– У нас ничего с мужем не кончалось. У нас и не было ничего. Как только ты меня эвакуировал, я сразу с тобой улетела. Тут мир и рухнул.

– Правильно, – сказал Игорь. – Опять я виноват.

– Дурак. Ты солнце моей жизни.

– А между прочим, ваши искренне считают, что я и есть крайний. Сорвал с места, увез куда-то… На земле бы еще, может, обошлось, а здесь, куда я вас привез, – уже точно не обошлось.

– Да никто тебя не винит, успокойся, пожалуйста.

– Винят, я знаю. Мне вполне хватает того, как эта Сергеевна на меня смотрит.

– Успокойся, она на всех так смотрит, кроме полковника.

– Нет, это вообще интересно! – Он начал заводиться, и Катька была рада, что он хоть отвлекся от воспоминаний. Они шли по узкой улице, перешагивая через поваленные деревья; наверное, когда-то здесь было очень зелено – рябая тень, тополиный запах… – Ты сама говорила, что она тебя терпеть не может, что не одобряла этого брака, ты не достойна ее сокровища… чинила хренов… так? Он, наверное, и дома все чинил, все хранил, ничего не выбрасывал. Такой был ужасно домовитый. Коврики из проволочки, полочки из дерьма…

– Он по дому никогда ничего не делал. Только здесь начал. На Земле это вообще развито, если ты заметил, – тараторила Катька, стараясь отвлечь его от мрачных мыслей и переключить на злопыхательство; она давно знала, что для мужской злости это самый безобидный выход. – Даже анекдот есть – мужик на бабу лезет и не может. Тогда он лупит себя по члену полотенцем и приговаривает: «Чужая, чужая!». Мы, наверное, чувствовали, что эту планету нам навязали, и ничего не хотели на ней делать. А на вашей сразу все стали.

– Кроме тебя.

– Почему? Я делаю. Или ты думаешь, что я была рождена рисовать паршивые картинки в «Офисе»? Я как раз делом занята, я люблю тебя.

– А я что делаю?

– А ты эвакуатор, ты нас разместишь, починишь лейку и улетишь за новой порцией. Я тебя буду безутешно ждать, стану целый день молиться, по ночам гадать… Это, кстати, очень точно: русский человек днем молится, а ночью гадает, что совершенно несовместимо с молитвой. Более того, это богопротивно. Но знаешь, ночью… особенно холодной… такие мысли лезут! Ужасная уязвимость. В таком разобранном состоянии нельзя молиться, стыдно. Только гадать. А может, ночью кажется, что Бог никогда не поможет, даже не услышит, а гадание хоть правду скажет…

– Никуда я от тебя не улечу, – сказал он.

– Ну хочешь, вместе полетели?

– Не-а, – Игорь остановился и взял ее за плечи. – Знаешь, почему?

– Почему?

– Не догадываешься?

– Потому что влюбленных эвакуаторов не бывает?

– Нет, это бы полбеды. Потому, что эвакуировать больше некуда.

Катька покраснела.

– Игорь! Ну что ты, действительно… Ты в самом деле думаешь, что ничего нельзя восстановить?

– Восстановить можно. Но это будет уже не наша планета.

– Господи, да какая разница! Ты же забираешь только оттуда, где жить нельзя.

– Здесь тоже скоро станет нельзя.

– Да? Из-за двадцати землян?

– Это сейчас двадцати. У вас это быстро.

– Да что они такого сделают? – Катька обиделась и даже топнула ногой, и тут же из трещины в асфальте хлестанула длинная нежно-зеленая плеть. – Тьфу, черт… как растет, да?

– Вот и у вас так же. Вы очень быстро распространяете себя на всем пространстве. Когда тут была нормальная среда, и люди делались нормальные. А сами по себе они тут такого наземлят… с полочками из дерьма…

– Слушай, в конце концов! Я обижусь! Мы – ваши ссыльные, у нас там черт-те какие условия… мы создали грандиозную культуру… у вас близко не было ничего подобного!

– У нас отношения были человеческие, это да. А Шыкспира не было, конечно.

– Ничего, будет! Игорь, нечего, серьезно. Хватит. Я сама землянка, между прочим.

– Это тебе не поможет, – сказал он.

– В каком смысле?

– Да в том самом. Выживут они нас с тобой отсюда очень скоро, сама увидишь. Меня – за то, что я их увез, а тебя – за то, что ты все это устроила. Сергеевна, между прочим, убеждена, что и Москва из-за нас взорвалась. Ей небось кажется, что это я все устроил, чтобы вас сюда эвакуировать, как бесплатную рабсилу.

– Слушай, что ты обращаешь внимание на Сергеевну? Она больная на всю голову!

– А полковник, между прочим, все сделает для своей кисы. Киса скажет – давай выгоним Игоря! – полковник не посмотрит, что мы с одной планеты. Он на Земле знаешь сколько торчал? Заземлился по самое не могу. У нас и термин был такой, заземление, – эвакуатора старались пораньше отзывать, чтобы не очень проникся вашими гадостями. Но этот во вкус вошел, ни в какую. Не могу, говорит, покинуть горячую точку! Двадцать с лишним лет землился, два раза только в отпуск слетал. Вообще ракету водить разучился, копулятор сломал при посадке, чуть не угробил всех…

Катька молчала. В том, что он говорил, был резон. Ей совершенно не хотелось видеть остальных, и даже америкосы Пол и Стефани были невыносимы со своими ежевечерними проповедями, чтением вслух и какой-то особенной, почти вызывающей некрасотой: непонятно было, что делают вместе такие некрасивые люди. Они словно предъявляли друг друга Господу – видишь, Господи, с кем приходится иметь дело во имя совместной работы во имя твое! И отношения у них были демонстративные – подчеркнутая взаимная внимательность: идеал семьи, живой пример, каков и должен быть истинный евангелист – чтобы случайные свидетели позавидовали и обратились! Дети у них были милые, но пустые, в глубине души ничуть не привязанные к родителям (сама-то ты хороша, одернула себя Катька). С Тылыком они ладили, а Игоря почему-то недолюбливали: вероятно, уже знали историю разрушения семьи.

Что касается Любови Сергеевны, то она уже никого не стеснялась и за общими трапезами кидала на Катьку такие взгляды, что девушка с менее крепкими нервами давно обратилась бы в горстку праха. В этой антипатии теперь уже не было никакой логики – нашему сыну предпочли другого человека, обидно, но мы ведь с самого начала не желали, чтобы наш сын связывал судьбу с пробивной провинциалкой; все, провинциалка избавила вашего сына от своего общества… но зато втравила его в сомнительное предприятие! Любовь Сергеевна совершенно не брала в расчет того печального факта, что без Игоря наш муж вообще бы скорее всего погиб; ее не останавливало и то, что сама она влюбилась в эвакуатора! Нам можно, а вы не смейте; нормальный дворовый закон. И что самое удивительное – точно так же посматривали на Игоря и чеченка, и ветеринар, и дантист: было в нем что-то слишком инопланетное. Ни Тылык, ни Велехов не вызывали у землян таких чувств. Видимо, это были заземленные эвакуаторы первого типа. А этот был второго, эвакуатор из любви к Родине, – здесь, на руинах Родины, ему именно этого и не прощали.

Все закончилось неожиданно и гораздо быстрей, чем сама Катька могла предположить. Прошла неделя, полная безотчетной и необъяснимо копившейся ненависти к ним, – после чего плотину внезапно прорвало. Это случилось на дне рождения Стефани, праздновавшемся семнадцатого ноября – даром что на Альфе весна была в разгаре, все жили по земному календарю.

Предыдущую неделю Игорь, по обыкновению, работал с утра до вечера – то есть путался под ногами у остальных и навязывал им свою помощь. Он всем брался рассказывать про планету, про то, что тут было раньше и как надо устроить теперь, – но никто этих советов не слушал, потому что альфовские технологии были исключительно сложны и прихотливы, а земные способы оказывались проще и надежней. Вместо того, чтобы соединять две новонайденные детали изощренным и почти ритуальным способом – долго нагревать, потом проглаживать специальным утюжком, потом охлаждать, сгибать и полчаса держать в воде, отчего образовывался тончайший, еле различимый волосяной шов, – наш муж грубо сколачивал их гвоздем, причем по одной детали от гвоздя немедленно начинала змеиться молниевидная трещина, точь-в-точь плеть плюща. Игорь вообще умел договариваться с альфовскими вещами – почти как бабушка со своим домом и огородом, где ей довольно было пошептать – и картошка с редиской урожались лучше, чем у Катьки после всех ее усилий. Игорь подбирал две, казалось бы, непреодолимо разных штуки – зеленый переливающийся кристалл с обломанным краем и гнутое, витое застывшее волокно, похожее на деревянное лекало, что-то долго над ними колдовал, приговаривал, нежил и разогревал их пальцами, прибавлял вдруг красноватую острую железку – и из трех разнородных предметов образовывалась пленительно изящная конструкция, которая – сразу ясно – могла быть только такой, никакой иной, но она в свою очередь была деталью системы куда более сложной, которая не существовала больше, а потому полчаса с ней мучаться было совершенно бессмысленно. Наш муж взял бы два деревянных лекала, вогнал их длинными концами в стену, высверлив предварительно дырки, сверху положил бы длинную сухую ветку, и получился бы типа карниз для штор. Игорь порывался объяснить, что вот это была машина для показа оптических иллюзий, в десятки раз отчетливей и наглядней голографических, – но дядя Боря дунул, плюнул, что-то подвернул, и получилась удобная тележка для перевозки тяжестей, которую с прежней установкой объединял только дистанционный способ управления: нажал кнопку – пошла, нажал другую – встала. Единственное, она медленно ехала, но по крайней мере был толк.