– Ты что! – заорал он. – Ни в коем случае!

Но Катька его уже не слушала. Она подскочила к лейке и, не ощущая ни малейшего психологического барьера по системе дубль пятнадцать, схватилась за ручку. Сдвинуть лейку с места, однако, было нельзя. Катька старалась и так, и сяк, – лейка была необычайно тяжелой, она не могла сдвинуть ее даже волоком.

Это было ни на что не похоже. Она в последний раз дернула ее за ручку и отступила.

– Тяжелая, – сказала Катька жалобным голосом.

– Нет, ты еще попробуй, – сухо предложил Игорь. – Давай, давай. Мультизатор оторви к чертям… не жалко! Стабилизатор отломай… трансвольтаж… А может, еще пнем ее как следует? А? Вещь крепкая, выдержит!

Он вошел в сарай и с маху пнул лейку. Раздался гулкий пустой звук, в ту же секунду на соседнем участке вспыхнули красные искры над крышей дома, и в дядь-колиных окнах погас свет. Погас он и у них – электричество отрубилось по всей улице. Горел только голубоватый игорев фонарик.

Катька втянула голову в плечи и зажмурилась. Из оцепенения ее вывел тихий, захлебывающийся смех Игоря.

– Это она наделала, да? – робко спросила Катька.

– Нет, – с трудом отвечал он, – это Коля наделал… куркуль херов… Очень любит технику, идиот…

– Что такое?

– Успокойся, это он срать пошел. – Игорь зашелся в новом приступе хохота.

– А это… у него всегда сопровождается такими эффектами?

– В общем, да. Он установил у себя немецкий аппарат… ну, знаешь, у вас же тут все соревнуются именно по этому критерию. Кто лучше обставит процесс калоотделения. Я как в гости зайду – сразу вижу: люди с особенной любовью обустраивают сортир. Серьезное такое отношение к процессу. А на дачах это обычно решается, как ты понимаешь, при помощью ямы или ведра. Ну, биотуалет, если кто побогаче… Но Коля непрост! Он очень непрост!

С соседнего участка донеслись глухие ругательства.

– Коля, – полушепотом продолжал Игорь, – установил у себя немецкое устройство. Приглашал меня монтировать, я как раз тут был. Он же в электрике не петрит ни хрена, ему удается только копание и кладка кирпича. В общем, принцип там грандиозный: когда все сделаешь, надо передернуть два рычага – слева и справа. Вот так, как лыжные палки. Тогда через продукт проходит сильнейший электрический разряд, и фекалия практически уничтожается. То есть она обращается в ничто. Я назвал бы это…

– Электрический стул! – триумфально перебила его Катька.

– Точно. Я же говорю, мы с тобой синхронно мыслим… Но парадокс заключается в том, что на сырой почве прибор периодически замыкается, и току ему требуется больше, чем может выдержать местная система. Так что когда Коля идет срать, из его трубы вылетают искры, и весь поселок знает, что желудок у него… о, Господи, не могу… сработал!

Катька согнулась от смеха.

– Ну и свет вырубается по всей линии. Его тут и так уже умоляют, чтобы он хоть во время сериалов не гадил… А он как раз во время рекламной паузы норовит облегчиться – и весь поселок лишается счастья, никто теперь до завтра не узнает, выйдет донья Селестина из комы или так в ней и зачнет близнецов! Погоди, он сейчас к нам сунется.

– Игорь! – робко донеслось с соседнего участка. – Я вижу, вы тут… в сарае…

– Мы тут, дядь-Коль! – радостно отозвался эвакуатор.

– Ты не посмотришь? Так уже зае… это… не могу чинить каждый раз! Погляди, может, там пробки или что…

– Я же говорил вам, дядь-Коль. Напряжение большое.

– А отрегулировать нельзя?

– Нельзя отрегулировать. Эта вещь так рассчитана, если меньше – не сработает.

– Екарный бабай, – печально сказал дядь Коль. – Это ж мне опять со светом ковыряться.

– Да с утра сделаете. Нам света много не надо. Лампа есть керосиновая.

– Давай, давай при керосиновой лампе! – прошептала Катька. – Ужасно люблю!

– Ну а я как буду? – жалобно спросил куркуль. – Мне телевизор посмотреть, у меня отопление опять же…

– Ладно, я сейчас зайду.

– Я с тобой, – проскулила Катька. – Я боюсь.

– Хорошо. Дядь Коль! Я с девушкой к вам иду!

– Конечно, конечно! Я чайку поставлю! – засуетился сосед.

– Да мы только что пили.

У соседа все было не в пример богаче, прочней и надежней. Чувствовался, так сказать, предприниматель средней руки. Катька не чувствовала к этой породе людей ни малейшей зависти, напротив – в них была некая надежность, трогательная готовность помочь ради лишней демонстрации своего могущества, но какая нам разница, из каких соображений нам помогают? Прочие-то просто готовы глотку перегрызть за то, что мы не такие; надо уметь ценить даже и снисходительность. Сосед охотно показывал свои нехитрые достижения: тут парник, тут лестница на второй этаж, тут вот, прошу любить и жаловать, роковое приспособление, из-за которого все… Он с фонариком провел Катьку по всему первому этажу, порезал колбасы, сыру, налил по стаканчику за знакомство, – Игорь как раз закончил возиться с проводкой, или с чем электрическим он там возился; зажегся свет, и сосед расцвел.

– Слушай, я бы там еще полчаса как минимум трахался бы с этой…

– Ладно, ладно. Кать, пошли.

– Да посиди ты, что ты, как я не знаю… Николай Игорич всегда заходил, когда попросить чего…

– Ну, то Николай Васильич. Спасибо, дядь Коль. Вы бы заземление поставили. Чес-слово, гораздо лучше будет. – Катька давно замечала, что с каждым новым человеком Игорь сильно меняет и лексику, и интонацию: сейчас он был простоват, хоть и без заискиванья.

– Да посидите, ладно! Я тут по неделям людей не вижу. Расскажите хоть, что и как.

– Да никак, дядь Коль. Бардак и есть бардак. Сматываться надо, если по-хорошему.

– А куда сматываться?

– Да куда хотите.

– Нет, я тут пересижу. В Тарасовке-то ничего не будет. Тут чрезвычайное положение без толку вводить. Над кем командовать? Над мышами?

– Как знаете.

– А вы как, поедете? Я бы был молодой – точно бы поехал.

– Да вы не старый, дядь Коль.

– Как не старый, пятьдесят шесть будет.

– Мы пока не решили. Может, и поедем.

– Далеко?

– Да как выйдет. Это ж не я решаю тоже.

– А… Ну понятно, понятно. Я с утра в Чехов затовариваться поеду, тебе не надо ничего?

– Да мы в Москву завтра.

– А. Ну, помни – если правда надумаешь продавать участок, то я всегда. И оформим быстро. – Он подмигнул. – Торг уместен.

– Да, если поедем – тогда без вариантов. Ну, спокойной ночи.

В доме он затопил печь, открыл ненадолго окно – сухая бабочка упала на пол, сырая ночь вползла в комнату, – дым быстро вытянуло, и ровное тепло медленно пошло заполнять дом. Дров было порядочно, хотя и сырые; у входа стоял целый бумажный мешок.

Катька набрала домашний – мобильник почти не брал, пришлось долго искать на участке место, ничем не лучше и не открытее прочих, на котором ловился хоть самый прерывистый сигнал.

– Сережа! – кричала она. – Я заночую, электричек нет! Да, у наших! Из «Офиса»! Уложи Подушу, почитай ей!

Реплик мужа почти не было слышно. Кажется, он соглашался.

– Сереж, я еле слышу тут! Я буду завтра с утра! Первой электричкой поеду!

Сквозь шум донеслось что-то про ГУМ.

– Что там? – орала Катька.

– Раз-ми-ни-ровали, – проскандировал Сережа.

– О Господи… Нашли кого-нибудь?

– Никого. Кавказцев высылают, – это было слышно отчетливо.

– Ну и черт с ними, они давно нарывались. Ладно, я с утра буду!

– Хорошо, – вяло сказал муж.

Катька вернулась в теплый дом. Улей и сад, повторяла она про себя, улей и сад. Вот он сад, запущенный, но милый, усадебный. Вот я в освещенном деревянном доме среди черного нежилого пространства. Вот мужчина, которого я люблю, половина моей души. Все для счастья, даже катастрофа, без которой я счастья не мыслю. И если бы не выбирать пятерых счастливцев, которых мне надлежит спасти, – я не ждала бы для себя ничего лучшего.

– Ну ладно, – сказал Игорь. – Ты почитай, я пойду там смажу кое-что. «Техники» полный шкаф, там фантастику печатали. Я через полчасика приду.