– Святый Боже! – в растерянности воскликнула Гинни, глядя ему вслед. – Вот так история! Оказывается, Джуд – девочка!

Ланс ходил взад и вперед по библиотеке своего покойного отца. Он чувствовал себя как в клетке. Как он ненавидел Белль-Оукс и все, что символизировал этот дом! Что толку родиться и быть воспитанным как богатый плантатор, когда в наследство тебе достались несколько разрушенных дамб, заболоченных полей и запущенный дом, в котором стоит дух плесени и нищеты? Его стен почти не видно из-под разросшихся лиан, и, видимо, болото скоро полностью поглотит и его. Лансу часто снился кошмарный сон, как дикая растительность душит их с мамой в доме. Другой человек, наверно, проклинал бы отца за то, что тот пропил и проиграл состояние и оставил сына в нищете. Но Ланс вместо этого сам пошел по стопам отца, алкоголь и прочие джентльменские развлечения помогали ему забыть о действительности. Он считал, что ему нет ни малейшего смысла трудиться, да хоть он спину сломай, с соседями ему все равно не сравняться. Мама не зря без конца твердит, что Белль-Оукс – слишком маленькая плантация и их земли слишком скудны.

Мама с детства поощряла Ланса как можно больше времени проводить в Розленде, но она не знала – и он не смел ей этого сказать, – что Ланс предпочел бы быть не Бафордом, а Маклаудом.

Какой сильный человек был Джон Маклауд, какая прелестная женщина была Аманда! В те годы у Маклаудов было все, и они щедро делились с другими. Ланса они принимали у себя как родного.

Но только до тех пор, пока Гинни не согласилась выйти за него замуж.

Отказ ее родителей разрешить их брак был для него пощечиной, от которой он не оправился до сих пор. Они говорили с ним, как всегда, вполне вежливо, но сквозь вежливость сквозила непривычная холодность. Ланс, может, и годится для того, чтобы сопровождать их дочь на местные увеселения, но мужем ее может стать только человек с состоянием и гораздо более высоким положением в обществе.

Ланс стал уговаривать Гинни сбежать с ним и тайно обвенчаться – небось, родители со временем смирятся с неизбежным. Но тут умерла Аманда, и Гинни услали в Бостон. Его снова позвали в Розленд лишь спустя пять долгих лет, и на этот раз его мечта поселиться там навсегда чуть не осуществилась. Но тут его сбросили с седла на турнире, и Розленд опять оказался вне пределов досягаемости.

Ланс ударил ногой по гнилому плинтусу. А сегодня утром Джон пригласил его к себе в кабинет. Прямо он ничего не сказал, но ясно дал понять, что Ланс зажился в Розленде. Не пора ли ему съездить домой и повидать мать? – вежливо, как джентльмен джентльмена, спросил Джон.

Как будто он нужен маме!

Да нет, Ланс ее любит, как подобает сыну, но эта женщина кого хочешь допечет. Она обожает указывать сыну на его недостатки. Она винит его в том, что Гинни сбежала из дома. Наверно, он напугал ее своей грубой страстью. Неужели у него не хватает ума найти себе для этой цели хорошенькую квартеронку, как делали его отец и дед?

Мама и не подозревает, что он давно нашел себе девицу для этой цели. Но, видимо, его пылкий роман с Эдитой-Энн и является причиной того, что его выгнали из Розленда. Гомер, который всюду сует нос, застукал их в конюшне. Само собой, верный раб не преминул доложить об этом своему хозяину.

Ланс опять ударил ногой по плинтусу. Кусок плинтуса отломился, и Ланса захлестнула волна жалости к себе. Вот попал в переплет! Нет у него теперь ни невесты, ни любовницы, и Джервис даже не отдал ему его долю денег, полученных с турнира. Он забрал себе все, заявив, что Ланс истратил свою долю на дорогой наряд и на лошадь, которая оказалась никуда не годной.

А жалобы Ланса на то, что Латур победил его обманом, Джервис оставил без внимания. Еще бы! Этому прохвосту лишь бы заграбастать денежки до последнего цента.

Так что Лансу ничего не оставалось, как уехать в Белль-Оукс к маме и там ждать возвращения Гинни. Джервис ему, конечно, полезен, Эдита-Энн – пылкая любовница, но Розленд Лансу могла дать лишь Гиневра-Элизабет.

Знать бы, где она! Ланс не верил, что Гинни добровольно уехала с Латуром. Нет, он ее, конечно, похитил. Ланс улыбнулся, представив себе, как он является к ней на выручку в ту минуту, когда она в нем больше всего нуждается. Как она будет ему благодарна, с какой готовностью она сделает все, чего он хочет, лишь бы он вернул ее домой, к папе и дяде. Увидев ее живой и невредимой, увидев, как она счастлива, потому что опять обрела своего Ланцелота, они не смогут устоять перед ее просьбами разрешить ей выйти замуж за своего героя.

Однако, вспомнив свой последний разговор с Джоном, а также с Джервисом, Ланс вынужден был признать, что вся эта романтика их вряд ли проймет. Но скандала-то они испугаются! На душе у него стало легче. Они наверняка будут так рады заткнуть рты сплетникам, что на следующее же утро объявят о предстоящем бракосочетании.

Ланс оглядел свой полусгнивший дом и подумал, что у него нет времени ждать возвращения Гинни, надо найти, где этот наглец Латур ее прячет.

Говорят, что после той дуэли он скрывается где-то в дельте. В самой глубине таинственного болота, про которое рассказывают столько легенд и которое Ланс знает очень плохо. Но выбора у него нет. Чтобы заполучить Розленд, надо найти Гинни и жениться на ней – и чем скорее, тем лучше.

«Завтра поеду в город, – решил Ланс, – и поищу проводника по дельте».

Раф повернул пирогу в правое ответвление протоки. У него ныло сердце – что-то ожидает его на острове? Он хотел поехать домой с утра в надежде предотвратить очередную катастрофу, но одно за другим возникали дела, требовавшие его внимания, и в результате он выехал только в полдень.

Он прислушивался, не раздаются ли с острова крики и ругань или еще какие-нибудь признаки скандала. Но стояла полная тишина. Он потер затылок и велел себе расслабиться и перестать воображать бедствия. Однако на острове было уж слишком тихо. Он нюхом чувствовал, что там неладно.

Но, может, его нюх просто воспринимал плававшие в протоке остатки пищи? Причаливая, он поглядел вниз и увидел сваленную на дно у берега посуду. Он узнал рисунок на тарелке – этот сервиз его мать заказала из Франции. Но почему посуда оказалась в воде?

Раф поднялся на крыльцо и позвал:

– Ребята!

Ответа не было. В доме тоже никого не было. Пропустить обед – это на них не похоже.

Обеспокоенный всерьез, он сошел с крыльца и пошел за дом, бормоча: «Куда они все подевались?» Завернув за угол, он натолкнулся на Гинни.

Ахнув, она отшатнулась, словно ей было невыносимо само прикосновение к нему. Он вполне мог это понять – в конце концов, он ее связал и привез сюда силой. Но все же ее реакция его задела.

Еще больше его задело, что она вся дрожала и что ее лицо залила краска. В чем дело? Ей так противно видеть его в рабочей одежде? Да пусть посмотрит на себя, волосы спутаны, а голубое платье Жаннет насквозь промокло. Она что, не знает, что, когда мокрая ткань облегает ее формы...

– Что еще у вас тут случилось? – спросил он, пресекая мысли о ее формах.

– Только не вздумайте опять назвать меня мокрой крысой! – вызывающе бросила она.

Значит, его сравнение ее обидело? А он-то думал, что она не обращает внимания на его слова.

Странным образом, она ему нравилась больше, когда забывала о том, что она леди. Мокрая и всклокоченная, она казалась привлекательнее и, во всяком случае, доступнее.

Напомнив себе, что у него есть дела поважнее, он оторвал глаза от соблазнительной фигуры, вырисовывавшейся под мокрым платьем.

– Где дети? – спросил он резким тоном, хотя собирался обращаться с нею помягче. – И что делает на дне протоки посуда?

– Посуда? Это я ее туда бросила.

Заметив, что он недоуменно нахмурился, она объяснила:

– Не осталось ни одной чистой тарелки, а мальчики отказывались мыть посуду. Вот я и решила принять меры. По крайней мере вся эта грязь больше не загромождает кухню.