– Чего? – спросил он. – Я делом занят. Для вас же стараюсь…

Он заметил, что Синяка по-настоящему сердится, и слегка присел в испуге.

– Пузан, ты меня знаешь, – с легким нажимом проговорил Синяка. – Если еще раз позволишь себе…

Великан быстро-быстро заморгал.

– Не… – сказал он жалобно, и его рот с готовностью расплылся в плаксивой гримасе. – Ни в жизнь. Клянусь кишками Торфинна, чтоб он вернулся, паразит! Я же все это любя и исключительно потому, что вы великий, и я вам предан, а они это… не уважают.

– Вон отсюда, – сказал Синяка.

Великан с видимым облегчением удалился. Из-за дома доносилось теперь сопение, вызывающее, но не чрезмерно наглое.

– Зря ты с ним так, – сказала Асантао, пристально посмотрев на Синяку. – Он тебя любит.

– Знаю, – буркнул Синяка.

Вечером он решил найти Аэйта. Свистнул ящерке, которая подбежала из темноты и ткнулась носом в сапог. Синяка наклонился и взял ее на руки. Пачкая его рубаху золой, саламандра развалилась у него на плече, видимо, решив, что пришла пора отдохнуть. Но Синяка легонько потрогал ее пальцем.

– Найди мне этого парнишку, Аэйта, – сказал он. – Пожалуйста.

Рубиновые глазки на миг блеснули, коготки царапнули плечо, и саламандра снова замерла, уютно пригревшись на плече. Она упорно не слышала никаких просьб.

– Ах ты, ленивая жирная скотина, – прошептал Синяка. – Я ведь могу тебе приказать.

На этот раз ящерка дернулась довольно сильно. Она помнила, как он поймал ее, и ей совсем не хотелось снова корчиться, придавленной его чудовищной властью. К тому же, в силу своей безмозглости, человек не понимал, какую боль ей тогда причинил.

Ящерка стремительно скользнула в траву, оставляя за собой только огненную полоску в темноте. Синяка сел, скрестив ноги, и стал ждать.

Ждать ему пришлось недолго. Аэйт, как всегда, выступил из пустоты, бесшумный, точно тень.

– Привет, – произнес он, радуясь тому, что Синяка от него шарахнулся. Саламандра высунулась у парнишки из-за пазухи и нахально уставилась на своего хозяина немигающими красными глазами. Эти двое были так довольны собой, что Синяке захотелось испортить им настроение.

– Ты не боишься, Аэйт, что эта дуреха спалит на тебе одежду?

Саламандра юркнула обратно. Из-под кожаной куртки Аэйта донеслось обиженное шипение.

– Ай! – вскрикнул Аэйт. – Она царапается.

Саламандра притихла. Синяка решительно запустил руку Аэйту за ворот и вытащил оттуда извивающуюся ящерку.

– Нечего ей тут делать. Это мое имущество.

– Рабовладелец, – хмыкнул Аэйт, следя за тем, как саламандра развалилась посреди потухшего костра и вызывающе замерцала.

Синяка предложил юноше чаю, но тот отказался.

– Что у тебя стряслось? – спросил он.

– Собственно, ничего, – смущенно ответил Синяка. – Я хотел у тебя кое-что узнать. Асантао говорит, что это тайна…

– Какая?

– Дерево Восьми Клыков, – прямо сказал Синяка.

Аэйт долго молчал. Чужеземец спрашивал о том, за что его самого чуть не выгнали в болота умирать от одиночества и голода. И Асантао решила, что Синяке лучше этой тайны не знать. Но, с другой стороны, дерева больше нет, значит, и тайны больше нет…

– Это святыня союза воинов, – сказал, наконец, Аэйт еле слышно. – Она дает силу убивать и оставаться в живых. Она приносила нам удачу. В него врезаны две кабаньих челюсти с клыками… То есть, так было… – Он помрачнел.

Синяка искоса посмотрел на него, но больше ни о чем спрашивать не стал.

Девушка с красными стрелами в волосах стояла перед вождем. Фарзой жестом показал ей на мягкую шкуру, расстеленную на пороге его дома. Там были разложены ножи, стрелы, два лука – Фарзой разбирал свое оружие, полагая, что скоро оно ему понадобится. Отодвинув в сторону связку стрел, девушка осторожно села. Фарзой наклонился к ней и коснулся ее щеки.

– Фрат, – сказал он негромко, – твой отец вернулся один, оставив у соляного озера четверых убитых.

Черные брови Фрат сошлись в дугу.

– Его позор – мое несчастье, – ответила она.

– Ты только тень, – сказал вождь, – а твой отец – хороший воин. Не терзай себя понапрасну. Я рад, что Фратак жив. Клянусь богами, Фрат, не будь ты женщиной, ты давно уже вошла бы в воинский союз.

Фрат склонила голову.

– Ты хотел сказать мне только это?

– Нет, – ответил вождь. – Мне нужно знать, что у них на уме. Зачем они сожгли дерево, приносящее удачу? Ждет ли нас война из-за соли или можно будет поделить озеро между нашими племенами? Я должен прочитать мысли их вождя. Приведи сюда зумпфа, Фрат.

Девушка гибко поднялась, готовая идти.

– Живого, – добавил Фарзой, глядя ей вслед.

Ее не было в деревне несколько дней. Она ушла, взяв с собой немного хлеба, нож и веревку, и никто не проявлял беспокойства о ее судьбе. Даже Фратак оставался совершенно безразличен. Исподтишка наблюдая за ним, Синяка только дивился: как ему удается целыми днями лежать в доме Асантао, есть, пить, принимать заботы колдуньи и ни с кем не разговаривать? Синяка спросил об этом Аэйта, но паренек только пожал плечами.

– В их роду все такие, – пояснил он.

Фрат вернулась к вечеру третьего дня. Она выступила словно из ничего, внезапно показавшись у большого костра. Но не прошло и двух минут, как вся деревня уже знала, что тень Фратака здесь, хотя ни шума, ни крика ее появление не вызвало. Люди сходились к костру, усаживались вокруг и словно бы не обращали никакого внимания на сидящую у огня девушку.

Лицо Фрат осунулось, одежда на ней была грязной, левая нога перевязана повыше колена заскорузлой от крови и болотной тины тряпкой. Но она держалась горделиво и спокойно.

Кто-то передал ей хлеб и кружку чая. Она принялась за еду и ела жадно и быстро. Потом рядом с ней показался Фратак, который тоже ничего не говорил – просто остановился возле дочери. Она подняла на него глаза и улыбнулась. Тогда он мимоходом притиснул ее к себе, взъерошив ее волосы (сейчас в них не было ни одной стрелы, и они свободно падали ей на плечи), но тут же отпустил.

Фрат отложила в сторону хлеб и встала. К ней шел вождь. За ним, шаг в шаг, ступала Асантао. Злое лицо Фрат озарилось торжествующей улыбкой. Она отбросила со лба растрепанные волосы, оставляя на них след копоти, и засмеялась. Глядя на нее, Фарзой засмеялся тоже.

– Где он? – спросил вождь.

– У часовых, со стороны северных ворот.

Не дожидаясь распоряжения, Фратак направился туда. Вождь положил руки на плечи его дочери, любуясь ею.

– Почему тебя так долго не было, тень Фратака? Разве в лесах мало наших врагов?

– Никак не могла найти живого, – ответила Фрат.

Фратак и еще один воин притащили к костру пленного, швырнув его на землю к ногам вождя. Ноги у него были связаны, руки стянуты у локтей той же веревкой. Когда его вздернули на ноги, Синяка, сидевший поодаль от большого костра, разглядел кровоподтеки по всему лицу пленного и кровавые пятна на его одежде. Из раны на бедре торчал обломок стрелы с красным древком. Светлые волосы, криво обрезанные ножом, слиплись и были влажными от пота. Пленник был невысоким и коренастым, и глядя на него, Синяка вполне мог поверить, что его народ когда-то составлял с морастами одно целое. На шее у зумпфа болталась грязная связка амулетов.

Вождь молча смотрел на него. Пленный плюнул ему под ноги, оставив в пыли красноватое пятно.

Фарзой посторонился, и вперед вышла Асантао. Легкий перезвон сопровождал каждый ее шаг. На ней было длинное белое одеяние с тонкими певучими серебряными подвесками по подолу, рукавам и вороту. Такие же подвески свисали с ее головной повязки, качаясь у висков. В руках она держала круглый плетеный щит из ивовых прутьев. Прутья основы торчали по краям щита, как солнечные лучи.

Увидев колдунью, пленный испустил дикий крик, забился в руках воинов и замер, когда Фратак сильно и расчетливо ударил его по раненой ноге.

– Отпустите его, – тихо сказала колдунья.