– Живо аптечку сюда! – крикнул я испуганно выглядывающему из-за лестничных перил Задорожному. – Бегом в мою комнату, раздолбай! Она на журнальном столике, возле кровати!

Охранник с топотом умчался. И вскоре вернулся, бережно неся аптечку на вытянутых руках. Оголив раненого до пояса, я аккуратно перевязал ему плечи, тычком пистолетного дула заставил подняться на ноги и «ласково» сказал:

– Пошли в подвал, голуба. Покалякаем о том о сем… Будешь со мной откровенен – оставлю в живых. Более того – уколю промидоло[15] вызову врачей. Но если вздумаешь запираться – жилы из тебя, падла, вытяну, яйца на салат пошинкую… А потом – пристрелю как собаку! Кстати, прекрати орать, иначе зубы выбью!

Мужик поспешно прикусил язык и лишь давился задушенными стонами.

– Молодец. Соображаешь! – жестом велев Задорожному подобрать аптечку и одежду пленника, похвалил я последнего: – А теперь шагай ножками. Прямо до конца холла, налево и вниз по лестнице…

В подвале семеновского особняка располагались: спортзал, котельная, а также несколько небольших помещений, где хранились запчасти к обслуживающим дом системам жизнеобеспечения, садовый инвентарь, различные ремонтные принадлежности и т. п. Для проведения допроса я выбрал спортзал (давно не используемый, заросший пылью), спустил «ряженому» до колен штаны с трусам[16] усадил его голым задом на мраморный пол и, дождавшись, пока Задорожный принесет затребованный мной ящик со слесарным инструментом, отправил охранника к Семенову с короткой запиской: «Из дома – ни шагу! Телефонами не пользуйтесь, они на прослушке. Закончу с пленным – поговорим подробнее».

– Итак, приступим к процедурам, – когда шаги Николая затихли в отдалении, пробормотал я и, выразительно косясь на обнаженные гениталии «сменщика», извлек из ящика увесистые плоскогубцы.

– Э-э-э, парень, ты чего?! – забеспокоился он. – Я же того… не собираюсь запираться!

– Ой ли?! – с сомнением прищурился я.

– Матерью клянусь!

– Тогда представься, сукин сын!!!

– Герман… Герман Приходько! – На физиономии «ряженого» выступили мутные капли пота. Обезумевшие от страха и боли глаза не отрывались от плоскогубцев.

– Гм, ну предположим… – протянул я и оглушительно рявкнул: – На кого работаешь, гад?!

– На Семена Израилевича Заграева! – поспешно выпалил Приходько.

– На ко-о-о-го?! – опешил я.

– На Заграева, – упрямо повторил пленник.

– А прозвище у него есть? – догадался спросить я.

– Многие называют шефа Колдуном…

– Понятно! – облегченно вздохнул я и вдруг встрепенулся: – Шефа, говоришь?! А как же депутат от СПС Борис Одеждин?!

– С недавних пор он обычная марионетка в руках Семена Израилевича, – скривился Приходько, – хотя сам Одеждин по– прежнему считает себя «большим боссом»… Правда… истинное положение вещей известно немногим, – облизав запекшиеся губы, добавил он: – Шеф любит находиться в тени, а депутат Боря – отличная ширма!

– Ишь ты, удобно устроился «маг-волшебник», – усмехнулся я, – прямо как змея в норе! А Одеждин, значит, просто ширма. Плюс марионетка… При помощи пси-генератора оболванили?

– Да, действительно… Но откуда ты знаешь?! – искренне изумился пленник.

– Не твое собачье дело! – отрубил я. – Может, во сне увидел… А теперича перейдем к главному – куда подевался настоящий сменщик и как давно вы прослушиваете мой мобильник?..

Допрос продолжался около тридцати минут. Герман, явно опасаясь выставленного напоказ слесарного инструмента, молол языком, как пулемет. Общий смысл его многословной речи сводился к следующему. Телефон «поставили на кнопку» после неудачи с засадой у Ситцевского переулка. Заграев, оказывается, издали наблюдал за происходящим и сразу заподозрил во мне представителя спецслужб. Минувшей ночью он подъезжал на микроавтобусе к семеновской усадьбе (машину вел все тот же Герман) и пару часов работал с пси-генератором. На кого конкретно было направлено излучение, Приходько не знал. Шеф поручил ему стеречь подступы к автомобилю. Зато после сеанса Герман видел, как Колдун буквально истекал ядом в бессильной злобе, горько сожалел о перегоревшем генераторе, едва не валился с ног от изнеможения, а потом вовсе потерял сознание. Приходько доставил Семена Израилевича обратно на дачу депутата, где Колдун проживал постоянно и которая, между прочим, находилась всего в десяти километрах от особняка Семенова. К утру Заграев более– менее очухался, прослушал запись двух моих последних разговоров с полковником и приказал Приходько: первое – перехватить сменщика по пути к усадьбе. Второе – явиться в дом Семенова с паролем «Розовая незабудка». Третье – после моего ухода ликвидировать Валентина Михайловича вместе с семьей, прислугой и охраной. Сие массовое убийство собирались свалить на вашего покорного cлугу, которому полагалось «бесследно исчезнуть» в подвале одеждинской дачи.

В подручные Герману Колдун выделил некоего Якова Юровского и знакомого мне по полковничьей фототеке Александра Герасимова (последнего из названных Давыденко убийц, кто до сих пор оставался в живых). Выслушав инструкции шефа, Приходько с группой незамедлительно выдвинулся к особняку Семенова на двух джипах и устроил засаду на единственной дороге, ведущей от шоссе к усадьбе. Автомобиль сменщика они вычислили без особых проблем, поскольку тот имел глупость разъезжать на казенной «Волге» со спецномерами. Юровский из снайперской винтовки застрелил прапорщика-водителя, машина на полном ходу врезалась в придорожное дерево, и Приходько с Герасимовым сумели захватить оглушенного офицера живьем…

– Его имя, фамилия, звание! – прервал я на этом месте словоохотливого Германа.

– Капитан Васильев, Николай Андреевич, – дрожа губами, ответил прислужник Колдуна.

– Где он сейчас?!

– Герасимов отвез капитана к Семену Израилевичу. – Тут Приходько воровато опустил глаза.

– Зна-а-аю, чего ты, мразь, не договариваешь! – нехорошо усмехнулся я. – Твой чертов Колдун будет терзать Васильева, как других наших ребят, захваченных им ранее. Сцеженная до капли кровь, выжженная на спине пентаграмма, вырезанные сердце, печень… Признайся, сучий потрох, ты ведь принимал участие в подобных «развлечениях» шефа?! – Громко щелкнув в воздухе, плоскогубцы угрожающе приблизились к яйцам Германа.

– Нет! Нет! Нет! Нет! – лихорадочно зачастил обуянный ужасом убийца. – Не надо! Умоляю! Я не принимал! Даю честное, честное…

– Ага, честное пионерское, – презрительно фыркнул я. – Ладно, козел, не трясись. Назови точный адрес дачи Одеждина, а после – получишь обещанные уколы и будешь спокойно дожидаться прибытия врачей!..

– Так, так, ясно, – внимательно выслушав Приходько, сказал я и двумя прицельными выстрелами раздробил ему коленные чашечки. Подвал огласился жуткими, надрывными воплями.

– Извини. Маленькая предосторожность. Чтобы ты случайно не удрал в мое отсутствие, – миролюбиво пояснил я. – А обезболивающее – вот оно, пожалуйста! Капитан Корсаков слов на ветер не бросает!

Наложив на новые раны дополнительные повязки, я вколол пленнику предельно допустимое количество промидола, запихнул бесштанное тело в пустующую кладовку для спортинвентаря и запер дверь на наружный засов. Затем обшарил пальто Германа, обнаружил в карманах «стечкин» с глушителем, три запасных магазина, «Моторолку-190[17] довольно улыбнулся и, покинув спортзал, поднялся обратно в холл, уже не безлюдный, как час назад. Василий Уланов, ползая на четвереньках, старательно оттирал мокрой тряпкой кровь с пола. За ним издали наблюдал белый как мел Валентин Михайлович в купальном халате. По обе стороны от Семенова застыли истуканами Хомяков и Задорожный, не менее бледные, чем хозяин, с «ижами» на изготовку. Откуда-то с верхних этажей доносился захлебывающийся женский плач вперемежку с детскими рыданиями. Очевидно, семья коммерсанта, проведав о случившемся, впала в истерику.