Гилл погрузился в трясину тупого равнодушия. Он знал, что это конец, что все рушится, что ничего нельзя сделать – его люди были каплей в море, а приказы войскам могли исходить лишь от Тезея. И воздействовать на толпу, состязаясь с Менестеем в ораторском искусстве, мог лишь Тезей. А Тезей не делал ничего. Оставалось сидеть над картой и наносить новые, никому уже, в том числе и самому Гиллу, не нужные значки и выслушивать доклады, пугая запыхавшихся, взвинченных сыщиков бесстрастным лицом, он был опустошен и мертв, в сознании пульсировала одна-единственная жилка: нельзя отдавать Нестору стрелы Геракла.

Постепенно и сыщики перестали появляться, очевидно занявшись неотложными делами по устройству собственных дел, только Пандарей невозмутимо сортировал бумаги в своем углу да сыщик Эпсилон прохаживался по коридору. Гилл подумал, не сжечь ли бумаги, но тут же горько усмехнулся – кому они нужны?

– Я вас приветствую, почтенные сыщики, – раздался бархатный голос.

На пороге стоял Нестор, с ласковой улыбкой доброго дедушки, в простом полотняном хитоне, украшенном лишь незамысловатой бронзовой фибулой. Один-одинешенек – в распахнутую за его спиной дверь просматривалась большая часть коридора, и он был пуст: ни воинов с мечами наготове, ни тех так и не увиденных Гиллом хватких ночных убийц, никого, даже сыщика Эпсилона не было. И этот поторопился устраиваться при новой власти, горько отметил Гилл.

Нестор прошелся по комнате, уважительно оглядывая шкафы с бумагами:

– Солидно, солидно, как я посмотрю, работники вы серьезные и обстоятельные…

Тут только опомнился Пандарей и затянул:

– Согласно существующим правилам, посторонние лица, не будучи сыщиками, подследственными либо вызванными по делу свидетелями, не имеют права находиться в помещении для хранения тайных служебных бумаг.

– Ну а если не существует уже «существующих правил»? – спросил царь Пилоса. – И вашего царя, и вашего начальства, и самой вашей службы? Что там в правилах на этот счет, милейший?

Сбитый с толку и не нашедший соответствовавших ситуации правил, Пандарей беззвучно разевал рот.

– Вот видишь, – ласково сказал Нестор. – Ну, с этим все ясно – одушевленный стилос, может оставаться при этой должности и впредь. А с тобой что будем делать, Гилл?

Гилл смахнул со стола карту и стиснул рукоятку лежавшего под картой узкого кинжала. Тяжело поднялся.

– Ай-яй-яй, – сказал Нестор. – Неужели ты способен ударить кинжалом безоружного, беспомощного старика? В самом деле, способен?

– Он смотрел прямо в глаза, и рука с кинжалом опустилась – Гилл в самом деле не смог бы. Нестор подошел, небрежно разжал его пальцы, бросил кинжал на стол и сел напротив.

– Что тебе нужно? – спросил Гилл.

– Пустяки. Рукопись Архилоха и все бумаги по делу о подготовке мятежа. И, разумеется, ключ от камеры моего Анакреона. Да и Менестей хнычет, что ты упрятал под замок его верного сподвижника. Они хотели нагрянуть всей бандой, но я расставил вокруг вашего заведения критских стрелков. К чему допускать несерьезных людей к серьезным бумагам? Итак?

– Что с Тезеем? – спросил Гилл. Нестор подобрал с пола смятый план Афин и выразительно развернул перед Гиллом:

– Ты ведь сам обратил внимание, как мы занимали город, до последней минуты оставляя Тезею дворец и порт? Он для меня ничуть не опасен, а его убийства я допустить не мог – бунт бунтом, но не стоит лишний раз показывать черни, что убить царя так же легко, как последнего раба. Мне только что донесли – он грустно взирает с горы Гаргетта на отвергшие его Афины, а его корабль распускает паруса. Пусть себе уплывает. Может быть, доставить и тебя к кораблю?

– Нет, – сказал Гилл. – Он уже не Тезей, а я… я уже тоже не я.

«Значит, вот так, – подумал он. – Тезей. Можно быть другом и сподвижником Геракла, истребителем чудовищ, можно превратить жалкую деревушку в великолепный город, заложить основы демократии – и потерять все в одночасье, упасть, как загнанный конь. Явятся один краснобайствующий демагог и один старый интриган – и все идет прахом, прежние заслуги ничего не значат, люди забывают все совершенное для их же блага и равнодушно смотрят на тающие в синеве паруса. Нет, конечно, все гораздо сложнее. Мир не черен, но, о боги, где же мое место в этом мире?»

– Выслушай меня, – сказал Нестор. – Я не собираюсь оскорблять или унижать тебя – просто с разумной жестокостью врача должен удалить опухоль. Ты мне не противник, ты вообще не борец. Ты был бледной тенью Тезея, его отточенным инструментом, марионеткой, а сейчас, когда нет больше твоего кукольника, ты не способен ни на одно самостоятельное движение, пока кто-то другой не возьмет в руки ниточки, – так я тебя понимаю, а я умею разбираться в людях. Хочешь возразить?

Гилл молчал. Он встал, легкими шагами лунатика пересек комнату, выгреб с полок бумаги и положил перед Нестором, придавив сверху ключами от камер.

– Рукопись Архилоха?

Презирая себя, Гилл подошел к полке, но полка была пуста, хотя ошибиться он не мог, рукопись оставлял именно здесь. Пандарей недоумевающе пожал плечами – подозревать его и впрямь было бы полным идиотством. Гилл бесцельно пошарил по другим полкам, разбрасывая пахнущий сухой пылью хлам, и вдруг сообразил, почему в коридоре нет сыщика Эпсилона. Он сполз на пол, сбрасывая спиной и локтями листы и свитки и захохотал безжизненно и горько, запрокидывая голову.

– Так-так-так, – сказал Нестор, – ну что же, всего не в состоянии предусмотреть и боги. Ничего, поймаем, никуда не денется. Стрелы тоже он уволок?

Гилл кивнул – чтобы сохранить что-то живое в душе, следовало сохранить стрелы.

– Вообще-то и мышь не выскользнет сейчас из Афин, – раздумчиво сказал Нестор. – Поймаем…

Он швырнул бумаги о подготовке мятежа в очаг и ворошил закопченной кочергой, пока все не сгорело.

– Вот так, – сказал он, вытерев руки о хитон. – Теперь и я в копоти, как настоящий мятежник. А свидетельства очевидцев о народном восстании, свергнувшем тирана Тезея, появятся позже. Всего тебе хорошего, Гилл. Когда надумаешь, приходи во дворец, дадим тебе работу.

– Итак, ты – Нида, – сказал Нестор ласково, – возлюбленная великого аэда Майона, потому что он несомненно будет велик, уж я-то в этом разбираюсь. Что ж, выбор Майона делает ему честь – ты поистине пленительна и можешь выслушать это без опасений от старого больного болтуна, чья кровь давно остыла.

Девушка настороженно смотрела на него, отодвинувшись в угол.

– Он оставил тебе рукопись, – сказал Нестор. – Он наговорил тебе много красивых слов о том, как это важно для него и для человечества, что ради вашей любви ты должна… И так далее. Правильно?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Нида.

– Разреши, я с ней поговорю. – Эвимант за руку выдернул девушку из угла. – Или ты скажешь, куда девала эту пачкотню, или я тебя запихну в камеру на потеху моим молодцам.

Нестор, царь Пилоса, звонко щелкнул пальцами. Спартанский метательный нож просвистел по комнате, и Эвимант без стона опрокинулся навзничь. Нида забилась в угол, придерживая обеими руками хитон на груди.

– Убрать, – не оборачиваясь, сказал Нестор, и труп шумно проволокли к двери.

– Ну, знаешь! – возмущенно крикнул Менестей.

– Твои люди плохо воспитаны, – шепотом сказал Нестор, – и совершенно не разбираются в женской душе. К тому же этот молодчик много знал, все равно пришлось бы…

– Ну ладно, – сказал Менестей важно. – И все же в моем присутствии твои люди могли бы…

Нестор, не спуская с него ясных, ярко-синих глаз, надвигался, пока Менестею стало некуда пятиться, и он почувствовал лопатками холод стены.

– Это в каком таком твоем присутствии? – ледяным, как камень подвала, шепотом спросил Нестор. – Что ты о себе возомнил? Я не требую вернуть деньги, которые тебе платил в последние годы, но уж будь любезен не гавкать на хозяина. Из-за того, что ты довольно успешно баламутил недалекие умы и добился некоторых достижений в растлении неустойчивых душ, ты возомнил, чего доброго, что это ты сверг Тезея? Как по-твоему, сколько продержатся твои молодчики, если я брошу на них критских стрелков? И сколько соперников спят и видят, как бы в нынешней неразберихе прикончить тебя и залезть на трон?