— Я позвал тебя не для того, чтобы выслушивать бессмысленные отговорки! Повторяю: ты кажешься мне самым подходящим человеком для этого дела, а значит, вопрос уже наполовину решен. У меня есть кое-какие способы заставить тебя согласиться — полагаю, Тубал уже намекнул тебе на это, — но я не хотел бы начинать с угроз. У монетки, как обычно, две стороны. Как ты понимаешь, ни принцесса Ясмин, ни я, ее опекун, не ограничены в средствах. Я очень хорошо заплачу за эту работу, капитан. Так хорошо, что ни один купец не сможет перебить мою цену. А кроме того, в качестве награды за твои труды я заставлю подлого Али Хасана расплатиться с тобой сполна, включая проценты. Неужели ты не хочешь увидеть, как справедливый суд Его Величества халифа — да будет доволен им Аллах — воздает этому шакалу в обличье правоверного за его низость?

— Али Хасан покинул Закатные Земли. Кто станет судить его в ал-Андалус за преступления, совершенные на краю света?

— Тот, кто получит приказ халифа, — Омар поднял руку и продемонстрировал Кортесу большой квадратный перстень с двумя пересекающимися спиралями. — Или бумагу, отмеченную вот этим знаком. Я могу подписать приказ о заключении под стражу клятвопреступника Али Хасана прямо сейчас и здесь, не сходя с места.

С этими словами он вытянул откуда-то сбоку тонкую пачку превосходной рисовой бумаги и начал писать, аккуратно выводя буквы. Кортес наблюдал за ним, пытаясь привести в порядок свои мысли. Соглашаться на предложение, чересчур уж щедрое и необычное, не слишком хотелось — Эрнандо мерещилась скрытая ловушка, — но, судя по решительности ал-Хазри, отказ мог выйти ему боком. Неужели он действительно так нужен этому кордовскому царедворцу? Принцесса Ясмин… покинутые города в южных джунглях… за всем этим угадывалась какая-то тайна. Тайна, которой родственник халифа явно не собирался с ним делиться.

— Если я соглашусь, — медленно проговорил Эрнандо, сделал паузу и, дождавшись, пока Омар ал-Хазри оторвется от письма и взглянет на него, продолжил, выделив голосом: — Если я соглашусь, вам придется выложить довольно крупную сумму. Мой отряд должен двум Великим Домам Теночтитлана, а также торговой компании Абу Сафида и Тисока. Я планировал отдать эти долги после возвращения из Манагуа, но известный вам Али Хасан спутал всю бухгалтерию нашего отряда. Однако я не могу выйти в дальний поход, не урегулировав свои денежные дела.

— Каков размер долга? — Ал-Хазри снял с пальца перстень и, обмакнув его в плошечку с краской, с силой приложил к листу бумаги.

— Четыре тысячи зерен какао, Ваша Светлость. Я бы хотел получить эти деньги в качестве аванса.

— Получишь, — кивнул Омар. — И вот что еще: составь смету и передай ее Тубалу — он поможет приобрести все необходимое для путешествия.

«Неплохо, — подумал Кортес. — Выплаченные долги, суд над Али Хасаном, да еще новые мечи и доспехи для отряда… Слишком хорошо, чтобы в это поверить».

— Вот приказ об аресте твоего прежнего нанимателя, — ал-Хазри протянул ему лист бумаги, исписанный мелкой аккуратной вязью. — Можешь ознакомиться.

Приказ выглядел вполне убедительно: «Я, эмир Омар ал-Хазри, дядя и опекун дочери великого Халифа Кордовского Хакима Четвертого, своим именем и властью, данной мне халифом, повелеваю…». Брат самого халифа? Вряд ли… скорее, матери Ясмин. В любом случае, эмир — птица высокого полета… — Завтра я отправлю гонца на побережье, — дядя принцессы забрал у него бумагу и, скатав в трубочку, осторожно положил на стол. — Что же касается денег, то ты можешь получить их прямо сейчас у моего казначея.

— Благодарю вас, Ваша Светлость, — поклонился Кортес. — Вы щедры в той же мере, в какой и убедительны.

— Значит, мы договорились?

— Осталось спросить принцессу Ясмин. Возможно, ей не понравятся мои люди.

Омар ал-Хазри вскинул мохнатую бровь.

— Не беспокойся об этом, капитан. Принцесса любит солдат. Скоро ты сам в этом убедишься…

"Было Четыре Солнца, Четыре Эпохи, предшествующих нашей.

Первое Солнце звалось Матлактли Атль, Десятая Вода. Под ним на земле жили исполины, питавшиеся водяной кукурузой ацитцинтли. Боги разгневались на исполинов и послали на землю потоп, длившийся десять лет. Горы исчезли под водою, многие люди погибли, иные превратились в рыб, и лишь семь пар исполинов скрылись в тайной пещере Чикомосток, чтобы дать начало новому человеческому роду… Длилась эта эпоха четыре тысячи и восемь лет.

Второе Солнце — Эхекоатль, Солнце Ветра. Потомки исполинов вновь заселили всю землю, но были ниже ростом и не так сильны. Они не знали домов и жили в ямах в земле, питаясь плодами акоцинтли. В конце этой эпохи поднялся сильный ветер и дул так долго, что все люди превратились в обезьян. Спаслись лишь мужчина и женщина, спрятавшиеся под укрытие скалы. Это Солнце светило четыре тысячи и десять лет.

Третье Солнце — Тлейкияуильо, Время Огненного Дождя. Жившие в эту эпоху были уничтожены огненным дождем с неба и потоками лавы. Люди превращались в птиц и улетали в небо. От начала до конца эпохи Третьего Солнца прошел четыре тысячи и восемьдесят один год.

Четвертое Солнце — Цонтлилик, Эра Ягуара — было счастливым и благодатным. Люди умножились и повсюду жили в достатке. Мало-помалу они забыли старых богов и перестали умиротворять их жертвенной кровью. Жестоко покарали их боги: засуха охватила всю землю, посевы погибли от жары и наступил страшный голод. Люди пожирали друг друга и гибли в ужасных мучениях. Так пришел конец эпохе Четвертого Солнца, длившейся пять тысяч и двадцать шесть лет.

Тласкала, вольный город.

Год 2-й Тростник, день 2-й Эхекатлъ

— Что эта девочка собирается найти в южных джунглях? — спросил Тисок, неторопливо раскуривая длинную глиняную трубку. — Золото? Его там нет. Последние государи Ицев унесли все с собой, ничего не оставив мертвым.

— Ей не нужны сокровища, — покачал головой Кортес. — У себя на родине она богаче самого тлатоани Монтекусомы.

Он поудобнее устроился на мягких подушках. В гостевых покоях Тисока царил приятный полумрак. Курились благовония в неглубоких медных чашах, покачивались пышные драпировки из перьев. На низком столике, искусно вырезанном из черного дерева, безмолвно несли свою стражу глиняные фигурки богов — покровителей Священного Ритуала. Тисок, глава Третьего Великого Дома Тласкалы, неукоснительно соблюдал древние обычаи.

Сейчас он сделал глубокую затяжку, подержал дурманящий дым во рту и выдохнул сизое облако в направлении самого безобразного идола.

— Мудрость? — не глядя на кастильца, продолжал он. — Никто не способен прочесть каменные книги Старых Людей. Их язык забыт, их время ушло безвозвратно. Глаза глупой девчонки увидят только резные камни, не больше… Кортес поднес к губам кованый золотой кубок и с наслаждением отхлебнул горячего пряного чоколатля. Волшебный напиток по праву считался одним из истинных сокровищ земли аль-Ануак. Его делали из зерен какао, которые мешики использовали в качестве денег, и потому стоил он баснословно дорого. Говорили, что правитель Тройственного союза Монтекусома выпивал ежедневно по десять кубков чоколатля, что делало его свирепым воином и неутомимым мужчиной, но такая роскошь была доступна лишь тлатоани. Даже самому Халифу Кордовскому позволялось закупать у торговцев Теночтитлана не более пяти мешков какао в год, хотя он расплачивался высоко ценимой в аль-Ануаке дамасской сталью. К тому же мешики все время поднимали таможенные пошлины, так что торговля какао постепенно превращалась в сущее разорение для Халифата. Конечно, в таких условиях процветала контрабандная торговля — благо, на берегу Лазурного моря хватало укромных местечек, где можно было обустроить нелегальную факторию. Власти Тройственного союза сурово расправлялись с контрабандистами: карательные отряды мешиков время от времени прочесывали все побережье, сжигая фактории и корабли не имеющих лицензии торговцев. Уличенных в незаконной торговле зернами в цепях привозили в Теночтитлан; меднокожих сразу же отправляли на алтарь Тескатлипоки, а мусульман передавали специальному суду при Диване по купеческим делам. Специальные чиновники тлатоани следили за тем, чтобы судьи приговаривали контрабандистов к смерти, поэтому разница между мусульманами и меднокожими была чисто номинальной. Многие арабские торговцы находили подобную ситуацию унизительной для правоверных, но зависимость Кордовского двора от драгоценных зерен заставляла халифа закрывать глаза на жестокость мешиков.