— У вас будет полно свидетелей, — пообещал он. — Не будет никакой необходимости в том, чтобы я давал показания.

— Это было очень трудное задание. — Шеф сменил тон на примирительный. — Через несколько дней ты почувствуешь себя по-другому.

Дрю коснулся локонов Айвори губами.

— Никогда, — сказал он твердо.

Айвори очнулась в ярко освещенной камере, лежа на узкой койке. Она приподняла голову и взглянула вперед поверх ботинок и у противоположной стены увидела раковину и унитаз. Она взглянула через плечо и увидела железную дверь, которая отрезала ее от внешнего мира. Камера была такой узкой, что когда она поднялась с койки, то едва смогла пройти вдоль нее.

Телекамера над дверью медленно поворачивалась, следя за тем, как она ходит взад и вперед. Камера едва была десяти футов в длину и не больше пяти футов в ширину. Стены, потолок и пол были выкрашены белым, и свет отражался от них, больно слепя глаза.

Подождав немного, Айвори уперлась руками в стену возле койки. Она закрыла глаза и задержала дыхание, пытаясь понять, где же она находится. У вентилятора над ее головой была погнута одна лопасть, и он тихо постукивал, но это был единственный звук, который доносился до нее. Она ждала и, не уловив никакого движения, решила, что должна находиться еще на «Шахте».

Она слышала о кораблях для заключенных и подумала, что, должно быть, здесь ее и держат. Она снова беспокойно заходила по камере, как вдруг внизу в двери открылся небольшой проем, и внутрь скользнул лоток с емкостью для воды и яблоком. Это было ярко-красное яблоко, которое как будто полировали, пока оно не засверкало.

Думая, что это может быть единственной едой на целый день, она быстро забрала ее.

— Где хлеб? — прокричала она, но никто не ответил, и лоток с лязгом скользнул обратно в холодную железную дверь.

Айвори села на койку и отпила воды. Она была холодная и вкусная, и внезапно она почувствовала невыносимую жажду. Она залпом выпила половину, но заставила себя оставить немного на потом. Она была голодна и не видела смысла беречь яблоко. Оно было хрустящим и сочным, но есть одной в комнате размером не больше шкафа было тоскливо.

Когда Айвори покончила с едой, она выбросила огрызок в унитаз, снова легла на койку и постаралась вспомнить, что же произошло с ней, что привело ее к такому унизительному положению. Отец никогда не считал «Шахту» совершенно неприступной, но у них были отличная сигнализация и охрана, которая знала, что их жизни зависят от того, насколько всерьез они воспринимают свою работу. Но вот теперь она была в тесной камере, значит, произошло что-то роковое.

Ах да, наконец она вспомнила. Они были преданы человеком, который клялся, что любит ее. Она была одурманена сначала «сладким сном», потом наркотиком. Воспоминания были еще размытыми, но постепенно она вспомнила, что Чейз был вовсе не Чейз, а один из шпионов Аладо. Слезы навернулись ей на глаза, но она сдержала их усилием воли. Она не хотела плакать из-за любви, которую она потеряла, раз все это было просто умелой ложью.

Она на самом деле не знала Чейза Данкана, но прежде чем он умрет, он почувствует, насколько сильно он недооценил Айвори Даймонд и как больно, когда тебя предают.

Не в силах оторвать взгляд от монитора, Дрю сложил руки на груди и широко расставил ноги.

— И как давно она уже вот так ходит по камере?

Охранник пожал плечами. Он сидел напротив ряда мониторов и был обучен обращать внимание только на случаи саморазрушительного поведения, не более того.

— Час, может, два. Я подробно не записываю.

Раздраженный сарказмом охранника, Дрю повернулся к Шефу:

— Теперь, когда все заключенные помещены на корабли, я хочу, чтобы ее отпустили под мою ответственность. Даю вам слово, что мы оба появимся на суде.

Шеф засунул руки в карманы пальто:

— Это, без сомнения, самая удивительная просьба, с которой ко мне обращались. Ответ — категорическое нет. И Айвори, и Спайдер — оба будут содержаться в заключении. Они не будут отпущены до суда ни по какой причине, а после вынесения приговора им тоже не позволят любоваться видами.

Дрю на самом деле и не ожидал, что Шеф согласится на эту его просьбу, и сразу перешел к следующей:

— Я хочу, чтобы ее перевели в более просторную камеру. Эта слишком мала для длительного заключения.

— Ее пребывание в этой камере и не будет длительным, — возразил Шеф. — Наше расследование здесь завершится в течение ближайшей недели. Конечно, очень многое зависит от тебя.

Дрю уже болезненно осознал этот факт.

— Эта камера не больше собачьей конуры! — сказал он с укором.

— Она соответствует стандартам Конфедерации.

— Зато не соответствует моим, и я хочу, чтобы Айвори переместили в другое помещение. И нет никакой необходимости держать ее в одиночке Это жестоко.

Шеф не спал уже почти два дня и был не в настроении обсуждать удобства Айвори Даймонд.

— Она останется там, где есть. Я намереваюсь отдохнуть пару часов, и потом мы продолжим нашу беседу.

Айвори все еще мерила шагами крошечную камеру, и каждый ее шаг отзывался болью в сердце Дрю. Он готов был позволить Шефу спать сколько угодно, но не собирался рассказывать ему ни о чем, пока не сделает для Айвори все, что в его силах. Может, у него и не было «астральной пушки», чтобы размахивать ею, но он будет отчаянно торговаться, когда речь идет об Айвори.

— Я хочу видеть мою жену.

Шеф досадливо вздохнул:

— Во-первых, ты должен перестать называть ее своей женой, а во-вторых, ты должен прекратить любые контакты с ней. Как я понимаю, она с большим удовольствием видела бы тебя среди мертвых, чем возле ее дверей.

— Честно говоря, я не могу ее в этом винить.

— Опомнись, Дрю, что ты делаешь!

Дрю взглянул на своего начальника:

— Вы захватили «Шахту» так быстро. Может быть, я и не знаю Айвори достаточно долго, но знаю достаточно и уверен, что это не я пробудил в ней ту неистовую ярость, которую вы видели утром. Она уже была в ней прежде, еще до того, как я появился здесь, и я думаю, она поселилась в ней с того времени, когда умерла ее мать. Еще немного, и я смог бы взорвать операции Спайдера Даймонда изнутри.

— Ты не можешь быть в этом уверен, — сказал Шеф настойчиво. — Неужели тебя действительно удивляет то, что у Спайдера есть темные семейные секреты, или то, что он как следует не воспитал свою дочь? На самом деле нет никакой разницы в том, умерла ли его жена при каких-то таинственных обстоятельствах, или нет. Он окончит жизнь в тюрьме за незаконное производство и продажу «астральной пушки».

Дрю молчал, а Шеф продолжил, удовлетворенно хмыкнув:

— А что касается его солдат-роботов, то это удивительная удача, что мы нашли корабль-фабрику на стоянке в одном из доков. Кстати, выглядит он как один из кораблей Аладо, хотя те производились для мирных, а не для военных целей. Никто никогда не подозревал, что у Спайдера есть их подробные планы. У этого человека невероятный талант в точности знать, что именно нужно украсть. Прежде чем Дрю ответил, к ним подошел Ян Сент-Ив. На губах его играла самодовольная ухмылка, и это только усугубило и без того дурное настроение Дрю. Он не представлял себе, чтобы этот агент мог хоть как-то посодействовать его разговору с Шефом, и подвинулся, загораживая от Яна монитор с камерой Айвори. Он хотел дать ей хотя бы столько уединения, сколько мог.

— Спайдер не будет сотрудничать с нами, — сказал им Ян. — Но он сделал одно действительно интересное заявление.

Шеф сразу же забыл о своем намерении поспать.

— Да, и что же это?

Ян ответил, обращаясь скорее к Дрю, чем к Шефу:

— Он говорит, что с его дочерью нужно обращаться как с несовершеннолетней. Он утверждает, что ей всего шестнадцать лет.

Шеф вздохнул:

— Ерунда. Сколько ей лет, Дрю?

Дрю почувствовал холодок где-то внутри и комок в горле. В Айвори всегда была масса противоречий. Она могла носить костюм для ракетбола и вести себя как самая крутая сука во всей Галактике, но он не мог забыть удивления в ее глазах в тот вечер, когда он поцеловал ее среди зарослей орхидей. Ему нравилась в ней не ее самоуверенность, а именно трогательная беззащитность. Он вспомнил ее восторг, когда они строили песочный замок в «Райском приюте», и понял, что ей действительно могло быть всего шестнадцать. Если ее будут считать несовершеннолетней, ей не имеют права дать пожизненного заключения, поэтому он и не подумал опровергать слова Спайдера.