Он направил самолет вниз, на зеленое поле, кончавшееся у песчаной отмели, золотыми генеральскими лампасами окаймлявшей берега Реки. «Кончар» пробежал метров триста, остановился. Чихнул и замолчал выключенный мотор, замер трехлопастный винт.

Панарин откинулся на упругую спинку кресла, расстегнул ремни. Не хватало решимости откинуть фонарь. Он сотни раз пролетал над этими берегами, над этой землей, но ни разу не снижался ниже пятидесяти метров – предельно допустимая минимальная высота, неизвестно кем и когда установленная.

С курсантской юности его приучили бояться этой травы, этого песка, этого воздуха. Признаться, дня страха были все основания, достаточно ознакомиться с пухлыми томами полетных журналов за любой год – обязательно наткнешься на такое, что поколеблет веру в беззлобное дружелюбие или, по крайней мере, беззлобный нейтралитет Природы. Но, с другой стороны, все эти опасности и ужасы подстерегали только тех, кто летал, перемещался в воздухе над Вундерландом внутри искусственных летательных аппаратов тяжелее воздуха…

Он был на земле Вундерланда, и предстояло решаться.

Панарин откинул фонарь и спрыгнул в траву. Стояла прозрачная тишина, неспешно текла Река, и голубели вдали горы – пограничный рубеж, неведомо кем и когда установленный.

Осторожно, словно по тонкому льду, Панарин дошел до берега и сел на песок возле самой воды. «Омутки» проплывали против течения, песок был рассыпчатым, сухим, прогретым солнцем. Панарин по-детски зачерпнул его горстью и дал стечь с ладони шелестящей струйкой. На ладони остались три «полосатика», яркие, веселые, красивые.

Ничего не было – ни времени, ни цивилизации, ни Вселенной. Только желтый песок Вундерланда. Только холодная, трезвая, непреложная истина – Панарин знал, что как минимум половина его пилотов хоть однажды, да садились в Вундерланде. Просто так. Чтобы посидеть у лениво текущей воды, поглазеть на зеленые деревья, волшебным образом вырастающие на месте вчерашних солончаков, или на чудесный кристаллический сад. Можно теперь с уверенностью сказать, что Сенечка Босый тут садился, а Леня Шамбор нет – иначе он не ратовал бы так горячо за истребители прикрытия…

Почему все молчали? Все поголовно? Не существовало никаких кар, репрессий, статей уголовного кодекса, грозивших каким-либо наказанием побывавшим в Вундерланде.

Ответ ясен: трудно предсказать последствия. Не исключено, что открытие это способно начисто уничтожить аэрологию. А значит, рухнет опасная временами, но такая налаженная, такая сладостная, такая привычная жизнь Поселка. Что останется от красивой формы пилотов, орденов почета, циркуляров и правил, привилегий и гордого сознания собственной избранности, если каждый, кому не лень, начнет шастать по Вундерланду? Безусловно, останутся какие-то опасности, трудности, сложности – но Господа Альбатросы исчезнут навсегда. Как динозавры, хищные и травоядные. И ведь трагедия еще и в. том, что все в Поселке горячо жаждут покорить Вундерланд, вырвать у него его секреты, пашут для этого, не жалеючи нервов и жизней – но покорить и вырвать своими силами, при помощи самолетов, исключительно трудами господ Альбатросов. В глубине души многие сознают, что давно все не так, давно что-то неладно, и задачу они перед собой поставили заведомо нереальную – но жизнь грохочет по накатанной колее…

А теперь и Панарину предстоит делать выбор. Компромиссов здесь нет. Или – или…

Панарин положил руку на голубое крыло самолета и оглянулся на медленно текущие воды Реки, которая вовсе не была Летой. Наверное, впервые он не торопился покинуть Вундерланд. И впервые у него не было на поясе кобуры…

– Пойдете двумя звеньями, – говорил Адамян. Заложив руки за обширную спину, он нервно вышагивал по кабинету. – Прикрывать вас будет звено «Славутичей» майоpa Кравицкого, – он кивнул в сторону пилота с золотыми сапсанами в петлицах. – Майор с обстановкой ознакомлен.

– Ну да? – нехорошо усмехнулся Панарин. – Мы до сих пор не ознакомились с обстановкой, а майор, выходит, смаху вник? Я не уверен в целе-сообразности таких решений. Я не уверен, что истребители послужат гарантией безопасности. Может выйти вовсе даже наоборот. Вы ведь знаете, что предсказать Вундерланд невозможно. Чья-то высокоумная голова в Академии теоретизировала с горных высей чистой науки…

– Нужно, – сказал Адамян.

– Сейчас мне мало этого слова.

– Что тебе нужно еще?

– Всего лишь убрать отсюда истребители.

– Невозможно.

– Тогда я не полечу. И я не уверен, что мои люди, узнав о моем отказе, сядут за штурвалы.

– Между прочим, – сказал Адамян, – у меня тут есть рапорт старшего лейтенанта Шамбора, который горячо заинтересовался экспериментом, то бишь использованием для прикрытия истребителей, и выражает жгучее желание участвовать в рейде.

– Ну-ну… – сказал Панарин. – За всех он не может подписываться…

– Шантаж?

– Элементарная экстраполяция.

Майор, стриженный бобриком черноволосый крепыш, молча маялся, старательно глядя в сторону, чтобы ненароком не зацепить кого-нибудь из них взглядом. Весь его вид вопил: с его точки зрения, если старшие командиры и бранятся между собой, то уж никак не в присутствии младших по званию. Сообразив это, Адамян махнул ладонью:

– Майор, подождите в приемной. Что с тобой, Тим?

Панарин презирал себя, но почему-то не мог открыть рот и рассказать о вчерашнем своем полете. Не мог, и все тут. Он сказал:

– Мы справимся и без истребителей.

– Пойми ты, их задача – не расчищать вам огнем путь, а при необходимости прикрыть ваш отход.

– Что в лоб, что по лбу.

– Тим, ты прости, – очень тихо сказал Адамян, – но, быть может, ты устал? С каждым может случиться. Но сейчас ты необходим. К Ведьминой Гати ходили только вы, и я боюсь, что Станчев один не справится. Нам позарез нужно набрать хотя бы три-четыре кубометра «взвеси». Все старые запасы в столице израсходованы, а исследования останавливать нельзя. Нет времени ожидать пресловутых самолетов-роботов. Есть мнение на самом верху, это просьба самого…

– Черт побери, – сказал Панарин. – Вам осталось два месяца, какое значение имеют просьбы самого?

– Ты не понял. Никакого значения не имеют просьбы… Этот рейд – моя лебединая песня, Тим. Ничего у меня больше не будет только санаторий и манная каша. Я бы сам пошел, Господи, я бы сам пошел, но я же подохну еще на взлете! И я не за увековечение своей памяти борюсь. Ты прекрасно знаешь, что те лекарства, биофильтры и ткани, которые получат на основе секретов «взвеси», не назовут ни «касторкой Адамяна», ни «синтетиком Панарина». Но мне нужен этот рейд… Тим, хочешь, я перед тобой на колени встану?

Панарин молчал. Он просто не умел высказать все, что творилось у него на душе – непривычен был к этому. Он сказал:

– На колени не надо. Лучше уберите истребители.

– Невозможно.

«Мне нужен ответ на один-единственный вопрос, – думал Панарин. – Садился ты в Вундерланде или нет?»

– Ты, часом, не испугался? Это бывает, Тим, я тебя не стану винить. Хочешь в санаторий на «материк»? Пиво чешское, солнышко, неваляшки в купальниках… А к Ведьминой Гати я пошлю Станчева. Правда, у него нет практики, ну да что делать, если тебя одолела неврастения?

Панарин сердито подошел к столу и щелкнул клавишей:

– Панарин. Первое, второе звенья – на полосу!