"Прежнее общество находится в упадке. Ничто не находится в покое… Общество достигло своего зенита. При таких обстоятельствах идти вперед означает спускаться вниз. Такие периоды кажутся современникам долгими, но что значат два-три столетия в анналах истории?"
КАНЦЛЕР ДОМА, ДВОРА И ГОСУДАРСТВА
В 1813 году Меттерних был возведен в звание неограниченного австрийского князя; в 1816 году благодарный император, которому он помог сохранить трон и страну, подарил ему Иоганнисберг, замок в Рейнгау, а в 1821 году назначил его канцлером дома, двора и государства, чтобы тем самым подтвердить выдающееся положение уже почти 50-летнего Меттерниха, который в течение двенадцати лет определял политический курс Австрии. Первые ассоциации, которые возникают при имени “Меттерних”, – это “Венский конгресс”, “дамский герой”, “премьер-министр Европы”, “консерватизм во плоти”. Если попытаться дифференцировать подобные общие представления, то выявляется их общая основа, которая называется “Австрия”. Это проявляется и в формальностях, которые являются выражением конкретной исторической ситуации: новый порядок Европы и Германии был заложен в Вене; конгресс, который привел к использованию системы Священного союза в качестве системы интервенции, проходил в Австрии; начало периода реакций в Германии навсегда связано с прекрасным богемским курортом Карлсбадом, а Венские конференции министров и Венский протокол считаются воплощением и высшей точкой подавления свободы. Это не случайно: хотя этого курса придерживались все германские государства, а Пруссия была впереди всех, все же в сознании современников Австрийская империя осталась символом реакции. Австрия означала застой, неподвижность и неизменность как принцип существования, и Меттерних был его воплощением.
И действительно: фундаментом, на который опирался Меттерних, была Австрия – как государственное образование и как жизненное и культурное пространство в широком смысле слова. Меттерниха нельзя понять, не понимая Австрию, Австрию же нельзя принять, если не воспринимать ее как некий европейский космос. А для этого необходимо отказаться от малогерманской национальной педантичной прозы и от модно-прогрессистского всезнайства. Дунайская монархия была особым случаем в истории: начальный процесс, подъем одаренного, энергичного в биологическом смысле дворянского рода над жизненными и служебными обстоятельствами до уровня сильнейших, до той позиции силы, с которой при благоприятных условиях удается “большой прыжок” наверх, еще не является чем-то исключительным – подобный период Габсбурги разделяют почти со всеми династиями. Однако от всех остальных их отличает своего рода “коллективная сила клана”, сочетание духа приобретательства и власти с жизненной силой и удачей, которое в Европе было единственным в своем роде и которое я, как бы несовременно это ни звучало, назову историческим предназначением. С избрания королем графа Рудольфа Габсбургского в 1273 году начался путь, который, несмотря на тяжелые удары судьбы в XIV и XV веках, в конце концов превратил первоначально алеманский дворянский род в “благородный древний род”, династию, которая, опираясь на свои наследственные австрийские владения, с 1438 по 1806 годы (с перерывом в три года, 1742-1745) носила корону германских королей и римских императоров, в 1516-1700 годах – корону Испании, мировой державы, в 1526-1918 годах – венгерскую корону Стефана и в 1814-1918 годах – корону Австрийской империи. Даже если рассматривать только австрийскую линию дома, то следует признать ее чем-то исключительным, даже единственным в своем роде. Габсбурги придали государственную форму не одной нации, как Валуа и Бурбоны во Франции или Романовы в России; они не были и в дурном, и в хорошем, и в триумфе, и в падении представителями своего народа как Тюдоры и Стюарты в Англии; они также не сплотили территории в единое государство как Гогенцоллерны свою Пруссию. Они совершили и меньше, и больше: с помощью заключения браков, наследования, договоров (а в редких случаях с помощью войн) они создали такой конгломерат стран и корон, который стал “империей” не благодаря конституции, или одной нации как основе, или языку, а только благодаря общей династии. Герцогства Австрия и Штейермарк, в которых она господствовала после победы короля Рудольфа над Оттокаром Богемским в 1278 году, образовали точку кристаллизации, вокруг которой собирались в течение столетий владения и королевства и стали в конце концов тем, что мы называем “габсбургское государство”. Удивляет прочность династии, несмотря на все “братские раздоры в доме Габсбургов”, удивляет ее непрерывность, которую не смогло нарушить даже прекращение в 1740 году мужской линии (тут же был “интегрирован” Лотарингский дом); но более всего удивительна ее государствообразующая и государствосохраняющая сила. Под скипетром Габсбургов было объединено более дюжины народов, корон, владений самого различного государственно-правового положения; на Верхнем и Нижнем Рейне, в альпийских странах, в Италии и на Балканах. Границы империи менялись, передвигались. Одни области исчезали, другие появлялись. Только Вена, только династия “император” оставались неподвижным полюсом. Империя двуглавого орла не была конфедерацией – по крайней мере во времена Меттерниха, до “соглашения” с Венгрией 1867 года, – не была союзом государств (хотя подобные попытки были и при Иосифе II, и в неоабсолютистскую эпоху Франца Иосифа после 1849 года). Это был перенесенный в новое время вариант средневекового государства: император и король объединял в своей персоне части государства в единое целое, местное дворянство сохраняло по отношению к нему верность и лояльность, составляя значительную часть офицерского корпуса, высшего чиновничества, дипломатов и высшего клира. Будучи органически сложившимся образованием, которое основывалось на традиционных связях, совместном опыте, на сознании общности, сформировавшемся вследствие долгой общей исторической судьбы, Австро-Венгерская монархия была насквозь искусственной, но в то же время восприимчивой конструкцией. Внутриполитическая структура, взаимоотношения стран между собой и с Веной, почти неразрывное смешение областей, управляемых из центра, полуавтономных и автономных, единство армии, финансов, внешней политики, различия во внутреннем управлении, в языках, в социальном и культурном уровне, короче: многообразие в единстве и единство в многообразии сделали дунайскую монархию одним из самых высокоразвитых государственных образований в истории человечества, по сравнению с которым централизованные национальные государства XIX века кажутся просто примитивными. Одним из самых больших и продолжительных исторических обманов нашего столь богатого на подобные обманы времени является ложь о том, что габсбургская империя была закостенелой, курьезной тюрьмой народов, подвергавшей их феодальному угнетению. Правдой же является как раз противоположное: она обладала большой внутренней гибкостью, была способна и готова к перестройке; цель создать нечто вроде “Великой Швейцарии” не казалась утопической, но была недостижима из-за националистического ослепления народов империи и внешних врагов; это был дом, в котором жили в безопасности как раз малые народы, которые своими силами не смогли бы обеспечить себе безопасность и свободное развитие. Когда победители в 1918 году разрушили этот дом и отпустили его обитателей, которые в слепом заблуждении кричали при этом о “свободе”, в самостоятельную государственность, они тем самым вытолкнули их из уравновешенного, способного к развитию и устоявшегося сосуществования в шовинистически-националистическое расчленение страны на малые государства, которое обязательно должно было закончиться порабощением.
Все это Меттерних понимал. Не он сделал Австрию тем, чем она теперь стала со всеми своими сильными и слабыми сторонами и сложностями; не Австрия породила его; скорее всего, они были предопределены друг для друга своего рода “избирательным сродством”. Натура Меттерниха, направленная на сохранение, балансирование и воздержанность, нашла адекватное поле деятельности в государстве, которое существовало благодаря этим основным принципам и для своего существования нуждалось в их осмотрительном соблюдении. В крайне чувствительное, тонко вымеренное, колеблющееся равновесие австро-венгерской монархии нельзя было грубо вмешиваться в духе “новых веяний”; нельзя было превратить государство, объединенное на личностной основе, простым росчерком пера и прокламацией в современное централизованное государство или конфедерацию равноправных наций; нельзя было, не долго думая, заменить династические связи, которые создавались веками и были живы в сознании подданных, конституцией; нельзя было заменить выросшее из совместной истории чувство общности кодифицированным правовым зданием, основанным на умозрительных идеях, короче говоря: результат становления нельзя было заменить результатом конструирования. Во всяком случае, не в один миг – и здесь уместен критический анализ.
