– Великолепный прием! – изобразила восторг Касси, когда они вошли в дом. – Как жаль, что нет нашей съемочной группы. Можно было бы отснять потрясающий материал.

– Очень сомневаюсь, – ответил Джеффри, включая свет и входя вместе с Касси в устланную коврами комнату. – Налогоплательщикам совсем не нравится смотреть, как другие проедают и пропивают их денежки.

– Резонно, конечно, – согласилась Касси, – но тогда ответьте мне, зачем здесь ребята с Пятого канала?

– Я очень боялся, что вы их заметите, – усмехнулся Джеффри и провел ее в следующую комнату. В огромной, с деревянным потолком и огромным камином, комнате витал какой-то мужской дух. Две стены были заняты громадными – от пола до потолка – книжными шкафами, на третьей висело бесчисленное множество фотографий, а на четвертой – восемь металлических шкафчиков с ящичками.

– И поэтому хотел переговорить с вами наедине. Присаживайтесь, Касси. – Он указал ей на одно из кресел, стоявших подле камина. – Хотите что-нибудь выпить?

– Только если за компанию с вами.

– Я вообще не пью, – ответил он, облокачиваясь на спинку кресла. Она подумала о том, что он хочет смотреть на нее во время разговора сверху вниз в буквальном смысле слова. Он и впрямь поглядывал на нее как-то свысока. – Я уже достаточно насмотрелся, как алкоголь действует на человека.

– Вы имеете в виду какого-нибудь конкретного человека? – ехидно спросила Касси. Не выдержав того, что он над ней «нависает», она встала и подошла к стене с фотографиями. Фотографии относились к самому разному времени и все вместе отражали тридцатилетний путь Хааса как политического деятеля. На одной сенатор был сфотографирован в Овальном кабинете рядом с Кеннеди: оба улыбались широко и радостно. Другая, в золотой рамке, была сделана пятнадцать лет назад: на ней сенатор пожимал руку ослепительному Джимми Картеру. Судя по некоторым снимкам, Хаас много общался со звездами Голливуда: вот он с Джейн Фондой и Томом Хайденом в семидесятые годы, а вот с Мэрил Стрип и Деброй Вингер в конце восьмидесятых.

– Я думаю, мы можем поговорить начистоту, Касси, – сказал Меллон. – Я не хуже вас знаю, что Тони иногда злоупотребляет этим делом. Но его можно понять: он сейчас в напряжении, ведь предвыборная кампания забирает столько сил и нервов.

– Можете его не оправдывать. В любом случае я не допущу, чтобы он появился нетрезвым перед зрителями.

– Конечно, я верю вам, – ответил Джеффри миролюбиво, – но поймите, я знаю сенатора лучше, чем вы, и поэтому мне лучше знать, где и как нужно снимать сенатора.

– Что вы имеете в виду?

– Вы, наверное, уже успели заметить, что я стараюсь держать ваши съемки под контролем. И вас, должно быть, это стало раздражать. Но, поверьте, это необходимо. Вы, конечно, в курсе, что всякие фанатики начали распускать слухи, будто Тони расходует на свою предвыборную кампанию слишком много денег.

– Руфи Нестер – либеральная демократка, – ответила Касси, поворачиваясь к нему, – едва ли ее можно назвать фанатичкой.

– Ваши слова лишь означают, что вы гораздо более наивны, чем я думал. Нестер хочет потопить сенатора только ради того, чтобы самой пролезть в Сенат. Но я не допущу, чтобы она въехала в Сенат на горбу у Тони.

– Вы так решили? – спросила Касси, вновь глядя на фотографии. Она рассматривала снимок, на котором сенатор был в окружении команды «Метс» во время международного чемпионата 1986 года. Он весело смотрел из-под козырька бейсболки и улыбался, но уже на этой фотографии было заметно, как пьянство и возраст исказили его некогда очень красивое с правильными чертами лицо. – Знаете, мне иногда кажется, Джеффри, что вы слишком много на себя берете. Вы уже все за сенатора решили. А если он не победит на выборах? Если он вообще захочет уйти в отставку?

– Повторяю вам, я отлично знаю Тони. Ему сейчас чуть больше шестидесяти, и я уверен, что он еще, по крайней мере, лет двадцать не захочет выйти из борьбы и не сдастся. – Его тон был настолько фальшивым, что Касси только удивлялась, как ему удается произносить все это с невозмутимым видом.

– А какую роль будете играть вы? По-моему, из вас самого вышел бы неплохой кандидат.

– Вы мне льстите. – Джеффри подошел к ней почти вплотную. – Я всего лишь вторая скрипка.

Вернее, я тот режиссер, который не любит показываться на сцене. Мне нравится закулисная жизнь: подготовка проектов и тому подобное.

– То есть вы любите быть королем, не будучи им? – спросила Касси, с интересом рассматривая снимок, сделанный, видимо, в семидесятые годы. Лица двух мужчин, с которыми был сфотографирован Хаас, показались ей очень знакомыми, но она не сразу поняла, кто они. Джеффри подсказал:

– Это Вэнс Магнус. – Он указал на высокого, загорелого, улыбающегося мужчину, одетого в костюм-тройку. Он стоял слева от Хааса. Как и у Хааса, на этом снимке у него были довольно длинные волосы, но, в отличие от Хааса, Магнус обладал способностью быть элегантным даже с самой немыслимой прической.

– А это кто? – спросила Касси, всматриваясь в бородатого мужчину, стоявшего справа от Хааса. Во взгляде этого человека было что-то демоническое; Касси казалось, что он смотрит с фотографии прямо на нее.

– Неужели не узнаете? – рассмеялся Меллон. – Да это же Джесон Дарин, ваш зять. В семидесятые годы они трое были, что называется, закадычными друзьями.

– А когда был сделан этот снимок? – спросила Касси, подходя поближе, чтобы разглядеть фотографию. Правой рукой Хаас обнимал за плечо Магнуса, а в левой держал бутылку шампанского. Создавалось такое впечатление, будто только благодаря Магнусу Хаас и держится на ногах. Джесон стоял, засунув руки глубоко в карманы, и смотрел как-то сердито-недовольно, словно его фотографировали, не спросив согласия. За их спинами висел какой-то плакат, надпись на котором не вошла на фотографию целиком – только нижняя часть букв.

– «Магнуса – в мэры», – расшифровал ей слова на плакате Меллон. – Разве вы не помните? Это же середина семидесятых.

– Я никогда не знала, что Магнус занимался политикой.

– Это был незначительный эпизод в его биографии, насколько мне известно. Это дело ему быстро поднадоело, и он его забросил. Тем более что его так никуда и не избрали. Он просто бизнесмен, которому в один прекрасный день захотелось чего-то новенького в жизни, и он ударился в политику – но ненадолго.

– А какое, интересно, отношение имел к этому Дарин?

– Я знаю лишь то, что одно время ему принадлежал отель «Савой», в котором проходили собрания фонда Магнуса. Тогда недвижимость на Манхэттене можно было купить чуть ли не за бесценок, что, собственно, Джесон и сделал. Ну, а в конце восьмидесятых он очень ловко перепродал свой отель. Жаль, что у Дарина пропал интерес к политике. Нам в нашем комитете очень бы пригодился человек с такими связями, как у него.

– У меня такое ощущение, что он потерял интерес не только к политике, – заметила Касси. – Он потерял интерес и к сенатору Хаасу. Вы можете объяснить мне, что произошло?

– Боюсь, вы обращаетесь не по адресу, – улыбнулся Меллон. – Тони избегает разговоров о Джесоне, даже злится, если я спрашиваю о нем. Видимо, когда-то он относился к Дарину, как отец к сыну, а потом что-то произошло – я не знаю что – и все закончилось. Понятно, что сенатор не любит об этом вспоминать.

– Но ведь Магнус и Хаас остались друзьями, – заметила Касси, все еще рассматривая фотографию.

– Да, Вэнс Магнус один из наиболее влиятельных сторонников сенатора.

– Думаю, у них это взаимно, – сказала Касси. – То есть я хочу сказать, что если Магнусу понадобится что-нибудь в Вашингтоне, то Хаас и его команда всегда к его услугам, не так ли?

– Да, и, между прочим, в этом нет ничего противозаконного, – спокойно объяснил Джеффри. – Такие отношения уже стали в Вашингтоне общепринятыми.

– А разве я сказала, что это противозаконно?..

– Нет, просто я хочу объяснить, что есть вещи, которые вам наверняка не слишком хорошо известны. Я чувствую, что вы ищете в сенаторе что-то такое, чего в нем на самом деле нет. Я не говорю, что вы отыскиваете в нем плохое – нет, – продолжал Джеффри, подойдя к камину. Он почесал в затылке и уселся в кресло. – Возможно, вы пытаетесь найти в нем слишком хорошее. Но поймите, в Вашингтоне уже перевелись те идеальные политики, к которым когда-то относился Тони. Сейчас все гораздо сложнее – существуют различные комитеты, подкомитеты, группы с разными интересами. Бюрократия – а не краснобайство – правит теперь балом.