– Мне показалось, что в сложившихся обстоятельствах это лучший выход, – добавил Ричард. – Сегодня вечером я перевезу свои вещи.

Мейбл знала, что должна как-то выразить свое отношение, но не могла. Она боялась, что если попытается заговорить, то просто сорвется. Но все-таки следовало дать Ричарду понять, что она не против, сделать вид, будто это ее не волнует, будто ее сердце не разрывается на части. Мейбл взяла себя в руки и словно со стороны услышала собственный голос – какой-то чужой, незнакомый, с несвойственными ему металлическими нотками.

– Что ж, в таком случае я готовлю ужин только на себя.

Какая банальность! Мейбл хотелось завизжать, забиться в истерике, но каким-то чудом удалось сдержаться.

Ричард уезжает. Это моя вина и только моя. Если бы я не вела себя как дурочка, если – бы сумела скрыть свои чувства, не показала их так явно… Но сделанного не воротишь. Что толку корить себя? Где моя гордость, самостоятельность, выдержка, наконец?

На протяжении следующих двадцати четырех часов Мейбл еще не раз приходилось взывать к своей выдержке. Пока Ричард грузил в машину вещи, она молча наблюдала из окна. Потом он отыскал ее, чтобы сдержанно поблагодарить за все, что для него сделала хозяйка этого дома.

Уже на пороге Ричард вдруг обернулся, и Мейбл на миг показалось, что он собирается заключить ее в объятия, но он сразу же, словно спохватившись, резко развернулся и ушел, не сказав даже «до свидания».

Мейбл дождалась, пока «бентли» скроется из виду, и только после этого предалась своему горю. Нет, она не изливала его в потоках слез. Мейбл страдала молча, но боль, терзавшая ее, была столь невыносимой, что женщина не находила себе места.

Перед отъездом Ричард сообщил ей свой новый адрес – на всякий случай, если ей понадобится с ним связаться. По адресу Мейбл догадалась, что он снял пустой коттедж в небольшом поселке в нескольких милях от ее дома.

Понадобилось три дня, чтобы она более или менее пришла в себя и оказалась в состоянии вернуться к работе. Мейбл принялась за новые эскизы без всякого энтузиазма, но это было все же лучше, чем полдня валяться в постели, не имея ни малейшего желания даже открыть глаза навстречу новому дню, а потом бодрствовать чуть не до первых петухов, потому что эмоциональное напряжение не дает уснуть.

Трудотерапия, вот что мне нужно, решила Мейбл. Следует занять себя каким-нибудь простым понятным делом, каким занимают больных, выздоравливающих после тяжелой болезни. Кажется, я вполне подхожу под такую категорию, правда с одним уточнением: само выздоровление пока кажется несбыточной мечтой, и лучшее, на что я могу рассчитывать, это просто выжить.

Мейбл была даже рада, что Одри не звонила. Вряд ли ей удалось бы скрыть от дочери свое состояние, а расстраивать или беспокоить Одри ей совсем не хотелось.

Через три дня после отъезда Ричарда, как раз в тот вечер, когда Мейбл, выполняя данное самой себе обещание, решила нормально поужинать, поработать над последним заказом и лечь спать вовремя, за окном послышался гул автомобильного мотора.

Мейбл замерла на месте. «Бентли» Ричарда она бы, наверное, узнала по звуку из сотни других машин. Не может быть, он не мог вернуться, пронеслось у нее в голове. Застыв от напряжения, женщина смотрела на дверь черного хода.

Когда за окном кухни промелькнул знакомый силуэт, Мейбл вдруг запаниковала. У нее возникло желание сбежать наверх и сделать вид, будто дома никого нет, но Ричард уже увидел ее в окно, значит, отступать некуда.

Ричард постучался. Мейбл медленно подошла к двери, открыла ее и осталась стоять на пороге, не в силах издать ни звука. Боль, любовь, все чувства, которые она испытала впервые лишь недавно, в зрелом возрасте, и слишком поздно, чтобы иметь время прийти в себя после пережитого, – все вместе лишило ее дара речи. Ее первой мыслью было, что Ричард забыл что-то из вещей. Мейбл посторонилась, давая ему дорогу. Ричард прошел в кухню. Мейбл отметила про себя, что его лицо осунулось, кожа казалась бледнее обычного. А может, ей это только почудилось в полумраке осенних сумерек?

– Я надеялся застать вас дома, – нерешительно начал Ричард.

Он не смотрел на Мейбл, и, будь на его месте другой мужчина, она бы объяснила такое поведение волнением. Но Ричард никогда прежде не нервничал в ее присутствии, поэтому оставалось только одно объяснение: он не хотел ехать, его вынудила необходимость, поэтому он чувствует себя неловко и хочет завершить визит как можно быстрее. Чего он боится? Что она совершенно утратит власть над собой и бросится ему на шею, умоляя ответить на ее любовь?

Тошнотворное чувство, которое она так часто испытывала в эти дни, – презрение к себе – вновь охватило ее. Теперь Мейбл хорошо понимала смысл выражения «чахнуть от любви». Раньше она считала, что этот недуг поражает только подростков, но теперь убедилась, к сожалению, на собственном опыте, как сильно ошибалась.

– У вас есть планы на сегодняшний вечер? – спросил вдруг Ричард.

Мейбл от неожиданности ляпнула, не подумав:

– Да нет, я собиралась немного поработать, но…

– Вот и отлично, тогда вы можете поужинать со мной.

И снова он удивил Мейбл, прервав ее неуверенный лепет на полуслове. Это было так же нехарактерно для Ричарда, как и почти осязаемое напряжение, исходившее от него.

– Мне необходимо кое-что обсудить с вами, – лаконично пояснил он.

Сердце Мейбл тревожно зачастило. Что ему нужно обсудить? Неужели недостаточно того, что он переехал из моего дома? Он считает своим долгом доходчиво объяснить, что я ему не нужна? Он что, принимает меня за полную идиотку?

– Прошу вас, Мейбл, я бы не стал упорствовать, но поверьте, это очень важно. – В голосе гостя появились умоляющие нотки.

Что она могла ответить?

– Ну… если вы настаиваете, – наконец неуверенно согласилась Мейбл.

– Вот и хорошо. Идите собирайтесь, а я пока подожду здесь.

Мейбл изумилась. Он собирается ждать? Но ведь только что пробило шесть. Чтобы умыться и переодеться ей потребуется самое большее полчаса. Мейбл не имела понятия, куда Ричард собирается ее повести, но для ужина в ресторане явно рановато. Разве что предстоящий разговор Ричарду неприятен, и он хочет поскорее покончить с этим делом?

– Ждите, если вам так удобнее.

Мейбл бросила на него неуверенный вопросительный взгляд, и вдруг в ответ Ричард улыбнулся такой теплой, почти нежной улыбкой, что ее охватил трепет. Двигаясь механически, точно робот, Мейбл молча направилась к двери. Только выйдя из кухни и уже будучи на полпути к своей комнате, она вдруг вспомнила, что даже не спросила Ричарда, куда именно они поедут.

Ладно, если уж придется сидеть лицом к лицу с Ричардом и выслушивать, что он разгадал ее тайну и для их общего блага не может ответить на ее любовь, так нужно постараться выглядеть как можно лучше. Она должна выглядеть как женщина, способная возбудить у мужчины желание, а вовсе не как несчастная особа, уже решившая про себя, что ее отверг единственный мужчина, которого она когда-либо любила.

Задавшись этой целью, Мейбл быстро приняла душ и решительно достала из шкафа шелковую комбинацию, отделанную кружевом ручной работы. Комбинацию эту еще в прошлом году перед Рождеством ей купила Одри, заявив, что каждая уважающая себя женщина должна иметь в своем гардеробе нечто подобное.

Мейбл тогда попыталась возразить:

– Слишком шикарно для меня.

Но едва она это сказала, на лице дочери появилось такое странное выражение, смесь гнева и сострадания, что Мейбл в тот же миг обожгло от стыда за себя, от сознания, что она не принадлежит к числу привлекательных и желанных женщин.

– Когда ты ее наденешь, – строго предупредила Одри, – а ты ее обязательно наденешь, то не забудь, что носить ее нужно на голое тело, чтобы между тканью и кожей – ничего.

Тогда Мейбл была шокирована и возмущенно отвергла предположение дочери, продемонстрировав благородное негодование чопорной леди, которое, несомненно, одобрил бы ее отец. Но сейчас, стоя перед разложенной на кровати соблазнительной вещицей, она решительно пресекла мелькнувшую было трусливую мысль о бюстгальтере и – была не была! – надела комбинацию прямо на голое тело. Прохладный шелк плавно заскользил по коже, напоминая нежное прикосновение рук Ричарда. Прекрати немедленно! – приказала себе Мейбл.