– Так точно! – рявкнул Панарин. – Есть постараться!
– И больше думайте о моральном облике, – встрял третий, седой, но без звездочки. – До нас доходят слухи, анонимки и докладные… Чего вам не хватает? Кафе-мороженое вам посгроили, аттракционы купили за валюту в Токио, кино показывают, произведениями Президента Всей Науки полна библиотека. Природа вокруг такая… А вы?
– Так точно! – рявкнул Панарин. – Будет изжито!
– Мы все понимаем, полковник, – повернулся к Панарину тот, сухопарый. – И помним все – что до сих пор не нашли тех троих в гондоле «Италии» и самолет Леваневского, что Марс пока не досягаем. Какой-то процент потерь неизбежен – Рихман, Роберт Скотт, Богданов… Но все равно постарайтесь работать без смертей.
– Так точно! – рявкнул Панарин. – Есть постараться без смертей!
– Можете идти.
– Служу Науке! – рявкнул Панарин, повернулся через левое плечо и промаршировал к выходу.
Потом вызывали барометрическо-го лейтенанта, потом обоих сразу научников, потом всех вытурили, и комиссия стала заседать. Научник сбегал за сверхчутким микрофоном, и все четверо сгрудились у двери, но доносились лишь отдельные реплики.
– …Так вы за то, чтобы заранее выводить процент потерь? Что за похабная мысль, милостивый государь! Дерьмовая концепция!
– …за идеализм давно уже не сажают, к вашему сведению. И идеализма самого нету. Может, сохранился кое-где на Западе, там разлагаются…
– Тихон, ну, а кто у меня в тридцать шестом увел ту практикантку чуть не с подушки? И в рейд не вышел?
– Так время другое было. Суровое время. Сложное.
– Ишь ты, оглоед…
– …и не трогайте моих пилотов!
– …риск…
– …цели…
– …средства…
– Истребители! Сам Президент…
– Ага, и авианосцы…
– Коллеги, мы поучаем молодых, потому что завидуем – сами-то уже истаскались, и печень болит, и агрегат полшестого показывает. Тебе б сбросить лет тридцать, ты бы сам прижимал этих кисочек в мини, генерал, ваше степенство. Нет, Тиша?
– …познание всегда требовало жертв, и брало их, между прочим, независимо от наших благих желаний и наших возможностей…
– …но как сворачивали у ангаров, та рыженькая – ох и ах, где мои сорок лет…
– …хоть не возите им вермут, на базе – море болгарского сухача…
– …слишком легко объявить Шалыгана вышедшим в тираж шизофреником. А помнишь, в тридцать девятом, рейд «Омега»? Ты же исключительно благодаря ему звезду таскаешь, диабетик красномордый…
– …где я вам найду сюда путных баб? Все равно со временем научатся…
– …и не стоит с таким оптимизмом, прямо-таки щенячьим восторгом, простите, твердить о работах Мейсена и Кардовского. Последний рейд доказал лишь несколько частностей. Теорема в целом остается…
– …не трогайте моих пилотов, святые не идут в кочегары!
– …насчет восемнадцатой трассы – нужно срочно что-то делать…
– …и если ты еще одну анонимку шкрябнешь – выкину из Поселка и из науки!
– …к вопросу о диссертации Попова – она написана человеком, понятия не имеющим о базисной топологии.
Панарин любил и уважал их. Они были легенда, история науки во плоти и крови, свершениях и грешках. Все они понимали, все неписаные законы они знали получше писаных. А потому не было нужды в лишней болтовне. Вундерланд существует, и точка…
Панарин без особой охоты пообедал в кафетерии на втором этаже, стараясь не вспоминать о Клементине. Он наблюдал в окно, как рассаживаются по лимузинам старики из легенды, мамонты славных и жестоких лет. Вереница длинных черных машин проплыла по Площади имени Покорения Антимира, исчезла за углом. Панарин посидел еще немного и спустился вниз. Жизнь Поселка понемногу входила в нормальный ритм. Динамики ревели:
Стоял весенний месяц март,
летели с юга птицы.
А в это время Бонапарт
переходил границу!
Завхоз Балабашкин, облапив фонарный столб, декламировал ему Хафиза. Двое его молодцов сноровисто переворачивали вывеску более привычной стороной, где было написано «Бар у Трех Углов». Третий вытирал о смокинг замасленные ладони и орал, попинывая тот самый сложный агрегат:
– Ванька! Так куды эту гниду? В четвертый? Панарин пересек площадь и остановился перед доской объявлений, где красовались три свежеотпечатанных приказа. В первом заместителю по летным вопросам полковнику Панарину за гибель одного из пилотов объявлялся строгий выговор с занесением, и ровно на месяц запрещалось ношение Большого Креста Познания.
Во втором приказе сообщалось, что результаты рейда «Гамма», проведенного три недели назад при личном участии и под командованием полковника аэрологии Панарина, превзошли всякие ожидания и дали весьма ценные для нуклеарной биологии и краниологической гидрологии данные. В связи с чем полковник Панарин, капитаны С. Босый и К. Крымов, старшие лейтенанты Л. Шамбор, К. Бонер (посмертно) и Р. Славичек указом Президента Всей Науки награждены орденами Бертольда Шварца первой степени.
Третьим приказом всему летному, научно-техническому и инженерному составу Поселка в целях, морального оздоровления предписывалось трижды в неделю посещать кинотеатр, четырежды в неделю – новооткрытый магазин «Молоко», а также прочитать брошюры профессора В.Б. Пастраго «О вреде пьянства» и «О вреде безалаберных половых отношений». Каковые брошюры каждый обязан получить у Балабашкина под расписку. Кроме того, сообщалось, что вечером в Поселок прибудет для прочтения лекции сам профессор В.Б. Пастраго. И в заключение строго запрещалось после употребления алкогольных напитков обижать поселковых животных, красть из лабораторий и террариумов подопытных животных, летать на самолетах за пивом на «материк» и пугать пистолетом предместкома Тютюнина. Нарушителям вышеизложенных запретов грозил широкий ассортимент кар – лишение месячной премии, временное лишение орденов, неделя с метелкой и назначение на полгода грузчиком в магазин «Молоко».
Повсюду толпились кучки аборигенов, обсуждавших за бутылкой третий приказ. Балабашкин уже выписывал по площади синусоиды и щедро раздавал брошюры профессора В.Б. Пастраго, которые возил за ним на тележке грузчик в драном и мятом смокинге. Прошел слух, что в новооткрытом магазине «Молоко» стоят за прилавком пятеро молоденьких продавщиц, только что прибывших с «материка», и все ринулись покупать простоквашу.
– Ну и как настроение?
Панарин обернулся – рядом возвышался Адамян Гамлет Багратионович, больше, чем когда-либо напоминавший сейчас унылого слона.
– Настроение – как всегда.
– Мальчик, и тем не менее у меня впечатление, будто ты в последнее время сдал…
– Это трудно объяснить, – сказал Панарин. – И началось это не вчера. Правда, вчера я говорил с Шалыганом…
– Понятно. И ты думаешь, что ты первый, кого он смутил рассуждениями о ложах и верблюдах? А ты способен бросить штурвал и пересесть на верблюда? Ну-ка, представь, ярко, объемно, в цвете!
Панарин отрицательно мотнул головой.
– То-то, – сказал Адамян, генерал-полковник аэрологии, славный альбатрос в прошлом. – Где-то сейчас сидят за партами те, кто, быть может, проплывет по Реке. Только к нам это не имеет никакого отношения. Узкая специализация – девиз наших гербов, бремя наших горбов… Мы навсегда прикованы к штурвалу, для нас всегда будут только самолеты.
Они помолчали. Динамики Главной Диспетчерской выплескивали рев пьяного дуэта:
Тихо лаяли собаки
в затухающую даль.
Я явился к вам во фраке,
элегантный, как рояль…
– Менестрели… – поморщился Тарантул. – Тим, все полеты на сегодня отменены. Пойдешь только ты. Звеном. По маршруту бонеровской «семерки». Нужно посмотреть, что там…
– Людей подбираю сам?
– А когда это я вмешивался в твои дела?
Адамян ткнул его кулаком в плечо, неуклюже повернулся и по шел к зданию дирекции, оплывший старый фанатик аэрологии, сумевший одиннадцать лет назад дотянуть до полосы то, что осталось от самолета да еще ухитрившийся эти лохмотья посадить. С тех пор – в воздух даже пассажиром нельзя…
