Рост пригладил Табаска, который неожиданно принялся шебуршиться на его плечах, то укладывался, то наоборот – вставал, как беспокойный кот. Поглаживания, впрочем, плохо помогали.
– Ты пойми, – продолжил Казаринов, – скоро новые роды, второй морской… появится.
– Касатками их следует называть, – подсказал Ростик. – Они дышат воздухом, условно говоря, живородящие и к тому же изрядно на касаток похожи.
– Интересно, какое отношение их появление имеет к родам, – не сумела смолчать Баяпошка. Ей, женщине, такое использование этого слова казалось неправильным, если не сказать – оскорбительным.
– Касаток? – переспросил Казаринов. – Не знаю, тебе виднее. Но что мы будем с этим… вторым делать?
– Мне нужно твое разрешение побродить по городу, – сказал Ростик, – и чтобы меня всюду пускали, все рассказывали, как инспектору какому-нибудь.
– Инспектору? – не понял Казаринов.
– Это будет наиболее простым объяснением, легендой, если хочешь. На самом деле, я буду выбирать того, кто полезет во вторую касатку.
– Это нелегко, – Баяпошка, кажется, поняла все быстрее бывшего главинженера паровозного завода, но при этом совсем недвусмысленно поежилась. – Люди…
– Знаю. Хотя и не одобряю их почти… озлобленности. Но делать нечего, придется выходить из положения. Кстати, для этого и не нужно им правду говорить.
– Приказ я могу отдать, – покорился Казаринов, – но и ты – поаккуратней.
– А ты ему проводника толкового дай, – предложила Баяпошка, ни на мгновение не подумав, что сама может быть этим проводником.
Подождав с полчаса, пока Ким закончит свои манипуляции, и дождавшись Ладу, Рост отправился на поиски… того, кто должен был стать его напарником в море. При этом он думал, что было бы совсем неплохо, если бы ему удалось найти не одного, а двух таких ребят, тогда бы он отдал своего Левиафана новому наезднику, и сам занялся бы чем-нибудь еще, например, попыткой тренировать людей, чтобы они подходили новым гигантам, которые непременно должны были появиться.
Он ходил уже часа два, время от времени натыкаясь на откровенно подозрительные взгляды, которыми его окидывали там и тут ребята, которые хоть и знали о нем, но не собирались тратить время даже на то, чтобы перекинуться парой слов, когда его окликнул незнакомый голос. Рост с Ладой обернулись. По тенистой улице, ведущей от ценра города, по которой они пытались пройти к складам и дальним воротам в городской стене, их догонял невысокий паренек, чем-то напоминавший Игорька Израилева.
– Здравствуйте, меня зовут…
– Леха это, – безапелляционно оповестила Лада, – Костыльков. По прозвищу Хоттабыча-Еще-Не-Нашел.
Парень смущенно протянул руку. Не в присутствии Председателя и без лейтенантских погон он выглядел сухопарым, более юным и нерешительным. Даже становилось заметно, что он и бриться-то по-настоящему не начал.
– Сами понимаете, с моей фамилией у всех одна идея, про старика Хоттабыча. Но я о другом… – Он даже слегка выпрямился в «смирно». – Для меня большая честь помочь вам, товарищ майор. – Помолчал. – Я много о вас слышал, как и другие, наверное, читал вашу книгу… В общем, я буду рад оказаться полезным.
Ростик смотрел на него, и сам не понимал, что взгляд у него грустный, а для тех, кто его плохо знал, он мог показаться и неодобрительным. У него почему-то возникло скверное ощущение, что этот парень… в общем, с ним случится что-то на редкость плохое. Хотя что могло случиться в тихой и безопасной Одессе?
Они стали обходить город дальше. Костыльков говорил много и большей частью бестолково, но в то же время Ростик взглядом давал Ладе понять, чтобы она его не останавливала, – парню хотелось немного похвастаться тем, как ловко и умело они тут все устроили, как толково наладили жизнь и какие замечательные люди тут обитают.
Вот на это Ростик, естественно, обращал повышенное внимание, много здоровался, пожимал чьи-то руки, решив про себя, даже если не получится найти того, кто будет его партнером, все равно эта прогулка имела смысл, потому что она была способна развеять миф о его какой-то особенности, оторванности от людей, о его необычности и, главное, – о необычности того, чем он занимался с касатками.
Впрочем, к вечеру, как он и сам понял, без подсказок, это плохо у него получилось. Люди стали, пожалуй, еще настороженней, как-то осознав, что он ищет что-то, о чем не хочет им рассказать и в чем они определенно не хотели принимать ни малейшего участия. Вероятно, по каким-то сходным с телеграфом джунглей каналам Баяпошка проговорилась об истинной причине его прибытия в город, или Ким что-нибудь ляпнул невпопад… За ним такое водилось.
Они обошли и казармы, и порт, и мастерские, и склады, и защитные посты на стенах и в степи, и даже лазарет, который оказался очень чистеньким, не слишком большим, всего-то на две дюжины коек. Родильное отделение, к слову, оказалось гораздо больше, но туда Ростика, естественно, не пустили. Молодым мамам полагалось заботиться о своих чадах, а не тревожиться о том, что еще надумало начальство, тем более с инспекторскими полномочиями.
Хуже всего было то, что Рост и сам не понимал, что ищет и как сработает его способность осознать это, если или когда он это… что-то найдет. Какие-то мысли, конечно, вертелись у него в голове, не давали ему покоя, но пока ничего путного из этого не выходило.
Они вернулись в главный, начальственный корпус города, когда ребята уже потянулись с работы, вместе со всеми. И лишь тут, на площади перед этим главным зданием, где происходила смена караулов, Рост почувствовал странное оживление Табаска.
Весь день кесен-анд’фа пролежал на его плечах, не хуже какого-нибудь экзотического воротника, без малейших признаков своей воли или способности к движению и вдруг… Он поднял голову, потом осмотрел всех ребят в форме, которые стояли довольно плотными рядами, чтобы отбить перекличку, отчитаться в происшествиях, которых было не слишком много, и заступить на новое дежурство.
Затем Табаск закрыл глаза, Ростик даже остановился, чтобы не упустить ни единого его действия. Лада тоже приостановилась, немного подняла руку, будто хотела поддержать Ростика, да так и застыла. Костыльков умолк, понимая, что происходит какая-то странность…
Вдруг Табаск ловко спрыгнул с плеч Ростика, даже более умело, чем кошка, хотя и процарапал ему кожу под гимнастеркой на груди. Но это было неважно. Гораздо важнее было то, что мангуст прошелся, по своему обыкновению плавно повиливая хвостом, перед людьми, потом отважно или нахально вышел перед строем. Ростик тут же, одним скачком долетел до командующего разводом паренька, на редкость белого, даже с белесыми глазами, видимо, альбиноса, и резковато приказал ему умолкнуть. Тот немного забеспокоился, но послушно приказал строю:
– Смир-но!
Табаск походил среди этих ребят, между ног, обутых то в сапоги, в которых было все-таки еще очень жарко, то в ботинки, сбитые в местных мастерских, причем лишь на немногих имелись следы ваксы, и вдруг… Да, Рост и сам понял, кого он ищет. Потому что увидел.
Правофланговым ребят, которые, кажется, дежурили на сигнальной вышке Одессы, принимая сведения, передаваемые по цепочке из Боловска, и одновременно наблюдая за той стороной, где обитали пернатики, и за воздухом, предотвращая неожиданное появление прозрачных китов, стоял совсем неприметный паренек с погонами младшего лейтенанта. Звали его Артемом Михайловым, когда-то он был у Ростика сигнальщиком в Пентагоне, еще когда строили эту крепость, а потом дрались за нее с дикими бегимлеси, в итоге потерпев поражение и вынужденно отступив.
Вот на Артема Табаск и оперся передними лапками, спешно задрав свой великолепный хвост, нимало не заботясь о субординации, по которой, конечно, в строю так обращаться даже с младшим лейтенантом не полагалось. Лада удивленно посмотрела на Ростика, поняла, потом решительно заголосила:
– Младш-ле’тнт Михайлов, выйти из строя.
На этом поиски завершились. Табаск снова забрался на плечи к Ростику, словно бы успокоился после проделанной работы. Для Роста с Ладой работа же только началась. Им пришлось почти до полуночи сидеть с Артемом, Костыльковым и время от времени заходившим в комнату, где они вели эти переговоры, Казариновым, рассказывая, что теперь ему придется делать. Михайлов не соглашался ни в какую, главный аргумент он высказал почти сразу и потом придерживался его со стойкостью пытаемого партизана:
