– Пойдем, – сказала Артемида, и он пошел с ней рядом, а по сторонам тенями скользили собаки. – Я решила встретить тебя на дороге и пригласить в гости, Майон, потому что мне стало известно – ты пишешь о Геракле. А я хорошо знала Геракла.

– Сейчас я собираюсь писать о Троянской войне.

– Но ведь одно неразрывно связано с другим.

– Разве? – сказал Майон. – Геракл погиб до того, как война началась.

Артемида скользнула по нему взглядом и ничего не ответила. Они были уже перед входом в пещеру. Собаки легли на землю, высунув языки, и, невероятно, но в их глазах Майону почудилась насмешка. Кто их знал…

Артемида протянула руку, и очаг в глубине пещеры вспыхнул прозрачным багровым пламенем, не дающим копоти. Блики играли на шкурах зверей, покрывавших пол и стены, и шкуры, казалось, шевелились. Майон не чувствовал себя скованно – первое почтительное изумление осталось на ночном берегу, к тому же он помнил все, что говорила Афина о богах и людях.

– Что-то там поделывают мои дорогие родственники? – спросила Артемида, словно угадав его мысли. – Замышляют очередной заговор против Зевса? Можешь не отвечать, я знаю сама. Все эти дрязги с дурацким постоянством вспыхивают на унылой горе что ни день… О чем они тебя просили? (Майон молчал.) Ну а если я прикажу отвечать?

– Я не выдаю чужих тайн, – сказал Майон.

– Быть по сему. В конце концов, меня не интересует Олимп, я уже говорила. К чему мне их сплетни и запутанные взаимоотношения, если в моих лесах я и так – царица? Не о том разговор. Я обещала рассказать о Геракле.

Блики огня играли на ее лице, делая красоту переменчивой и таинственной.

– Какой он был, Артемида? – спросил Майон.

– Называй меня Делия, – сказала она. – Делия – я ведь родом с острова Делос. Так меня называл Геракл.

– Какой он был, Делия?

– Почему-то его очень часто любят представлять грубым и невежественным силачом, находившим противоестественное наслаждение в битвах и истреблении чудовищ. А он был совсем не таким. Конечно, бывал и груб. И с женщинами в том числе: самое трудное для вас – быть с женщиной нежным, вы этого прямо-таки панически боитесь. Но нельзя было заставить его делать то, чего он не хотел. Майон, я готова была стать его любовницей. А он меня отверг – улыбаясь и беззлобно шутя. И я не смогла на него обидеться. – Она отрешенно улыбнулась, глядя в пламя. – Обиделись мои псы – за то, что пренебрегают их повелительницей, – и бросились на него. А он сгреб их и побросал в реку: он был Геракл. Пожалуй, я его любила, если только богиня способна кого-нибудь любить. Он не подчинялся никому и ничему.

– Но Эврисфей?

– Да, он служил Эврисфею, – сказала Делия. – И по его приказу совершил все то, что ныне именуется двенадцатью подвигами Геракла. Но потому лишь, что сам того хотел, искупая этой службой давнее, наполовину случайное свое преступление. Геракл – это независимость, доброта и сила. И полное бескорыстие. Он мог совершенно законным образом сесть на микенский трон вместо Эврисфея, но отказался. Он сам создавал царей: когда дорийцы за помощь в войне против лапифов передали ему треть своих владений, он эти владения просто-напросто подарил. И Приам стал царем Трои исключительно благодаря Гераклу.

– Но…

– Да, считается, что Геракл был врагом Трои. Но об этом потом. Сначала – о Геракле-миротворце. Он был миротворцем, Майон. Войны он вел, чтобы примирить враждующих соседей или чтобы отучить кого-то от привычки жить за счет грабительских набегов. Там, где он проходил, прекращались раздоры, смирными становились воинственные цари, гибли угрожавшие людям чудовища. Он хотел объединить всю Грецию. То, что сделал с Аттикой Тезей, – лишь развитие мыслей и идей Геракла. Тезей был хорошим учеником. Нужно было идти дальше. И я знаю точно: они собирались идти дальше, Геракл и Тезей, и за ними шли многие. К ним собирались примкнуть Фивы, кентавры, дорийцы. – Она горько усмехнулась. – Но были еще и золотообильные Микены – там тоже намеревались объединить Грецию, разумеется под властью Микен, и, уж конечно, не для того, чтобы законами ограничить власть царей. Геракл был опасен – и тогда он погиб. Предатели попадаются среди любого народа. На этот раз им оказался кентавр Несс.

– Ты хочешь сказать, что по замыслу микенцев… – У Майона перехватило дыхание.

– Да. Я только не знаю кто – Агамемнон или многомудрый Нестор. Скорее всего, оба вместе. Через жену Геракла Несс подсунул отравленную тунику, и Геракл умер. Потом истребили кентавров, свалив вину на Геракла, который не мог уже ничего опровергнуть. И похитили у Геракла смоченные в крови Лернейской гидры стрелы – страшное оружие, без которого не удалось бы взять Трою. И натравили на Фивы Спарту. И все пошло прахом. Тезей вдруг остался без друзей и союзников, без Геракла. Да, еще сочинили романтическую историю о том, как умирающий Геракл завещал стрелы «постороннему» юнцу с ясными глазами, случайному прохожему Филоктету. Хотя этот Филоктет несколько лет числился в спутниках странствий Геракла – шпионил для Нестора. Геракла не стало, стрелы похищены, Тезей бессилен. И началась новая грязная интрига – подготовка к Троянской войне.

– Мне важно знать и это, – сказал Майон.

– А вот меня это не интересует, – сказала Делия. – Это другая история, до которой мне нет никакого дела, потому что Геракл был мертв, когда разбойничья шайка, именуемая войском ахейцев, отплыла в Трою из Арголидского залива.

Майон молчал. Слишком многое рушилось. То, чему он привык верить с детства, почти все приходилось осмысливать по-иному, и мир, каким он был для Майона прежде, уходил невозвратно. Ему было больно, но он не жалел, что это случилось именно с ним.

– Каждый знает лишь часть истины и не желает сложить эти части в целое.

– Вот именно, – сказала Делия. – Меня интересует лишь Геракл. К сожалению, Архилох не сделал так, как мне хотелось бы.

– Ты его знала?

– Разумеется, – сказала Делия, и в ее голосе прозвучала неизвестно к чему относящаяся злоба. – Упрямейший фанатик истины, заменившей ему всех богов. Ведь ты не такой же, правда?

– Боюсь, что я дольше, чем нужно, не мог понять, какой я, – медленно сказал Майон, словно осваивая недавно выученный язык. – Что делать, мы сплошь и рядом растем на ощупь, как зерно в земле. Но теперь знаю твердо: если Архилох видел смысл и цель жизни в служении истине, то я именно такой. Что с ним случилось?

– Он погиб после резни, которую приписали пьяному Гераклу, – истребления кентавров.

– А его рукопись?

– Есть одна-единственная копия, неизвестно где затерявшаяся. А сама рукопись – здесь.

Делия коснулась укрытого медвежьей шкурой предмета, похожего очертаниями на сундук или ларец, Майон невольно потянулся к нему, но его ладонь задержала маленькая, сильная рука.

– Подожди, – сказала Делия. – Сначала выслушай меня. Я отдам тебе рукопись Архилоха. Кроме того, расскажу тебе о Геракле все, чего нет в рукописи, чего никто не знает. И ты напишешь о жизни Геракла так подробно и ярко, как никто. Ты создашь вещь, равной которой не было. Но…

– Что? – Майону передалось ее волнение.

Делия придвинулась к нему, ее губы были совсем близко, и от нее исходили печальные и сладкие запахи осени. Ее голос обволакивал:

– Но с одним маленьким условием. В твоем произведении должна быть и я. Это я вдохновляла Геракла на подвиги, это я была его единственной, верной, преданнейшей любовницей, советчицей и другом. Это я подсказывала решения, вдохновляла и вознаграждала. Везде, всегда, всюду – я. Ты меня хорошо понял? Пусть все узнают, кем я была для Геракла, чем он мне обязан. Посмотрим, как тогда завертится от зависти весь этот сброд на Олимпе. Ну? Что молчишь?

Словно холодом пахнуло от очага, и образ прекрасной охотницы, свободной от пороков большого мира, потускнел, погас.

– Нет, – сказал Майон, – это невозможно. Мы только принизим Геракла, изобразив его куклой, жившей твоей волей и желаниями. И ты прекрасно это понимаешь.