Монахи, сопровождавшие переносчиков Врат, очистили в центре поляны несколько пней. На одном установили плиту, на втором безучастный ко всему происходящему старик с непокрытой головой снова начал раскладывать дощечки с вырезанными на них рунами. Закончил, отступил на шаг, уронив руки.

Монахи окружили плиту, подняли перед собой сжатые кулаки с перстнями, затянули странную тягучую песню.

Колдун поднял посох, произнес трескучую фразу наподобие той, которой он вызывал демона Ягью.

С острия суковатой палки сорвалась неяркая желтая молния, ударила в центр плиты, одев ее в пленку бледного огня. Тотчас же над крестом Володаря встало призрачное облачко света, случайно или нет принявшее форму человеческого тела. Еще одна молния пронзила это облачко, увлекая его к плите.

Раздался мерзкий визг и вой! Плита стала корчиться, как живая, выпячиваться, дергаться! Впечатление складывалось такое, будто ее обожгли.

Монахи дрогнули, зароптали, затем громче запели свою унылую песню, но не тронулись с места, лишь защитили ладонями левых рук глаза, правые же – с перстнями – продолжая держать перед собой.

Плита начала течь вверх, формируя демоническую морду драконочеловека, пересеченную трещиной. Сверкнули налитые алым свечением пустые, без зрачков, глаза.

Евстигней вдруг как бы очнулся, шагнул было к плите, претерпевшей удивительную метаморфозу, поднял руки, словно собираясь вцепиться Зверю в горло. Но глаза призрачного демона метнули тусклую багрово-фиолетовую молнию, и старик вдруг вспыхнул как факел! Причем горело только его тело, одежда осталась нетронутой! Через несколько мгновений от старика остались только фуфайка, штаны и куча пепла.

Зверь повернул морду к Хрису.

Тот вздрогнул, очнулся, достал бутылку с двумя горлышками. Взболтал, боком приблизился к ожившим Вратам, прикрывая глаза ладонью, чтобы ненароком не встретить зомбирующий, мертвящий, убивающий взгляд демона. Отвинтил колпачок с более широкого горлышка и ловко капнул на морду зверя так, что капля попала на трещину.

Зашипело.

Пасть демона раскрылась, издав тот же сверлящий уши визг и вой. Трещина задымилась и стала затягиваться, пока окончательно не исчезла.

Колдун отмахнулся посохом.

– Сим повелеваю! Будь цел и невредим! С нами Тот, Чье Имя Произнесено! Р-р-ректограмматр-р-ронн!

Последнее слово наполнило гулом всю поляну.

Монахи повторили его враспев, так что со всех сторон из леса вернулось гулкое каркающее эхо, а с деревьев осыпался снег.

Где-то далеко прозвучало короткое волчье рыдание. Ему отозвался собачий лай в близлежащих деревнях.

Демон вытянулся вверх на два десятка метров прозрачным чешуйчатым телом змеи и втянулся в основание плиты, как бы провалился в нее, образовав уходящий в бесконечность дымный колодец.

Удар, треск!

Колодец «выпрыгнул сам из себя», превращаясь в демона, снова нырнул вниз, вернулся, ушел в глубь земли и, покачавшись таким странным маятником, превратился в светящуюся расплавленным стеклом вздрагивающую плиту.

Еще один треск, потише.

Плита в один миг остыла, почернела. Теперь она выглядела как новенькая, только что отштампованная каким-то дьявольским прессом. Трещина, ямки, борозды и сколы на ее углах исчезли. Выпуклое изображение Лика Беса на ней стало четче, реалистичней, живей.

Хрис опустил посох, сгорбился, опираясь на него, дыша с трудом, будто его покинули силы. Впрочем, так оно и было. Магия всегда отнимает у адепта его энергию и жизненные силы, а тем более магия тьмы и зла.

К нему подошел угрюмый мужик с черной бородой.

– Надо уходить, Хрисанф. Мы всю округу разбудили.

– Зато прочистили Врата. Господин будет доволен.

– Евстигнея бы закопать…

– Ни к чему. Старик сделал свое дело. Забирайте модуль.

– А он не…

– Не бойся, Алексий, модуль включается только от слова. Ты его не знаешь.

Мужик махнул рукой монахам. Те взялись за плиту, легко подняли, удивленно переглянулись. Плита, которую они еле тащили сюда, потеряла почти весь вес!

– Несите к озеру.

Процессия направилась через поляну к северной кромке леса, в сторону озера Ильмень, до которого по прямой было всего чуть больше километра. Однако снегу намело много, поэтому шли медленно, утопая по колено, а то и по грудь. Луна склонилась к горизонту, когда все тридцать три участника мистерии выбрались к замерзшему озеру вблизи мыса Бармин Нос.

Здесь их ждал современный вездеход «Пурга», славившийся своей живучестью и проходимостью. В его кабине могли свободно разместиться пять человек и груз в пятьсот килограммов. Однако в вездеход сели только трое: колдун Храма Морока, его чернобородый помощник и еще один молодой монах, игравший роль телохранителя Хриса. Плиту Врат завернули в полиэтиленовую пленку, перевязали скотчем, уложили в багажное отделение.

– Заканчивайте делание, – обратился к остальным Хрис. – Никто не должен помешать приходу Господина. Ищите новых девок, ищите иконописцев и… э-э, нейтрализуйте. Наместник ждет наших удачных постав.

– Сам-то почему не сподобился присутствовать на ритуале? – проворчал один из монахов постарше. – Аль спужался?

Водитель вездехода, неподвижно сидевший у штурвала, на которого никто не обратил внимания, бросил короткий сверкнувший взгляд на Хриса.

Колдун покосился на него, сдвинул брови.

– Придержи язык, Евлампий! Наместник ничего не боится и следит за каждым из нас.

– Так уж и за каждым, – не унимался монах.

Водитель «Пурги» вдруг выбросил в его сторону сжатый кулак, и бородача словно ветром отнесло на несколько метров назад, так что он не удержался на ногах, завяз в сугробе.

– Еще кто-нибудь вякнет, – раздался хрипло-шипящий голос, – пасть порву!

Толпа монахов и прислужников Храма попятилась.

– Наместник здесь!

– Черный Вей!

– Правая рука Господина… – послышались голоса.

– Поехали, – бросил водитель, облик которого так и не удалось никому разглядеть в свете луны.

Хрис уселся рядом с ним, захлопнул дверцу. Монахи-сопровождающие устроились в кабине. Вездеход сорвался с места и, вздымая снежную пыль, понесся через озеро к его западному краю, где в двадцати километрах начинались пригороды Новгорода.

Сбитый с ног монах заворочался, сел, вытирая ладонью снег с лица, с трудом встал. Никто не протянул ему руки.

Снегоход превратился в точку, исчез на снежно-ледяном торосистом поле.

Лишь тогда служители культа Морока задвигались, заговорили и отправились по своим следам обратно в лес. Каждому из них предстояло самостоятельно добираться до окружавших озеро деревень, а кое-кому и гораздо дальше.

Луна вышла из-за туч, озарила опустевшую ледяную гладь озера.

Затем из кустов на берегу выглянула светлая волчья морда, сверкнули янтарно-желтые глаза. Волк постоял немного, вытянув морду вперед, глядя на озеро, и бесшумно канул во тьму.

Поздно ночью в окошко старенькой избы на окраине села Вербного Новгородской губернии постучал какой-то путник.

Спустя мгновение в избе мелькнул огонек. Сама собой отворилась дверь избы. Путник оглянулся на кого-то, сказал тихо:

– Жди здесь.

В кусты под забором юркнуло светлое пятно, сверкнули прозрачные волчьи глаза.

Путник бесшумно шагнул в сени, аккуратно прикрыл за собой дверь.

В горнице его ждал небольшого роста пожилой мужчина с абсолютно лысой головой, но с усами и седой бородкой, в длинной белой рубахе до пят.

– Здрав будь, Всеслав.

– Храни тебя Род, Георгий.

Волхв Новгородской славянской общины и Витязь Оберега общин, или, как можно было назвать эту службу по-новому, «оперработник службы вечевой безопасности Рода», пожали друг другу руки, и хозяин кивнул на стол, застеленный чистой скатеркой, на котором в простом подсвечнике стояла свеча.

– Присядем.

Гость, снявший ботинки еще у порога, снял зимнюю куртку, шапку, повесил на вешалку, прошелся по теплым половикам, сел на массивный деревянный табурет. Хозяин принес крынку с молоком и кружки, налил себе и гостю, сел сам. Выпили по полкружки, прислушиваясь к тишине ночи. Всеслав не спросил, почему гость прибыл в столь неурочный час, словно это было в порядке вещей, а Витязь, налитый внутренней силой, позволяющей ему легко справляться с морозом, не торопился начинать разговор. Допил молоко, поставил кружку на стол.