Нижняя Австрия, контрольный

пункт Советской Армии на дороге Линц – Вена.

24 июля 1945 года, 10:53–11:09

Шум мотора возник на пустынной дороге и заметался среди холмов, порождая причудливое эхо. Солдаты на контрольном пункте недоуменно переглянулись и начали чесать в затылках.

Машины с запада в последние дни появлялись очень редко. Вчерашние союзники, чьи войска стоят на западе, вели себя странно и временами – откровенно недружелюбно.

Один из бойцов перевесил автомат на грудь и встал у шлагбаума, а второй отправился будить лейтенанта, спавшего в домике поста. Храп прервался, и лейтенант, зевая во весь рот и демонстрируя миру великолепный набор зубов, появился на дороге в тот момент, когда из-за поворота, поднимая клубы пыли, вылетел джип.

Колеса с ревом царапнули обочину, и водитель с заметным трудом выровнял машину.

– Что он, пьяный, что ли? – спросил солдат, покосившись на командира.

– Разберемся, – ответил лейтенант и натянул на голову фуражку, намереваясь принять максимально официальный вид.

Джип приблизился и сбросил скорость лишь перед самым шлагбаумом. Машина вильнула и резко встала. Водитель, чей силуэт был виден через запыленное стекло, замер в странной позе, упав на руль. Загудел и смолк клаксон.

– А ну-ка, посмотрим. – Лейтенант поднырнул под шлагбаум и направился к машине. Один из солдат последовал за ним, а второй остался у поста, держа автомат на изготовку и зорко глядя по сторонам. Два с половиной месяца мира не смогли уничтожить привычек, приобретенных за годы боев.

Человек в машине приподнялся, и на советских солдат глянули полные боли глаза.

На левой скуле американца был синяк, а на светлой форме с незнакомыми знаками отличия темнели пятна крови. С изумлением лейтенант понял, что представитель союзной американской армии ранен в грудь.

– Nazi, – сказал американец и закашлялся, тяжело, надрывно. С уголка рта потянулась к подбородку алая струйка.

– Nazi, – пробормотал он вновь и рухнул на руки лейтенанта, успевшего распахнуть дверцу джипа.

– Вот черт! – сказал тот. – Где он тут нацистов нашел? Их же всех перебили!

– Да, но американец ранен, – резонно возразил рядовой, помогая командиру вытащить союзника из машины.

Оказавшись на земле, тот вновь пришел в себя.

– They come… – прохрипел он. – Nazi… Nazi…

– Что он несет? – с любопытством спросил рядовой, глядя на командира.

– Я плохо знаю их язык, – смутился лейтенант. – Но, похоже, что какие-то нацисты напали на них.

– Nazi… – прошептал еще раз американец, и глаза его закрылись.

– Связь со штабом, быстро! – рявкнул лейтенант, оглядываясь в сторону поста. – А двое – ко мне! Уложите союзника куда-нибудь!

Лейтенант оставил раненого на попечение подчиненных, а сам бросился к зданию.

Вскоре изнутри полетели реплики:

– Говорит лейтенант Кучко! На пост прибыл на автомашине раненый офицер армии США! Говорит, что на них напали фашисты.

– Никак нет, товарищ капитан, я не пьян и в своем уме.

– Есть доставить немедленно!

Из домика выскочили солдаты, затарахтел мотор трофейного немецкого мотоцикла «Цюндапп».

Спустя пять минут смертельно раненный, но пока еще дышащий американец лежал в коляске. Сержант Погрядкин, умеющий обращаться с мотоциклом, сидел в седле и выслушивал наставления лейтенанта.

– Вопросы есть? – закончил инструктаж Кучко.

– Нет.

– Выполняйте.

– Есть!

Сержант махнул рукой товарищам, мотоцикл недовольно чихнул и скрылся за поворотом. Некоторое время слышалось тарахтение мотора, затем стихло, и над постом повисла тишина, почти такая же, что и полчаса назад.

Но напряженными были лица солдат, и сиротливо стоял у шлагбаума джип, на сиденье которого остались неопрятные бурые пятна.

Верхняя Австрия,

лагерь немецких военнопленных

около города Вельс.

24 июля 1945 года, 11:35–11:47

Виллигут едва не падал со стула от усталости. Лицо его было попросту серым, и отличный бразильский кофе, обнаруженный на складах американцев, он пил крупными глотками, словно вульгарную бурду из желудей.

Беккер стоял рядом, невозмутимый, как статуя, и ждал.

Он заговорил только в тот момент, когда пожилой бригаденфюрер, десять минут назад закончивший многочасовой напряженный труд, отставил чашку.

– Благодарю за хорошую работу, товарищ, – произнес он, склонив голову. – Почти пятьсот человек. И вам спасибо, герр Шульц и герр Хагер, – последовал поклон в сторону эсэсовских врачей. Те безмолвно поклонились в ответ.

– Да, это было непросто, – усмехнулся Виллигут, вытирая рот платком. – Пятьсот человек. Это с ума сойти!

– И чем можно объяснить столь низкий результат? – спросил Беккер. – Всего одна пятая отборных солдат СС обладают достаточно чистой кровью, чтобы пройти Посвящение. Вы не находите это странным?

– Ничуть, – Виллигут вновь усмехнулся. – Это доказывает, что система проверки чистоты крови, которая существовала в Третьем Рейхе, несовершенна. Именно по этой причине он и погиб. Кроме того, вспомните, сколько народов проходило по территории Германии за последние три тысячи лет, и не все из них были арийцами. Так что это все естественно.

– Что же, определенная логика в ваших словах есть, – задумчиво проговорил бывший командир дивизии «Мертвая голова». – Но что будем делать с теми, кто не прошел проверку?

– Странные вопросы вы задаете, товарищ Хельмут, – «Распутин Гиммлера» смотрел жестко, улыбка его куда-то подевалась. – Пушечное мясо нам очень нужно. Кто-то должен водить грузовики, рыть окопы и заниматься прочей ерундой? Так что и обычным солдатам место найдется.

– Да, верно, – кивнул Беккер, но на лице его не отразилось никаких эмоций.

– Я бы выпил еще кофе, – пробормотал Виллигут в пространство, но тут же замолк, прислушиваясь.

Нарастал, приближаясь, шум моторов.

– А вот и грузовики, – заметил Беккер. – Сейчас повезем тех, кого отобрали, в замок.

– Очень хорошо, – Виллигут с кряхтением поднялся. – Пожалуй, мы отправимся с вами.

Без излишней суеты офицеры покинули помещение. В знойной голубой высоте не было уродливого сплетения звезд и полос. Там горделиво реяло черно-бело-красное знамя Третьего Рейха.

Нижняя Австрия, город Вена,

военная комендатура Советской Армии.

24 июля 1945 года, 17:21–18:00

В здании комендатуры было душно. Совсем не австрийская жара стояла над Веной, напоминая о знойном приволжском лете. Но как далеко оно, то лето, и сколько еще до него возвращаться…

Петр вздохнул, прогнал сторонние мысли и четким строевым шагом вошел в кабинет военного коменданта Вены.

– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Радлов по вашему приказанию прибыл! – отчеканил он, приложив руку к фуражке.

О причинах вызова Петр, занимавший в гарнизонной разведке довольно скромный пост, мог только гадать.

– Присаживайтесь, капитан, – ответил генерал-лейтенант Благодатов мягко. На круглом его лице появилась улыбка, чуть более теплая, чем обычно, давая знающему человеку понять, что командир, прошедший Отечественную войну от первого до последнего дня, доволен. Генерал относился к Радлову с симпатией, хотя никому, даже самому себе, в этом не признался бы.

Петр сел.

Генерал принялся ходить по кабинету, и на лице его сквозь обычную спокойную уверенность проступала непонятная нерешительность. Ее не было на этом лице ни в первые страшные дни войны, ни на Курской дуге, ни при штурме Будапешта.

А вот теперь появилась.

Заметив ее, Петр ощутил, что удивлен.

Наконец Благодатов перестал мерить шагами не такой уж большой кабинет и заговорил:

– Товарищ капитан, извольте выслушать приказ, – тут голос бывшего заместителя командира пятьдесят седьмой армии дал трещину. – Но сначала я должен сообщить вам некоторую информацию.