Мой эпиарх [1], вытяни руку с кистью и заметь, как соотносятся части лица друг с другом, а потом отметь такое же соотношение на рисунке, – Диамни Коро, крепко сбитый молодой человек, ободряюще улыбнулся худенькому юноше, почти подростку, – это совсем несложно.

– Несложно, но у меня никогда не получится, – юноша аккуратно отложил кисть, – у меня вообще ничего не получается. Ни в чем и ни с кем. Я даже не могу тебя заставить называть меня по имени.

– Извини, Эрнани, – художник покаянно вздохнул и вдруг засмеялся, отчего его на первый взгляд заурядное лицо стало необычайно привлекательным, – но я – простолюдин, а ты – эпиарх из дома Раканов. Через такое, знаешь ли, переступить трудно.

– Я понимаю, – кивнул Эрнани, – мне следовало родиться в другой семье, там моя беспомощность не так бы бросалась в глаза. Хорошо, что я младший, я был бы отвратительным анаксом.

Диамни промолчал. Конечно, Эрнани Ракан никогда не стал бы воином, с его болезнью это было просто невозможно, но хороший анакс и не обязан лично махать мечом. При хорошем анаксе не бывает ни войн, ни восстаний и в цене не оружие, а статуи и картины.

Анакс Анэсти, недавно погибший во время охоты, приказал учить Эрнани живописи потому, что великий Лэнтиро Сольега с детства страдал той же болезнью ног, что и эпиарх. Сольега победил свою беду, но быть калекой мало, чтобы стать великим мастером, – нужно, чтобы весь свет сошелся на кончике твоей кисти, а Эрнани тянет в большой мир, который от него отворачивается. Он мечтает о военных подвигах, охоте, танцах, красивых девушках. Конечно, юноше не грозит одиночество, но он достаточно умен, чтобы понять, что в нем ценят брата анакса, а не его самого.

– Мой эпиарх… Эрнани, вернись с небес на землю, скоро стемнеет, а при светильниках тени ложатся совсем иначе!

– Да как бы они ни ложились, толку-то!

В больших серых глазах мелькнула бешеная искра, отчего юноша стал похож на своего братца Ринальди, не к ночи будь помянут. Увы, Эрнани молился на эпиарха-наследника. Именно таким – бесшабашным, веселым и вспыльчивым, по его мнению, и должен был быть настоящий мужчина.

К несчастью, Ринальди был хорошим братом, хорошим в том смысле, что навещал калеку чаще занятого делами государства Эридани. Другое дело, что после болтовни о поединках, охот и любовных победах юноша становился еще несчастней. Диамни несколько раз порывался поговорить с Ринальди начистоту, но не решался. Средний из братьев Раканов был не из тех, кто станет слушать безродного мазилу, а нарываться на грубость художнику не хотелось.

– Эрнани, если ты хочешь научиться рисовать…

– А я не хочу! – с неожиданной яростью перебил ученик. – Мне приказал Анэсти, но у меня ничего не выходит! И не выйдет, потому что я не хочу.

– Скажи об этом братьям.

– Зачем? – Ученик упрямо сжал губы. – Тогда мне пришлют монаха-утешителя, или чтеца, или геометра. Или еще кого-нибудь, чтобы меня занять, и будет только хуже. С тобой я хотя бы могу не врать. Давай лучше рисовать будешь ты, а я просто смотреть.

– Эрнани, мне платят не за то, чтобы я рисовал.

– Тебе платят за то, чтобы я не лез на стену от скуки, – Эрнани откинул со лба золотисто-каштановую прядь, – и у тебя это получается. С тобой мне легче, чем без тебя, и у меня есть глаза. Ты рожден художником, но тебе не нравится жить во дворце.

– Ты так думаешь?

– Да, иначе на твоих рисунках люди были бы добрее, а так… Когда я на них смотрю, я начинаю бояться Эридани. А Беатриса – она же мухи не обидит, а ты из нее сделал какую-то гиену, а из Ринальди леопарда.

– Твой брат и в самом деле похож на леопарда, – улыбнулся художник.

– Похож, – вздохнул эпиарх. – С Ринальди ты прав, и со старым Борраской – тоже, но остальные…

– Остальных исправлю. Сам не знаю, почему у меня так получается. Наверное, мне и впрямь тяжело среди знати.

– Просто ты очень гордый, – покачал головой эпиарх, – вот тебе и кажется, что на тебя смотрят не так. А Ринальди все равно, кто чей родич, он или любит, или не любит.

– Меня он не любит.

– А ты его еще больше не любишь. И зря.

Диамни пожал плечами. Он и впрямь не любил Ринальди с его красотой, наглостью и пренебрежением ко всему, что не касалось его персоны. Художник про себя попросил Абвениев [2], чтобы анакс наконец женился и обзавелся потомством, потому что оставлять государство на Ринальди опасно, а судьба Анэсти доказывает, что рок караулит анаксов точно так же, как и простых смертных. Если, конечно, это был рок…

– Когда Эридани женится?

– В следующем году, – заверил эпиарх, – осенью. Раканы всегда женятся осенью, но кто она, пока неизвестно.

Следующей осенью… А наследник появится в лучшем случае еще через год! Если б Диамни Коро спросили, он посоветовал бы анаксу на это время запереть красавца Ринальди в какой-нибудь отдаленной крепости и приставить к нему сотню стражников, но Эридани Ракан не имел обыкновения советоваться с художниками.

Диамни собрал свои кисти и ушел. Эрнани Ракан вздохнул и постарался сосредоточиться на гипсовом слепке. Совершенное в своей правильности лицо с пустыми белыми глазами вызывало тревожное чувство. Для Диамни Астрап был всего лишь копией старой скульптуры, для Эрнани Ракана – напоминанием о том древнем и чудовищном, что спало в его крови.

Эпиарх призвал на помощь всю свою волю и принялся за рисунок. На чистом листе начала проступать безглазая голова, окруженная похожими на змей локонами. Слепые глаза раздражали, и Эрнани неожиданно для себя самого пририсовал сначала зрачки, а потом и ресницы. Лицо на рисунке стало не таким отталкивающим, и ученик мастера Диамни, закусив губу, принялся переделывать бога в человека.

– И с какой это радости ты взялся за мою особу?

От неожиданности Эрнани вздрогнул, выронив грифель. За его плечом стоял Ринальди.

– Я не заметил, как ты вошел.

Странно, на рисунке и впрямь был Ринальди. Несомненно, скульптор, создавая Астрапа, взял за образец кого-то из Раканов – кому, как не им, походить на своих бессмертных прародителей, принявших человеческий облик.

– О чем задумался? – Ринальди дернул брата за ухо.

– Об Ушедших, – признался юноша. – Понимаешь, мы рисовали гипсовую голову, потом я зачем-то переделал ее в живую, и получился ты.

– Ты хочешь сказать, что я похож на это чудовище? – Ринальди кивнул на установленную на помосте скульптуру. – Будь это так, со мной ни одна женщина даже разговаривать бы не стала. И вообще, не верится мне в наше божественное происхождение.

– Почему?

– Да потому, что тогда наши предки обошлись бы без армий и полководцев. Не спорю, Раканы были великими завоевателями, но людьми, а остальное – сказки, хоть и полезные.

– Кольца Гальтар, Цитадель, Лабиринт – не сказки!

– Тот, кто все это построил, и впрямь управлял силами, которые нам и не снились. – Ринальди был непривычно серьезен. – Анаксы пыжатся и корчат из себя преемников Ушедших. Пока Кэртиана сильна, это нетрудно, но стоит хотя бы раз сесть в лужу, и все полетит к закатным кошкам. Если простонародье поймет, что ими две тысячи лет повелевали лжецы, которые могут сжечь дом, но не город, нас сметут, как крошки со стола. И правильно сделают. Ты не покидаешь Цитадель, а я часто бываю в городе. – Брат залихватски подмигнул, и Эрнани почувствовал, что краснеет. Ринальди менял женщин, как рубашки, и не брезговал выходить на поиски приключений в одежде простолюдина.