прыснул, едва не подавившись куском отбивной.

– Те, что он притащил с улицы? Еще бы! Собирался сделать ему сюрприз, подложить новые комиксы. А тут… – Он захохотал. – Знаешь, я почувствовал себя таким ослом, когда увидел чуть ли не целую годовую подписку порножурналов…

Валерия же оставалась совершенно серьезной.

– Но ведь даже тогда он не был таким. По-твоему, его действительно так могла напутать стрельнувшая лампочка? Он говорил, словно ему приходится врать.

В этот момент появился Назар, чтобы присоединиться к ним. Выглядел он немного хмуро и оставался по-прежнему неразговорчив, но все же заметно лучше. И Левшицы негласно закрыли эту тему.

Правда, ненадолго.

На самом деле Назар оправился от шока куда быстрее, чем можно было бы ожидать от взрослого. У взрослого случившееся не желало бы умещаться в голове и сводило бы с ума, вступая в конфликт с устоявшимся мировоззрением. Но Назару было только восемь, а в этом возрасте многое кажется возможным. За весь остаток вечера мысль о собственном безумии даже не промелькнула у него – потому что логика детей проста (и кое в чем превосходит взрослую): если что-то происходит, значит, это возможно.

Совсем другое дело – страх. Ложась спать, Назар минуты три колебался, прежде чем все же решился не включать настольную лампу. Он подумал, что родители начнут догадываться… Он и раньше слышал о всевозможных чудищах (правда, никогда от Михаила или Валерии – иногда они выдумывали кого-то вроде Козявочника, но это было смешно, а не страшно), обитающих в комнатах детей под кроватью или в шкафу. Но то был абстрактный страх, навеваемый жуткими историями и темнотой. Теперь же это превратилось в страх знания. И это кое-что круто меняло кое-что важное.

Потому что теперь Назар убедился в существовании монстров. Пускай даже то, что он увидел, было только намеком.

Если он захочет кому-нибудь рассказать, бабаю это может сильно не понравиться (ему ведь все должно быть хорошо слышно из-под кровати, о чем говорится в квартире и, может быть, даже за ее пределами). И монстр вылезет однажды ночью, когда Назар будет спать, чтобы наказать его, например пооткусывать пальцы или сделать с ним что-нибудь еще более ужасное. Приходилось ли ему когда-либо слышать, чтобы какого-нибудь ребенка нашли утром зверски изуродованным, убитым ночью в постели? – напряг память Назар. И никто бы при этом не знал виновников. Но не мог вспомнить. Хотя это, конечно, еще ничего не доказывало. Такие случаи все равно могли происходить и не разглашаться. Взрослыми. Намеренно. Ведь буки, бабаи и прочие должны приходить только к плохим детям. Был ли он плохим? Или они сами решают, кого выбрать – по каким-то своим особенным признакам?

А вдруг, сверкнула в голове Назара ошеломляющая мысль, существует тайный сговор между взрослыми и этими монстрами: чудовище нападает на ребенка—и так взрослые узнают… Ведь недаром же его родители хотели, очень хотели, чтобы у него появилась своя комната, и даже торопились с переездом!

Однако, подумав, Назар с отвращением и стыдом отбросил эту мысль – хорошо еще, что Валерия с Михаилом не могли слышать его мысли. Ему все-таки было уже восемь, а не пять, и он скорее допускал, что во всей этой иерархии дети-взрослые-монстры плохими являются именно последние. Разве он сам не имел возможности убедиться в этом, когда видел одного из них на стене? К тому же отец с матерью его любят и… разве они считают его плохим?

Несмотря на то что рисунок был сделан Назаром самостоятельно – хотя внутренне он не стал бы отрицать присутствия некоего наваждения, водившего его рукой, – он нисколько не сомневался, что видел – в точности или приблизительно – того, кто ответил ему по трубам отопления. Бабая. Того, Кто Стучит По Трубам. Сталкиваясь с неизведанным, дети больше полагаются на интуицию, чем на разум.

Но вот зачем тот дал знать о себе? И что теперь может последовать дальше? Было ли это игрой случая и на том все закончится? Может, Назар просто сделал что-то не то – например, не следовало пытаться представлять стучавшего? Недаром же возникло то неприятное чувство… Просто не нужно было этого делать и все. Но теперь он знает и даже близко не подойдет к радиатору батареи.

Рассуждения в таком русле принесли некоторое облегчение – Назар понемногу начал успокаиваться, его маленькое тело, сжавшееся под одеялом, стало расслабляться.

…И еще Назар тихо радовался тому, что никто не заметил, как он «подпустил лимонаду», выражаясь словами отца Валерии – дедушки Николая. И для справедливости стоит добавить: последний раз это случалось уже очень-очень давно, ведь так? А сейчас – кто бы не испугался? И штаны намокли совсем немного, чуть-чуть. Да?

Думая об этом, Назар наконец перестал прислушиваться к шорохам в темной комнате и совершенно спокойно уснул.

Следующие пять дней прошли спокойно.

Семья заканчивала обустраиваться на новом месте, привыкая к изменениям в домашней обстановке, месторасположению магазинов, расписанию транспорта и сотне других мелочей, из которых складывается повседневный быт. Жизнь возвращалась в привычную колею. Михаил Левшиц после четырехнедельного отпуска приступил к своим обязанностям в фирме, занимавшейся оптовой продажей медикаментов, где последние полгода он руководил отделом маркетинга, поднявшись за неполные пять лет по карьерной лестнице от рядового сотрудника. Валерия работала в той же фирме менеджером по закупкам, наводя мосты с производителями. «Ты покупаешь, я продаю. Так на кой черт нам еще кто-то нужен?» – с явным подтекстом шутил Левшиц дома.

Назар за эти дни успел познакомиться с несколькими ребятами из его двора, но пока что ни с кем близко не сошелся; подготовка к занятиям в школе, которые начинались через десять дней, отбирала львиную долю свободного времени – разумеется, по инициативе родителей, а не самого Назара. К тому же он сильно скучал по своим старым друзьям, хотя с некоторыми мог созваниваться почти ежедневно.

Назар сделал одно неожиданное и не очень радостное открытие: похоже, все его приятели отнеслись к его внезапному переезду гораздо менее болезненно, чем он сам. В конце концов Назар пришел к выводу, что так происходит, наверное, потому, что, кроме его исчезновения, в их жизни не поменялось ничего, для него же – изменилось все.