Эти вечерние восхождения приводили в отчаяние Сильви, следовавшую за Франсуа при всяком удобном случае, как маленькая собачонка. А тут она не могла обойтись без посторонней помощи. Ступени в башне были слишком высокими и слишком редкими для ее маленьких ножек. Она попыталась было влезть на две-три, но только исцарапала ладошки о неровные выступы камней. Единственный выход — ее должны были нести. Но башня слишком высока, и никто не отваживался на это. Да и Людовик в первый же раз объявил свою волю:

— Это для нас единственная возможность побыть втроем. Я не хочу, чтобы кто-нибудь еще ходил с нами.

— Но она так мала! — взмолилась Элизабет.

— Вот именно, нам не хватало только ребенком заниматься. И потом, Франсуа, вы не должны приучать ее все время находиться рядом с вами. Очень скоро вы отправитесь на Мальту, чтобы там стать рыцарем Мальтийского ордена. Я полагаю, вы не собираетесь брать ее с собой?

Младший брат разразился хохотом:

— Разумеется, нет! Но мне бы очень хотелось отвезти ее с собой на остров Бель-Иль. Мы там проводили каникулы в прошлом году у господина герцога де Реца. Она славный маленький человечек. Девочка ничего не боится и никогда не жалуется.

— Это правда, — заговорила Элизабет, — только у нас сейчас не каникулы. Единственное, что нам остается, — это просить бога, чтобы счастливые времена вернулись. На этот раз, Франсуа, ваш брат прав. Надо приучать Сильви расставаться с нами время от времени.

Несмотря на слезы и крики, малышке пришлось остаться у подножия башни, а ее ангел поднялся туда, как в небеса. Когда Франсуа вернулся, девочка ждала его там, где ее оставили. Она лежала на ступеньке и тихонько плакала. Он сел рядом с ней, поднял Сильви и поставил между колен, чтобы вытереть платком ее перепачканную мордашку.

— Когда вы станете старше, — успокаивал он, — вы тоже сможете подняться наверх. Но пока

это невозможно.

Тогда Сильви протянула к нему ручонки.

— Неси! — потребовала она, но Франсуа постарался придать самое суровое выражение своему лицу.

— Нет! Дама должна учиться ждать. Наш отец заперт в большой башне, и наша мать не может присоединиться к нему. Но она не кричит и не плачет у подножия башни.

Сильви засунула в рот грязный палец, опустила голову и вздохнула:

— Ах!

С этого времени девочка больше не протестовала, а послушно оставалась сидеть на первой ступеньке. Но постепенно башня превратилась для нее во врага, и в ее маленькой головке запечатлелся символ: она всегда должна оставаться внизу, в темноте, а Франсуа поднимается к свету. И Сильви казалось, что, даже когда она вырастет и сможет сама преодолеть эти ступени, ей все равно не догнать того, кого она так любит. Франсуа уйдет еще дальше, еще выше, все выше и выше, на вершины, которых ей никогда не достигнуть.

Поджидая его, девочка довольствовалась тем, что неутомимо раскачивалась взад-вперед, крепко прижимая к сердцу «мадам Красотку». А Франсуа не хватило мужества решительно отослать прочь ту, кого все в замке прозвали котенком.

Никогда ничего не происходит так, как того ждешь. Однажды в августе после полудня братья и их наставник купались в реке. И вдруг они увидели, как огромная запыленная карета, окруженная всадниками, въезжает в крепость по подъемному мосту.

Им не потребовалось много времени, чтобы оказаться в замке. И все-таки, когда они появились во дворе, Корантен Беллек, слуга шевалье де Рагнеля, уже готовился к отъезду, весь сияя от радости. Он крикнул им:

— Мой хозяин в Париже, у маршала де Бассомпьера. Он мне только что сообщил об этом. Шевалье был ранен, но сейчас ему лучше, и я еду к нему.

В этот вечер надежда вновь поселилась в сердцах юных обитателей замка. Крепкое душевное здоровье Бассомпьера, его оптимизм — возможно, он немного его подстегивал ради молодых хозяев — были такими заразительными. Он пообещал сделать даже невозможное, чтобы защитить их отца, и заверил детей, причем с большой убежденностью, что с их матерью ничего дурного случиться не может.

— Как бы ни были тяжелы обвинения, выдвинутые против герцогов Вандомских, сама герцогиня в этом никак не замешана. Жена отнюдь не должна следовать за мужем повсюду, и его величество в одном хотя бы похож на своего отца. Он уважает женщин. Да и потом, стоит дважды подумать, прежде чем наступать на ногу Лотарингскому дому. Поверьте мне, дети мои, — закончил маршал, с очевидным удовольствием опустошая большой кубок свежего белого игристого вина «Вувре». — Очень скоро герцогиня вернется домой.

— А отец? — спросил Франсуа.

Пожатие могучих плеч приподняло огромный воротник из венецианского гипюра, лежащий на камзоле из расшитого серебром фламандского полотна, а приветливое лицо едва заметно нахмурилось:

— Надо молиться богу, чтобы его не слишком долго держали в заключении. А что касается его жизни, я отказываюсь верить, что герцогу Сезару что-то угрожает. Король не возьмет на душу смертный грех, отдав его голову кардиналу.

— Кардинал — священник, — с горечью бросил Людовик. — Он отпустит и смертный грех. Тем более королю!

Маршал уехал на следующее утро, пока было еще прохладно, и в тот же вечер Людовик, Элизабет и Франсуа вновь поднялись на башню Пуатье. Они продолжали делать это каждый вечер, и однажды их надежда была вознаграждена. Сначала они увидели двух всадников. Это произошло перед наступлением темноты, через несколько дней после праздника святого Людовика, в честь которого в аббатстве святой Троицы в присутствии всего города отслужили прекрасную мессу. Дети узнали в одном из всадников де Рагнеля и очень обрадовались.

Шевалье был весьма доволен таким проявлением привязанности, но до слез растрогался, когда ему в ноги бросился комочек из розовой парчи и спутанных темных кудрей, называя его «милый друг». Малышка Сильви сохранила в памяти то, как его называла Кьяра де Валэн, и это пробило его обычную флегматичность. Он поднял ее на руки и крепко прижал к груди, пряча несколько скатившихся слезинок за бархатной нежной щечкой…

Рагнель хотел отправиться в дорогу прямо на следующее утро, чтобы в Нанте присоединиться к герцогине. Но ему пришлось столкнуться с настоящей оппозицией в лице объединившихся детей, их гувернера, управляющего замком и госпожи де Бюр, Он еще слишком слаб, чтобы снова скакать по жаре и пыли к госпоже, которая, может быть, уже на пути обратно.

— Ведь мы не знаем, по какой дороге она поедет. Вы рискуете разминуться с ней, шевалье, — уговаривала его госпожа де Бюр. — Самое лучшее сейчас — это ждать ее здесь с нами вместе.

Это были мудрые слова, и Персеваль уступил мягкому нажиму, довольный в глубине души, что он может еще немного отдохнуть после поездки, оказавшейся куда более утомительной, чем он предполагал.

Да еще и Сильви привязалась к нему, как к последнему человеку, который связывал ее с исчезнувшим миром. Людовик де Меркер с удовольствием заметил, что малышка немного отстала от Франсуа и чаще гуляет теперь со своим взрослым другом, который крепко держит ее за руку.

А потом наступил тот благословенный вечер, когда карета теперь уже бывшего епископа Нантского привезла его, герцогиню Вандомскую и мадемуазель де Лишкур. Герцогиня явно была вне себя, а ее фрейлина по-прежнему оставалась безмятежно спокойной и, к несчастью, по-прежнему уродливой…

Герцогиня спрыгнула на землю, освободилась от многочисленных покрывал и коротких накидок, предназначенных для защиты от грязи, так как два дня подряд шел проливной дождь. Она прежде всего отдала приказание собирать вещи и готовиться к возвращению в Париж и только потом обняла детей.

— В Париж, сейчас? — запротестовал Людовик. — Да ведь там жарче, чем где-либо еще, и весь город провонял насквозь!

— Я и не знала, Людовик, что вы настолько изнеженны! Хорошо, можете оставаться в Ане вместе с сестрой и братом, а я поеду туда, где находится ваш отец.

И Франсуаза Вандомская торопливо вошла в дом, предвкушая горячую ванну и свежую одежду. Разговор был окончен.