Во всяком случае, одежда была чистая и хорошо пахла, чего нельзя было сказать о ее амазонке. Какая разница, какого цвета эти платья и как пошиты – все равно ее в них не увидит никто из знакомых.

Гинни вдруг безумно захотелось вымыться и переодеться в чистое. Она с тоской вспомнила медную лохань, в которой она принимала ванну в Розленде, и ароматные мыла, которые тетя Агата покупала ей мыть голову. Но придется, видно, удовольствоваться кувшином и тазом.

Гинни приложила к себе голубое платье и крутанулась перед зеркалом. Да, надо вымыться и переодеться, и, когда Латур увидит ее в следующий раз, ее никак нельзя будет назвать мокрой крысой.

– Это не ваше! – В комнату ворвался Джуд и устремил на нее горящий возмущением взгляд. – Кто вам позволил трогать мамины вещи?

Он смотрел на нее как на ведьму, которую следует сжечь на костре.

Гинни чуть не уронила платье.

– Мне дал их Раф.

– Не мог он вам их дать!

Оправившись от удивления, Гинни рассердилась. Что думает этот чертенок – что она украла вещи, принадлежавшие умершей женщине?

– Он мне их привез, – твердо сказала она. – И вообще, как ты себя ведешь? Что это за манера врываться в чужую комнату и обвинять человека в воровстве, не имея никаких доказательств?

Тут она вспомнила, что недавно сделала то же самое по отношению к этим детям.

– Вы не моя мама! – крикнул Джуд. – Я не обязан вас слушаться.

– Да, но... – однако договаривать не было смысла – Джуд уже выскочил из комнаты, хлопнув за собой дверью. Гинни вышла за ним на крыльцо и крикнула ему вслед:

– Джуд, подожди! Надо как-то починить эту дверь.

– Сами чините! Вы ее сломали, вы и чините!

– Но я не умею. Вернись, Джуд! Куда ты направился?

– А вам какое дело? Зато вы весь день будете дома одна. Мы не вернемся до вечера.

Гинни хотела позвать его еще раз, но Джуд уже исчез в кустах. Какой противный мальчишка! И очень хорошо, что он ушел. Замечательно!

Однако, вернувшись в дом, Гинни почувствовала, как в нем пусто и тихо. Впереди ее ждал длинный день, и ей совершенно нечего было делать. Она решительно отвела глаза от горы грязной посуды и разбитой двери и пошла к себе. Там она не спеша сняла амазонку и старательно вымылась в тазу. Но одеваться ей не хотелось, ее одолевали усталость и уныние. Она достала из мешка чистую рубашку, надела ее и легла на узкую кровать. Почувствовав под спиной жесткую солому, она с тоской подумала про свою мягкую широкую постель в Розленде, но тут же вспомнила, что эту постель давно продали.

«В Розленде все сильно изменилось», – сказал Раф, и это, к сожалению, было правдой.

«Хуже того, – подумала Гинни, засыпая, – мне тоже, видно, придется измениться».

Гинни опять приснился сладострастный сон, но в мир пылкой фантазии вдруг ворвался громкий стук. Сначала она в полусне вообразила, что это Раф прискакал на своем вороном жеребце, чтобы увезти ее из этой жуткой лачуги и от этих противных детей...

Она сонно улыбнулась, но тут до ее сознания дошло, что этот стук совсем не похож на грохот копыт. Скорее уж, подумала она, окончательно просыпаясь, похоже, что кто-то пытается взломать дверь.

Тут она вспомнила, что разбила дверь чугунком и что велела Джуду ее починить.

Она так обрадовалась, что мальчик ее послушался, что вскочила с постели и выбежала в общую комнату. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что перед дверью на корточках сидит Раф, вынимает изо рта гвозди и заколачивает их молотком.

– Ой, это вы? – только и нашла она, что сказать. Он ошалело оглядел ее с головы до ног и спросил, выплюнув гвозди в ладонь:

– А вы думали кто? Кого это вы собрались встречать в таком виде?

Тут только Гинни вспомнила, что заснула в одной рубашке. Она посмотрела на себя и увидела, что одна бретелька сползла с плеча и это плечо ничем не прикрыто. Более того, из-под кружевной оторочки виднеется сосок. Неудивительно, что у Рафа ошалелый вид!

Гинни торопливо поправила бретельку, пробормотала «Извините!» и бросилась к себе в комнату.

Черт бы его побрал! Всегда он ухитряется застать ее врасплох! А она-то собиралась встретить его аккуратно одетой и причесанной и поразить его воображение своим чопорным видом. И вот, пожалуйста, – вылетела ему навстречу в одной рубашке!

Сердито бормоча себе под нос проклятия, она в рекордно короткое время натянула на себя голубое платье и аккуратно причесала волосы.

Когда Гинни снова вышла в общую комнату, Раф уже закончил ремонт двери и возился у плиты. И зачем только я вздумала спать среди бела дня? – сердито спросила себя Гинни. Теперь вот никак не стряхну с себя одурение. Он решит, что не зря считал меня никчемной лентяйкой.

– Что вы там делаете? – спросила она, чтобы отвлечь его мысли от себя.

– Я здесь живу, – беззаботно отозвался Раф, снимая с огня закопченный чайник. Увидев, что она нахмурилась, он кивнул на дверь. – Вообще-то я приехал, чтобы починить дверь. – Он собрал со стола тарелки и добавил их к груде грязной посуды, которая уже громоздилась на кухонном столе. Потом налил себе чашку кофе и кивнул на стул.

– Хотите кофе? Мне кажется, что нам пора... эээ... поговорить.

Он отвел взгляд, невольно остановившийся на ее груди. Хотя она оделась, они оба помнили, в каком виде она предстала перед ним полчаса назад. «Пусть только посмеет сказать, что я веду себя не так, как полагается леди», – сердито подумала Гинни.

– Я не пью кофе, – ответила она, садясь на стул и старательно расправляя юбку. – А вот чаю выпила бы.

. – Чаю у нас нет... – Раф оборвал себя, видимо, решив не дать ей вывести его из себя. Заставив себя улыбнуться он поднял закопченный чайник. – Гемпи считает, что я варю замечательный кофе. Может, попробуете?

– Хорошо, – неохотно ответила Гинни. Она терпеть не могла приторно-сладкий кофе с молоком, который пил дядя Джервис. Раф налил ей в чашку кофе. – Какой он... черный, – проговорила она.

– Я люблю черный кофе, – сказал Раф, подавая ей чашку. – Могу дать вам сахару, но боюсь, что дети допили молоко.

Напряженно улыбаясь, Гинни попробовала кофе. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выплюнуть горячую горькую жидкость. Все равно что виски, подумала она, так же ударяет в голову.

Раф, который следил за выражением ее лица, с трудом удержался от улыбки.

– К кофе по-креольски надо привыкнуть. Погодите, еще полюбите его.

Гинни кивнула, но поставила чашку на стол. Она от всей души надеялась, что не пробудет здесь столько, чтобы привыкнуть к этому жуткому напитку.

– Вообще-то я тоже хотела с вами поговорить, мистер Латур...

– Почему вдруг не Раф? – В ответ на ее удивленный взгляд он объяснил: – Мы же теперь муж и жена, почему бы нам не звать друг друга по имени?

Латур взял стул, повернул его спинкой вперед, сел на него верхом, а руки положил на спинку.

Он внимательно смотрел на Гинни, а у нее язык словно присох к гортани.

– Вы же разумный, здравомыслящий человек, – наконец выговорила она. – Неужели мы не можем найти компромисс? – Гинни замолчала и кокетливо улыбнулась, надеясь, что ее зубы не почернели от кофе.

– Не пытайтесь мне льстить, моя прекрасная дама. И не надо делать мне глазки. Лучше прямо говорите, что у вас на уме.

Беда была в том, что она уже не очень хорошо понимала, что у нее на уме. Конечно, она хотела вернуться домой, но сначала, видимо, нужно с ним расплатиться. Допустим, она согласится прожить здесь несколько недель и заниматься с его детьми, будет ли он тогда считать, что они в расчете, и оставит ли ее навсегда в покое?

– Хорошо, – неуверенно проговорила Гинни, – вот что я придумала. Может быть, мы сумеем помочь друг другу.

– Вот как?

Раф настороженно смотрел на нее. Потом отпил глоток кофе с таким видом, будто это действительно доставляло ему удовольствие.

– Я подумала, что, может быть, я не просто буду присматривать за детьми, а буду давать им уроки чтения и арифметики, а также прививать им навыки цивилизованного поведения?