Впрочем, надо отдать должное, Максим вообще был к людям участлив и любопытен. Собственно, может, поэтому его повело в кино. Исследовать характеры и заглядывать в потаенные уголки души, как пишут критики.

Реми разглядывал гостиную, прикидывая, с чего начать осмотр. Что он искал – он не знал. Что-нибудь, что может дать подсказку. Записку, адрес, пометку, вещичку…

– Я могу быть вам полезен? – спросил Максим.

Реми наконец остановил свой взгляд на русском.

– Если хотите.

– С чего начнем?

– Сейчас разберемся… Вы не видели, где месье Дор держит свои бумаги?

– Признаться, нет. Я не…

Максим хотел сказать: «Я не шарю по чужим ящикам, меня еще в детстве научили, что это неприлично», но удержался от ненужной колкости и закончил:

– …не подумал, что нужно поискать его бумаги.

Реми бросил на Максима косой взгляд, будто услышал непроизнесенную фразу, и начал обходить гостиную, перебирая и рассматривая различные безделушки, стоявшие на буфете и на полках, – подарки, призы, сувениры, привезенные из поездок…

– Здесь все ваши вещи? – донесся спустя некоторое время его голос из комнаты, которую занимал Максим.

– Да, – сказал, входя в комнату, Максим. – Только на верхней полке шкафа какие-то коробки, я в них не заглядывал.

Реми заглянул. Там было несколько пар обуви, лыжные ботинки, толстые шерстяные носки и прочая горнолыжная атрибутика; в последней коробке находилось несколько пар перчаток. Ничем особенно не заинтересовавшись, Реми деликатно, но внимательно осмотрел остальное пространство шкафа, частично занятое вещами Максима, перешел к кровати, покрутил в руках книжку с русским названием, которая лежала на тумбочке у изголовья, и то ли спросил, то ли констатировал:

– Детективы любите…

– Люблю, когда время есть. Меня это разряжает, – ответил Максим.

– Это хорошо…

Что тут особенно было хорошего, Максим не понял.

– А вы по-русски читаете? – спросил он.

– А разве тут надо что-либо читать? – удивился глупому вопросу Реми.

Вопрос и впрямь был глупый: красочная и безвкусная обложка с пистолетом и полуодетой девицей говорила сама за себя.

Сунув свой нос на прощание в тумбочку, Реми направился в спальню Арно.

– Как был одет ваш дядя, когда уходил со съемок?

– На нем была спортивная куртка. Темно-синяя в сочетании с малиновым.

– Что еще?

– Я не разглядел среди деревьев. Видимо, он ушел в том костюме, в котором снимался. Старые черные брюки и рваный серый свитер на голое тело… Должно быть, он собирался переодеться и разгримироваться дома.

– Когда вы пришли, вы видели где-нибудь эту одежду?

– Вот это да… Как же я об этом не подумал! Одежды не было!

Реми переворошил вещи в шкафу Арно, затем изучил содержимое корзины для грязного белья в ванной, вешалки в прихожей.

– И похоже, что нет, – сообщил он Максиму. – Ни куртки, ни костюма, в котором он снимался.

– Значит, – сказал Максим, – он не приходил домой. Иначе бы он переоделся.

– То-то и оно.

– Он мог переодеться и даже разгримироваться в машине. Я, например, в машине даже бреюсь иногда. Или он мог переодеться в том месте, куда он поехал.

– Или куда его отвезли, – подытожил Реми. – Надо узнать, в какой одежде он на съемки приезжал и где она находится.

Реми набрал номер Вадима и задал вопрос. Вадим обещал выяснить и перезвонить, так как сам он не видел – они с Максимом подъехали в тот момент, когда Арно уже сменил свою одежду на полагающийся по роли костюм.

– Что значит «разгримироваться»? – спросил Реми.

– Снять грим, – удивился Максим.

– Нет, я имею в виду – как грим снимают?

– Салфетками, ватными тампонами. Есть для этого всякие жидкости и кремы.

– Вы не видели эти салфетки или тампоны с остатками макияжа? – Реми заглянул в пустое мусорное ведро в ванной комнате.

– Нет, – дошло наконец до Максима. – Но, может, не заметил?

– Тогда, если допустить, что они здесь были, кто их выбросил? Никто не приходил убирать?

– Нет.

– Вы уверены? – Реми с сомнением разглядывал мусорное ведро, на этот раз кухонное, так же пустое и подозрительно чистое.

– Приходил! – вдруг воскликнул Максим. – В этом ведре был мусор, но мой мусор, никаких следов от макияжа… И я утром чашку оставил в мойке! И тарелку! А теперь их нет.

– В детективы вы не годитесь, – усмехнулся Реми. – Если к месье Дору приходит женщина убирать, то она непременно должна была прийти в понедельник, после выходных всегда есть работа… И значит, у нее есть ключи.

Закончив осмотр комнат, шкафов, карманов одежды и даже обуви, Реми вернулся в гостиную. Указав на библиотеку, Реми сказал Максиму:

– Смотрите на полках. Вы ищете листки бумаги, на которых что-то написано. От руки или на машинке, в конверте или без. Письма, записки, пометки. Вы ищете поверх книжек и между ними. В общем, вы поняли.

– Понял, – ответил Максим и принялся за работу.

Сам Реми занялся небольшим секретером, встроенным в книжные стеллажи. Он выудил оттуда пачки писем, среди которых были и письма от Максима, но отложил их в сторону, рассматривая в первую очередь маленькие листочки и бумажки и пытаясь найти записную книжку. Оба погрузились в работу, и прошел, наверное, час, прежде чем Реми спросил:

– У вас есть что-нибудь интересное?

Максим протянул ему свой улов: несколько конвертов с фотографиями, газетные вырезки, старый счет за электричество. На фотографиях по большей части была Соня, иногда сам Арно с Соней и Пьером. Несколько фотографий изображали незнакомую молодую женщину на пляже и где-то в горах, с длинными, выгоревшими на солнце волосами и серыми умными глазами. Ее нельзя было назвать красивой, но у нее была незаурядная, запоминающаяся внешность, выдававшая характер и волю. В кино такая ценится больше, чем «красивость»… Впрочем, смотря в каком кино. Почти на всех фото рядом с ней находились два мальчика-близнеца лет двух с половиной и иногда присутствовал мужчина, видимо, муж.

– Мадлен? – вопросительно произнес Реми.

– Наверное, – ответил Максим. – Я ее никогда не видел.

На обороте фотографий были комментарии типа: «Деревня Сен-Поль», «Каньон реки Вердон» – и даты этого лета. Фотографии Сони не были подписаны.

– А у вас? – спросил Максим.

Реми пожал плечами. Несколько открыток с видами от Сони из Италии и от Мадлен с юга; ежедневник с короткими нерегулярными записями, касающимися расписания съемок или встреч с врачом, массажистом или с Соней. Адресной книжки не было. Документов тоже. Ничего из того, что обычно носят при себе. Все это было у Арно, с Арно, там, где был он сам… Только вот где?

– А здесь что? – спросил Реми, указывая на туалетный столик.

– Ничего особенного… Я туда заглядывал из любопытства, – начал несколько смущенно Максим, – там очки, часы…

Но Реми уже открыл ящички. В одном из них он нашел старые часы на кожаном ремне, старые очки с болтающейся дужкой, золотую цепочку, мужской потемневший серебряный браслет, бирку «Эр Франс», какие-то разрозненные ключики…

Реми снова склонился над ежедневником и спустя пару минут указал ему пальцем на строчку: «Письмо Максиму». Запись была сделана дней за десять до приезда Максима.

– Вы не знаете, о чем речь?

Максим пожал плечами:

– Наверное, дядя сделал пометку, чтобы не забыть мне написать письмо?

– Вы получили перед отъездом от него письмо?

– Нет, – подумав, сказал Максим, – перед моим отъездом мы только созванивались. Все долгие разговоры отложили до встречи…

– Сколько идут письма в Москву?

– Недели три.

– Следовательно, ваш дядя вряд ли собирался вам отправлять письмо за десять дней до вашего приезда. Что же, по-вашему, Арно имел в виду под словами «письмо Максиму»?

– Не знаю. Может, он что-то хотел написать мне, но потом сообразил, что письмо не успеет дойти, и не написал?

Реми перелистал ежедневник за текущий год.

– Сколько вы получили писем с начала этого года от дяди?