Я взглянул на Бориса. Он молча пожал плечами и предложил мне свою руку, чтобы я мог на нее опираться.

– Но как вы нас нашли? – опять спросил я.

– Это целая история, – ответил Борис. – Но я расскажу тебе ее как-нибудь на досуге. – И как-то странно взглянув на меня, добавил: – Между прочим, ты оставил столько следов, что тебя мог бы разыскать любой юный следопыт. И милиция, по-моему, успешно идет по этим следам.

Я кивнул.

– Да, Борис, да. Поэтому этот человек мне и нужен.

Борис недолго приводил картавого в чувство, воткнув ему в ноздрю ватный жгутик, смоченный в нашатырном спирте. Картавый поморщился, открыл мутные глаза и, увидев меня, с усилием усмехнулся.

– Напрасно, – сказал он.

– Ну-ка, гражданин, вставайте! – приказал ему Борис и отвесил довольно крепкую оплеуху.

Я, морщась от боли, принялся догонять Ризо и Валери. Когда я поравнялся с ними, Валери сказала:

– Спасибо, дальше я пойду сама.

Ризо опустил ее на землю и только теперь смог пожать мне руку.

– Я тебе должен, – сказал я.

– Вот я за долгом и пришел.

Если на свете и бывает чудо, так это мужская дружба. Слезы сами собой навернулись мне на глаза. Серые холмы поплыли передо мной, превращаясь в штормящее море.

Возвращение на дачу я помню смутно, словно это происходило во сне. У меня едва хватило сил, чтобы дойти до кишлака. Там нас встретил Глеб и едва не задушил Валери в объятиях. Где ж ты раньше был, братишка, подумал я. Валери в нескольких словах рассказала ему о наших злоключениях. Глеб стал мрачнее тучи и, отведя картавого в сарай, как я полагаю, разрядил на нем свое раздражение, затем снова вывел во двор – ссутулившегося, с залитым кровью лицом, точнее, тем, что от него осталось, и заставил его влезть на прицеп трактора и лечь на доски лицом вниз.

Мне стало противно от этой трусливой демонстрации силы над раненым и связанным человеком, который сейчас был не опаснее барана, уготовленного на убой.

– Почему ты не ждал нас на отмели? – спросил я его, чувствуя, как во мне вскипает злость.

Валери поняла, что я завожусь, встала между мной и Глебом.

– Не надо, Кирилл, – ласково сказала она. – Он и не должен был ждать нас там.

– Силу показывает, – сквозь зубы произнес я. – А где он раньше был? Почему этот юный качок не показал свою силу, когда картавый точил на нас нож?

– Заткнись, – попросила Валери. – Ты устал. У тебя нервы.

– Что ему не нравится? – спросил Глеб, пытаясь отстранить Валери и подойти ко мне. – Посеял весь порошок, а прыгает так, будто подвиг совершил. Кажется, он хочет со мной драться?

– Валери, купи ему короткие штанишки и научи вежливо разговаривать со старшими, – сказал я.

Глеб въехал мне кулаком в челюсть довольно неожиданно, но я отреагировал мгновенно и свалил его на землю двумя быстрыми ударами справа.

За поверженного Глеба рассчиталась со мной Валери. Вот уж у кого нервы! Она хлестала меня по щекам с такой яростью, что через полминуты моя голова гудела, как барабан, и я стоически терпел эту экзекуцию, с удивлением глядя на то, как Валери стремительно заливается слезами. Наконец она устала, опустила руки и закрыла ими лицо. Я отвел ее под кран, умыл и, обнимая и похлопывая по плечику, успокоил.

Подошел Глеб. Не глядя мне в глаза, буркнул:

– Времени нет, надо ехать.

– Куда?

– На дачу.

– А охранка там?

– Нет, я всех отправил в Душанбе.

Валери села в кабину трактора рядом с водителем, а я, Глеб, Борис и Ризо – в кузов прицепа, рядом со связанным картавым. Водитель оказался лихой, гнал вовсю, и прицеп швыряло на ухабах со страшной силой. Картавого подкидывало, как мешок с картофелем, он бился изуродованным лицом о борта, оставляя на них кровавые пятна. Мне стало его жалко, и я ничего не мог поделать с этим предательским чувством. Пришлось поднять его и посадить, прислонив спиной к борту. Глеб поморщился, беззвучно выругался и сплюнул. Юноша не научился еще сострадать, он был молод, самоуверен и глуп и не знал, что чем больше страданий перенесешь на своей шкуре, тем больше потом жалеешь других.

Ризо распрощался с нами, когда мы подъехали к даче. Он договорился с водителем, чтобы тот подкинул его в Куляб. Я протянул ему руку, стал что-то бормотать про долг, который красен платежом, но грузин не дал мне договорить, крепко обнял меня, и в этом жесте теперь уже не было ничего наигранного, лицемерного.

Глеб, прихватив кусок тонкой стальной проволоки, потащил картавого в баню. У меня уже не было сил контролировать судьбу картавого. Я сделал свое дело. Пусть теперь Глеб упивается своей властью над человеком, который намного сильнее его.

Мы остались с Валери вдвоем в той самой комнате, где я впервые увидел Рамазанова, где он раскрыл мне свой план. Какой был самонадеянный человек! Теперь его душа парит где-то высоко над землей, а его кровожадный компаньон – избитый, покалеченный, озверевший вконец – сидит под арестом в бане. И сама Валери уже не та.

Она обрабатывала мне рану на голове ватным тампоном, смоченным в какой-то пахучей жидкости.

– Что теперь? – спросил я ее. – Теперь – все? Все, Валери? Или мы начнем новую игру?

– Теперь все, – тихо ответила она. – Ты свободен.

– Мы расстанемся?

– Должно быть.

– Куда ты поедешь?

– Наверное, домой.

– В Вильнюс?

– Нет, в Лиму. К отцу. Хотя… Хотя он ждет меня иной.

– Что значит иной, Валери?

– Это значит, что я не оправдала его надежд.

– Ты для него шла за порошком?

– Для него, не для него… О чем ты, Кирилл?

Мы не понимали друг друга, но оставались очень близкими, почти родными людьми. Она завинтила пузырек с жидкостью, положила на стол пинцет и ножницы.

– Все. До свадьбы заживет.

– Выходи за меня замуж, – сказал я.

Ее глаза потяжелели от слез. Она коснулась моей щеки ладонью.

– Не надо, – прошептала Валери. – Это просто такое у тебя настроение. Я совсем не тот человек, которого ты себе представляешь.

– Я люблю тебя.

– Это пройдет.

– А у тебя уже прошло?

Она отрицательно покачала головой и крепко поцеловала меня.

Ночью мы почти не спали. Валери будто чувствовала, что мы вместе в последний раз.

Едва в окошке забрезжил рассвет, к нам в комнату вломился Глеб.

– Кирилл! – закричал он с порога. – Картавый свалил!

Он ожидал от меня иной реакции и потому не сразу понял, что я ему ответил:

– С чем тебя и поздравляю. Выйди, мне надо одеться.

Валери села в постели, потянулась за расческой, попыталась провести ею по волосам. Спутанные локоны намертво ухватили зубья. Валери швырнула расческу в угол комнаты.

– Господи, когда же это все кончится!

Я надевал брюки, прыгая по комнате, и едва сдерживался, чтобы не высказать ей все, что я думал про ее братца. Во дворе меня встретил Борис. Его подпухшее лицо ясно говорило о том, какой вид досуга предпочел высококвалифицированный врач вчера вечером.

– Невероятно, но факт, – сказал он, разведя руки в стороны.

Я кинулся к бане, зашел в раздевалку. Глеб сидел на скамейке и крутил в руке обрывок стальной проволоки, один конец которой был примотан к крюку, вмонтированному в потолок.

– Он ее перекусил.

– Кого?

– Проволоку. Посмотри сам.

Я взял в руки конец проволоки. Он был слегка расплющен, будто его перебивали зубилом.

– Руки у него были связаны за спиной. Развязать их он не мог.

– А проволока при чем?

– Я намотал ее ему на шею. Петлей. Причем внатяжку. Попытался бы сесть – придушил бы сам себя. А он, сволочь, ее перегрыз. Стальную проволоку, представляешь?

– Представляю. А как он из бани выбрался?

– Я думаю, что он перепилил веревку об эти края – видишь, кафельная плитка, как бритва, а затем разобрал булыжники для нагрева в парной и, вытолкнув форсунку, вылез через дыру наружу. Идем, покажу.