– Мне что делать, дон капитане? – с надменным видом поинтересовался референт.

"Дон капитане! Ехидничает? Нет, вроде бы серьезен… Тогда – с повышением вас!..” – поздравил себя Каргин и ткнул вверх пальцем.

– Следите за воздухом, дон Умберто, за подходами с пляжа и по Нагорной тропе. Еще – молитесь! Вдруг кто-то из Фриско прилетит…

Он повернулся и начал спускаться в джунгли.

За спиной грохнуло. Каргин упал, вжался лицом в сырой белесый мох; взвизгнули осколки, порыв жаркого ветра пролетел над ним, земля всколыхнулась, будто в ее глубине начал ворочаться Мировой Змей Мидгарда из скандинавских легенд. Об этом Змее ему рассказывал Лейф Стейнар, покойный приятель-датчанин. Говорил, что чудище лучше не беспокоить всякими бомбами да взрывами – не ровен час, проснется, всех отправит в Хель. Хель был скандинавским адом, и попадать туда Каргину вовсе не улыбалось. Как-нибудь попозже, в другой раз… Еще он надеялся, что ему, в силу профессиональных заслуг, уготовано место в Валгалле – там, где разносят пиво и соленые орешки голубоглазые валькирии в мини-юбках от “Коко Шанель”.

Сейчас бы он от орешков и пива не отказался… Да и от валькирии тоже…

Снова грохнуло. Меж деревьями взметнулся огонь, пронзительно заверещала и смолкла какая-то птаха, посыпались ветки и щепки, над головой со стоном пролетел кусок раскаленного металла. “Из гранатометов лупят, – подумал Каргин. – Хорошо еще, простым снарядом, не “лягушкой”…” “Лягушка” при ударе о землю подскакивала метра на полтора и лишь затем взрывалась, так что разлет осколков получался совсем иной, не снизу вверх, а во все стороны. “Лягушкой” бы его сейчас пришибли… Но и в обычных гранатах не было ничего приятного, а потому полагалось отступить. Выровнять линию фронта под давлением превосходящих сил.

Он пополз, опираясь на локти и колени – мимо низко свисавших лиан, зарослей с гроздьями белых цветов, похожих на колокольчики, мимо чико, саподиллового дерева с глянцевитыми темно-зелеными листьями. Кору чико посекли осколки, и теперь из порезов текла мутноватая камедь. “В Никарагуа ее жевали”, – вспомнил Каргин.

Поднявшись, он запетлял между деревьями, стараясь бежать бесшумно, но быстро, потом продрался сквозь колючие кусты, тремя ударами мачете расчистил путь, выбрал местечко посуше и залег. Мачете давало ему большое преимущество – он рисковал забраться в дебри, куда врагам заказан вход. Они, конечно, могли попробовать, но всякий солдат, попавший в непроходимую заросль, был уже не боевой мобильной единицей, а мишенью. С преследователями такого не случалось, а это значило, что в джунглях они не новички.

Лиц их Каргин не видел, только темные силуэты, мелькающие меж стволов, но преисполнился уверенности, что гонят его не арабы и не китайцы. Коммандос, опытные наемники, профессионалы… Кто именно, он подозревал, но подозрения еще не перешли в уверенность. Двигались они неторопливо, развернувшись цепью, с упорством охотников на беззащитную дичь, и он поддерживал их в этом мнении – не выстрелил ни разу и кое-где оставил глубокие следы, будто дичь металась и кружила, охваченная паникой. Противник, впрочем, на эту уловку не поддался, что говорило о хладнокровии и изрядном опыте. Шли, как и прежде, не спеша и с осторожностью, палили по деревьям и кустам, пугали дичь, а в заросли не лезли. Зачем, коль есть гранатомет?

Замысел их был Каргину понятен: вытеснить его из леса на открытое пространство, взять живьем и попытать, много ли беглецов засело в кратере и где обретаются те беглецы – то ли в манграх, то ли в скалах. В общем, если не считать пленения и допроса, это совпадало с его целью. Он уводил преследователей на северо-восток, подальше от Лоу-Бей и Хаоса, и занимался этим вполне успешно шесть часов. Он не устал и не испытывал особых неудобств, только хотелось есть и жгла царапина в боку от проскользнувшего излетного осколка.

Противник, надо думать, поиздержался сильнее. Если говорить об экономии сил и средств, оборона всегда предпочтительней атаки, а в джунглях и горах этот тезис верен вдвойне: догоняющий и атакующий тратит больше сил, ибо, распутывая следы и опасаясь засад, проходит большее расстояние. В такие экстремальных местах оно исчисляется не километрами, а иной мерой, связанной с боеспособностью и выживанием: усталостью, реакцией на опасность, потерей бдительности. Каргин надеялся, что неприятель если не утомлен, то раздражен: все-таки мотаться шесть часов в тропическом лесу – не шутка. Раздражение давало ему выигрыш, было таким же козырем, как мачете; гнев туманит разум, и не всякий стрелок разглядит, где настоящая цель, а где – пеньки да кочки в пятнистых моховых комбинезонах.

Шаг за шагом он вел погоню на северо-восток, туда, где мангровый лес переходил в болота, тянувшиеся до скалистой кратерной стены. Каргин здесь не бывал, как и его противники, но представление о местности имелось – разглядывал в трубу не раз, прикидывал из любопытства, где тут воды, где тут твердь, и что в краю далеком водится – может, кайманы с анакондами? Иных зверей, кроме огромных жаб, тут не нашлось, зато увидел он два озера, соединенные протокой. То, что поближе и поменьше, таилось в лесу, среди болотных кипарисов; то, что подальше, было километровых размеров окном в трясине, темным и блестящим, как вставленный в изумрудную раму обсидиан. Его обманчивая красота завораживала, но сейчас Каргин о ней не думал; он направлялся к ближнему озеру.

Разрывов не было слышно, но за спиной, метрах в двухстах, постреливали и перекликались. Влажный тропический лес глушил все звуки – треск автоматных очередей казался шелестом дождя, а людские голоса делались невнятными, так что не разберешь ни о чем кричат, ни на каком языке. Однако перекличка и выстрелы помогали ориентироваться, и Каргин, прислушавшись, решил, что находится левее, чем середина цепочки загонщиков. Это было неплохо; он собирался нанести удар как раз по левому флангу, с той стороны, где мангры смыкались с болотом. “Бей крайнего, – гласила военная мудрость. – Бей, и выходи из окружения”.

– Крайним всегда достается, – пробормотал Каргин, вскочил и короткими перебежками двинулся к озеру. Кажется, его не заметили; во всяком случае, крики и выстрелы не сделались громче. Озерный берег был где-то неподалеку – раскоряченные болотные кипарисы стояли тут шеренгами, словно дивизия на бивуаке. Но кроме них в земле торчало что-то странное и непотребное – пальмы, а может, папоротники-переростки с волосатым коротким стволом, похожим на огромную морковь, и пышным веером листвы. Из-за этих уродцев обзор был нулевым, да и проходимость почти такой же.

Хмыкнув, Каргин вытащил мачете, приласкал обтянутую акульей кожей рукоять и через пару минут пробился к озеру. Следы за ним остались заметные – целая просека в охапках перистых листьев. На берегу было просторней; тут кипарисы потеснили пальмы, раскинулись между кочками и промоинами, а те, что посмелей, даже залезли в воду.

Вода казалась черной, как деготь.

"И кто ж тут водится?.. змеи?.. анаконды?..” – подумал Каргин, ступив на озерное дно и раздвигая круглые листья кувшинок. Почва пружинила, но держала. Он смочил губы, затем побрел осторожно, по пояс в воде, присматривая подходящее дерево. Водоем был невелик, солоноват и мелок – видимо, море просачивалось в кратер сквозь незаметные трещины. За озером по обе стороны протоки лежало болото – плоское, как стол; над ним высились скалы, и темная их стена, поднявшись на восходе солнца, плавно поворачивала к западу. Слева от озера, между болотом и лесной опушкой, тянулась полоса земли, покрытая кочками, мохом да кустами – лучший путь для отступления, или, по крайней мере, самый быстрый. Конечно, в сравнении с манграми и трясиной. Каргин очень рассчитывал на него.

Подходящий кипарис нашелся в пятнадцати шагах от берега. Отличное место для засады: торчит на кочке, ветви полощутся в воде и так густы, что ствол не разглядишь. Каргин присел за деревом, стараясь не замочить бумажник в нагрудном кармане, сполоснул лицо, протер ладонью и расстегнул обе кобуры. Рядом, на соседней кочке, сидела жаба величиной с футбольный мяч. Темные выпуклые глаза изучающе уставились на него, ярко-красный горловой мешок подрагивал, словно жаба размышляла, не предложить ли себя пришельцу в жены. С тем, разумеется, условием, что впоследствии она обернется красой-девицей, наследницей корпорации ХАК.