Она покачала головой.

– Ты не понимаешь. Твои предки всегда рядом – отец и мать, и остальные прародители, если ты их единственный потомок. Они живут в тебе, как дар Предвечного, как тень былого, что спрятана в семени бхо… и так же, как пробуждается семя, являя скрытую сущность, они могут предстать перед тобой, поговорить, утешить… Хочешь?

– Как-нибудь в другой раз, а сейчас давай оставим моих предков в покое. – Дарт перекрестился, на мгновение приложив ко лбу ладонь. – Ты сказала, что Трехградье – место, куда приходят, чтоб обрести спокойствие и мир. Ну а затем? Затем, я думаю, уходят? Но куда?

– Куда угодно. Туда, откуда явились… В Лиловые Долины, Морские Пещеры, Серую Осыпь, Поток Орбрасс… На родину или в те края, где живет близкое по крови племя. Мир огромен, и в нем много приятного.

– Ты говоришь о городах?

Нерис пожала плечиками.

– О местах, где обитают творения Предвечного Элейхо.

– Бьен. Что там есть еще, ма шер ами? Я имею в виду, кроме разумных творений Предвечного? Сады, отягощенные плодами? Лужайки для пикников и прогулок? Жилища?

Она кивнула.

– Жилища, выстроенные из камня и дерева? – попробовал выяснить Дарт, но эта мысль показалась собеседнице странной. Губы ее дрогнули, гримаска недоумения скользнула по лицу.

– Из камня и дерева? Но зачем? Жилища были, есть и будут, даже у презренных пожирателей падали – таких, как эти, – она махнула в сторону пещер. – А рами и прочих роо, своих возлюбленных чад, Предвечный одарил прекрасными жилищами! Просторными, с высокими сводами, полными воздуха и света, с нишами и арками, с мягким…

– Подожди, – он прервал Нерис, положив ладонь на ее сплетенные пальцы. – Подожди, моя блистательная госпожа. Давай вначале разберемся: кто такие роо?

– Как? Ты не знаешь даже этого? – Рот ее приоткрылся в изумлении. – Все, кто живет в этом мире и одарен разумом. Рами, данниты, джолты, ко… даже тьяни, потомки тухлого яйца!

– С рами я еще не встречался, – заметил Дарт.

– Ты уверен? – Усмехнувшись, Нерис ткнула его пальцем в грудь. – Ты – рами, и я – рами… Рами – существа, подобные нам с тобой, двуногие, живущие на суше, чьи дети появляются не из яиц, не из коконов, а из материнского чрева.

Как показалось Дарту, это было слишком общим определением. Он поинтересовался:

– Пожиратели падали тоже рами?

Презрительная гримаска была ему ответом.

– У рами – у настоящих рами! – тела покрыты кожей, а не волосатой шкурой! – заметила Нерис. – И есть еще один признак: мужчины рами дарят жизнь своим женщинам.

– Дарят жизнь?

– Ну да. Через детей. Во время обряда синего времени.

«Верно и очень символично, – подумал Дарт. – Ведь что такое дети? Искры новой жизни, которые возгораются от взаимного желания и чьи костры питает страсть… А эти костры горят по ночам, в синий период. Хотя бывают и исключения…»

Он решительно поднялся и протянул женщине руку.

– Пойдемте, сударыня. Здесь слишком жарко и слишком много света. Дарить жизнь – это прекрасный обычай, но он требует прохлады, полумрака, тишины и полного уединения. Все это мы найдем в моей пещере, и там вы объясните мне подробней суть упомянутого обряда. В общем я его представляю, но кое-что нуждается в практической демонстрации… Скажи, ма шер, мы можем сразу уточнить детали? Или нужно дождаться синего времени?

Однако уточнение деталей было отложено: Нерис собралась погрузиться в вещий сон. Вероятно, этот магический акт был частью предстоящего обряда, и Дарту ничего не оставалось, как только ждать в терпеливом смирении. Впрочем, он с интересом следил за подготовкой к действу. Нерис долго шарила в своем мешке, что-то шипела сквозь зубы, проклиная чешуйчатых жаб, потомков тухлого яйца, разглядывала и нюхала мази в сосудах из раковин, недовольно морщилась – то ли какой-то важный состав был позабыт в Трехградье, то ли исчез во время плена у тиан. Наблюдая за этой суматохой, Дарт решил, что колдунья ему попалась не слишком умелая; в его понятиях истинный чародей был просто обязан держать свои арсеналы в порядке и неотступной боеготовности.

Наконец с торжествующим воплем Нерис вытащила шкатулочку из половинок ореха, раскрыла ее и погрузилась в изучение содержимого. Ларец был невелик, с ладонь, и набит всякой всячиной; в нем лежали сухие листья, маленькие костяные иглы, лопаточки и чашечки, прозрачный и плоский, похожий на линзу кристалл, мотки разноцветных нитей и три овальных камешка, которые Дарт принял за жемчужины – камни отливали перламутром и словно просились, чтоб их оправили в серебро. Судя по тому, с каким благоговением Нерис взирала на жемчужины, они являлись великой ценностью – может быть, предметом культа или магических манипуляций.

Взяв кристалл, она опустила шкатулку в мешок, уселась, скрестив стройные ноги, на устилавшем пещеру моховом ковре и подняла глаза на Дарта.

– Ты будешь охранять мой сон. Не беспокойся, если он окажется долгим, и не пытайся разбудить меня – чтобы понять откровения Элейхо, необходимо время. Может быть, он пошлет благоприятный знак… И если это случится, жди награды.

– Жду и надеюсь, моя светозарная госпожа.

Взгляд ее потянулся к кристаллу, мышцы затрепетали под розово-смуглой кожей и расслабились, дыхание сделалось тихим, едва заметным и будто с трудом прорывавшимся меж сомкнутых губ; на висках, обрамленных золотыми локонами, выступили капельки испарины. Несколько мгновений она сидела в неподвижности, потом, вдруг побледнев, мягко повалилась на бок. Веки женщины сомкнулись, кровь отхлынула с лица, тело застыло, будто пораженное молнией.

– Господь моя опора, – по привычке вымолвил Дарт, с тревогой склоняясь над ней. – Жива? Или умерла?

Но нет, он различил слабое дуновение на щеке – она дышала, и, вероятно, эта пугающая бледность и неподвижность были естественными спутниками транса. Напоминая о себе, кристалл блеснул в ее ладони, заставив Дарта сощуриться. Самогипноз?.. – мелькнула мысль. Очевидно, так… Там, на Анхабе, Констанция тоже делала подобные вещи; это являлось одним из ее занятий, частью профессии фокатора – слушать то, что не дано услышать обычным людям. Ловить дыхание вечности и шепот звезд… Быть может, Нерис, шира Трехградья, тоже была фокатором? И странствовала сейчас в потустороннем мире, где души умерших ведут нескончаемый монолог, припоминая горе и радости земного бытия?

– Бон вояж, – шепнул Дарт в розовое ушко. – Бон вояж и счастливого возвращения.

Он поднялся и покинул пещеру. Тяжесть росла, ракушка-джелфейр уже наливалась хризолитовым блеском, воздух стал душным и влажным от испарений, поднимавшихся с реки. Но небо по-прежнему сияло алмазной голубизной, и лишь далеко-далеко, где-то над центральным океаном, сплетались перья белых облаков, предвестников ночного ливня. Пахло водой и свежей зеленью, но от обиталищ криби тянуло дымом и мерзкой вонью паленого.

Брокат, очнувшийся от дремоты, расправил крылья-перепонки и взмыл над ягодными кустами, словно клочок коричневого меха, несомый ветерком. Вид у него был озабоченный – глазки поблескивали, шерсть на мордочке распушилась, розовый язычок сновал туда-сюда под темной пуговкой носа. Может, хочет есть?.. – мелькнуло у Дарта в голове.

Он хлопнул по обнаженному плечу.

– Кончай моцион, приятель, и заходи на посадку. Кушать подано.

Вампирчик спланировал вниз. Крохотные коготки царапнули кожу, зверек что-то заверещал, вцепившись лапками в густые волосы над ухом.

– Я понимаю, что не очень вкусен в сравнении с твоей хозяйкой, – сказал ему Дарт. – Однако, мон гар, ешь, что предлагают от чистого сердца. Не всякий же раз тебе лакомиться кровью благородной дамы!

Писк тем не менее не смолкал и даже сложился в понятные слова:

– Нне голлоденн… ннет… крровь нне ннадо… ннет…

– Чего же ты хочешь? – Дарт почесал зверьку мягкое брюшко. – Снова спать?

– Нне сспать… исскать…

– Что искать?

– Сскажи… Бррокат, исскать…