сбоку, и поводила из стороны в сторону головой, стараясь выхватить лучом фонаря из мрака хоть какой-нибудь предмет. – Не знаю, как ты, а я обязательно буду добиваться. Должна же я до конца побороть все свои комплексы!

– Я тоже буду добиваться. Они ведь не успокоятся, пока все золото отсюда не перетаскают – голову даю на отсечение! Так что вторая экспедиция будет обязательно. И, возможно, не один «Арго», а целая космическая эскадра.

Некоторое время они продвигались вперед молча, а потом Элис сказала:

– И все-таки здесь… как-то жутковато… Темнота, тишина совершенно безжизненная…

В этот момент справа от них возникло какое-то свечение и тут же, опровергая слова Элис насчет тишины, за спинами астронавтов раздался громкий зловещий скрежет…

Доктор Самопалов вышел из больничной палаты и, держа руки в карманах халата, неторопливо направился дальше по коридору. Это не был обход с обычной свитой – просто доктор считал целесообразным общаться с пациентами не только в своем кабинете, но и по «месту жительства» больных, и порой такие беседы давали кое-какие результаты. Не в том, конечно же, смысле, что обнаруживались какие-то неизвестные ранее пути к выздоровлению, а в смысле лучшего понимания.

Хотя в клинику попадали люди самые разные, поведение и «пунктики» большинства из них укладывались, в основном, в рамки давно иэученных стереотипов; тем отчетливее выделялись на общем фоне личности в некотором роде уникальные. [2]. Доктор Самопалов хорошо помнил больного по фамилии Яковенко – тот лечился в клинике лет десять назад, а выписавшись, куда-то уехал из города. Обладая интеллектом имбецила, он в свои девятнадцать лет почти не умел читать и писать, несмотря на все усилия родителей. Однако у него была одна замечательная способность: стоило назвать ему любую дату за последние сто лет или дату на сотню лет вперед, как он почти мгновенно отвечал, ни разу не ошибаясь, какой это был или будет день недели. Механическим голосом, подобно роботу, Яковенко повторял вопрос и тут же выдавал ответ. Доктор Самопалов долго бился, пытаясь установить систему такого бессознательного счета, и, наконец, докопался до истины. Оказалось, что у Яковенко при сосредоточении на дате возникает в сознании определенный цвет – а всего их семь, и цвета эти в точности соответствует последовательности цветов спектра: от красного – воскресенья до фиолетового – субботы, хотя сам Яковенко даже не знал такого слова – «спектр»…

Другой пациент, месяц назад занявший одну из коек в пятой палате, накануне госпитализации пережил серию вспышек агрессивности, но постепенно его состояние стабилизировалось. Выяснилось, что память у него недостаточна и словарный запас ограничивается всего лишь тремя десятками слов. Но выяснилось и другое: до того, как угодить в больницу, он каждый день выходил к дороге, всегда в одном и том же месте, неподалеку от своего дома, и с поразительной быстротой часами бормотал номера проезжающих мимо автомобилей. Как убедился доктор Самопалов, пациент помнил номера тысяч грузовиков, автобусов и легковушек…

Вот уже три года не покидал больницу страдающий шизофренией тридцатисемилетний Долгушин. Он почти постоянно жевал мандариновые корки – эти фрукты приносила ему мать, – уверяя доктора Самопалова в том, что во рту у него, Долгушина, живет молодая клетка, которая может оплодотворять его мозг, давая новые идеи. Женщину, – как он говорил, – нужно рассматривать и запускать только как торпеду познавательного характера, чтобы узнать и познать то, что невозможно без наблюдательного синтеза. «Мандарин содержит ман-далу, дарящую инь, нейтрализующую ман-мужчину».

Самым удивительным для доктора Самопалова была даже не замысловатость суждений, а то, что шизофреническая, вне всякого сомнения, идея Долгушина, никогда не имевшего никакого отношения к науке вообще и к медицине в частности, вполне соответствовала новому направлению в психиатрии – эмбриональной тканевой терапии, направленной на лечение болезни Паркинсона, Альцгеймера и обширных мозговых дефектов…

Совсем недавно покинул больницу студент медицинского университета – и доктор Самопалов не взялся бы утверждать, что этот парень вновь не попадет к нему в отделение. Студент испытывал очень странные ощущения. Он чувствовал, как автомобили (в основном, легковые иномарки), проезжая мимо него, забирают с собой его руку или ногу; в этом случае нужно было прикоснуться к «отобранной» конечности, и тогда она возвращалась на место. Выходя из троллейбуса, он «забывал себя» и ему приходилось вновь вскакивать в тот же троллейбус, чтобы себя вернуть; для этого необходимо было взглянуть на то место, где он только что сидел. Как-то раз, побывав вместе с другими студентами в морге, он забыл свой взгляд в мозгу мертвеца, которого при них вскрывал патологоанатом. Вечером студент вернулся и, используя различные ухищрения, договорился с охранником и вошел в морг, чтобы «забрать свой взгляд обратно». Уже выходя из временного пристанища покойников, он почувствовал прилипание головы к дверной притолоке и взглянул на нее, чтобы «забрать голову». Этот студент избегал смотреть на других, так как его взгляд «оставался в их глазах» – и с доктором Самопаловым он всегда беседовал, низко опустив голову и уставившись в пол…

Еще один пациент, бывший милиционер, был убежден в том, что кто-то превратил его в автомобиль. Громко портя воздух, он заявлял, что это «выхлоп газа от сгорания солярки»; в животе у него «урчал кардан», в сердце работала «камера сгорания», а в голове находился «пульт управления»…

А в палате номер семь вместе с Демиургом-Ковалевым проходил очередной курс лечения сорокатрехлетний грузчик Левченко. В свое время он смог осилить в школе только пять классов… При каждом общении с доктором Самопаловым Левченко уверял психиатра в том, что у всех людей, как и у него, Левченко, в теле находятся несколько компьютеров, управляющих движением молекул. Уже очень давно, еще до фильма о роботе-полицейском, он ощущал странные признаки автоматической активности в позвоночнике. Станции компьютеров, говорил он, вживлены в позвоночник, солнечное сплетение, мозг, и с помощью набора команд превращают тело в «зомби». Левченко двигался как робот, поясняя такую неестественную манеру командами процессора в животе. Мозг связан с Луной, растолковывал он доктору Самопалову, а спинной мозг – со звездами. Иногда перед глазами у него возникал мужской торс с прицелом и звездой, на котором он и фиксировал свое внимание…

Из года в год общаясь со своими старыми и новыми пациентами, доктор Самопалов обретал все большую уверенность в том, что человеку вовсе не нужны иные дальние миры в Туманности Андромеды, а нужно человеку погрузиться в глубины своей сущности и все-таки понять, наконец: а что же такое он есть? Ведь мало просто сказать: «Се – человек», нужно узнать ЧТО есть человек.

Доктор Самопалов потратил на поиски ответа на этот вопрос больше четверти века, но отчетливо осознавал, что сделал только первые шаги по длинной дороге, и дойти до конца просто не успеет – не хватит жизни…

Заглянув в окошко с толстым стеклом, прорезанное в двери палаты, Виктор Павлович увидел, что Левченко занимается медленными приседаниями в проходе между кроватями – это было его обычное занятие, когда «программа допускала ошибку и временно закрывалась»; приседания, по утверждению Левченко, помогали ему «аккумулировать энергию», и заниматься этой процедурой он мог больше часа, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Ковалев умостился на узком подоконнике и, обхватив колени руками, смотрел в окно, едва заметно покачиваясь вперед и назад. Палата была рассчитана на четверых, но два места еще ждали пациентов, быть может, пока и не подозревавших о том, что не сегодня-завтра они окажутся соседями Левченко и Ковалева.

Доктор Самопалов вставил в отверстие съемную дверную ручку, сделав знак дежурившему в коридоре санитару оставаться на месте. Войдя в палату, он, как всегда, громко поздоровался, хотя знал, что ему не ответят, и, пройдя мимо «заряжающегося» с каменным лицом экс-грузчика – у того похрустывали колени, – остановился возле Ковалева, который продолжал смотреть в окно.