Каргин вытащил блестящую звездочку сюрикена, подбросил в ладони. Жаба протестующе заклокотала. Он подмигнул ей.
– Не беспокойся, подружка, это не для тебя. Для очень плохих парней.
Она не поверила, булькнула разочарованно на жабьем языке и спрыгнула с кочки. “Пожалуй, анаконды здесь не водятся”, – ухмыльнулся Каргин, наблюдая, как она с хозяйским видом гребет к берегу.
За кипарисами что-то хрустнуло. Потом хруст сделался частым и размеренным, будто давили башмаками пальмовые листья на проложенной в манграх тропе, и через минуту к озеру вышел человек. Рослый, в темном комбинезоне, с короткоствольным автоматом, и совершенно не похожий ни на араба, ни на китайца. Скорее немец или скандинав – коротко остриженные волосы были светлыми, лицо – узким, с массивной нижней челюстью.
Солдат настороженно огляделся, поводя туда-сюда стволом. “”Ингрем”, не “узи”, – решил Каргин. – Ствол покороче, тыльная часть поквадратней, обойма торчит из рукояти на ладонь… Хорошая “тарахтелка”! Не семьдесят четвертый АКС, но все же… Калибр девять миллиметров, в обойме тридцать два патрона, прицельная дальность – сто…”
Не опуская оружия, светловолосый что-то вытащил левой рукой из кармана, поднес к губам и пробормотал несколько слов. “Вызывает поддержку, – мелькнуло у Каргина в голове. – Заметил, что листья порублены… А как не заметишь – старался!”
Привстав, он метнул стальную звездочку и тут же, выхватив мачете, ринулся на берег. Но добивать светловолосого не пришлось – тот рухнул у самой воды, бессильно раскинув руки, не выпустив ни рацию, ни автомат. Глаза его были широко раскрыты и неподвижны, челюсть отвалилась, в виске смертельным украшением поблескивал сюрикен. Засел он прочно; наружу торчала едва ли третья часть.
– Вот так-то, – пробормотал Каргин. – Это тебе не пикничок на лужайке…
Он склонился над убитым, погладил нашивку на рукаве. Алый крылатый дракон, извергающий пламя… старый знакомый, герб эскадрона смерти… Выходит, не обошлось-таки без Мэлори! Последовал совету, лысый хмырь! Может, и Кренна здесь? Живьем и самолично? Или отправил лейтенантов? Скорее, здесь! Деньгу упустить – не в его правилах…
Торопливо обшарив подсумки, Каргин выдернул автомат из пальцев светловолосого и произнес надгробное слово:
– Бог велел делиться, приятель. Поделишься с неимущим, Бог простит грехи.
После этого обряда он оттащил труп в сторону – так, чтоб не было заметно с просеки, затем направился к своей кочке, присел, сменил обойму и стал ждать.
Явились три башибузука. Двоих он срезал короткой точной очередью, третий метнулся в папоротник-переросток, но листья его оказались неважной защитой – Каргин успел подранить беглеца. Нашел его, хрипящего в луже крови, и добил выстрелом в затылок.
В бою убиваешь легко. Глаз не видно, слов не слышно, а если что и услышишь, так ругань и угрозы. Под них и убивать полегче…
Ничего особо ценного на трупах не нашлось, все те же подсумки да “ингремы”, ни тебе базуки, ни снайперской винтовки. С другой стороны, тащить такую тяжесть было бы несподручно, а в данный момент успех определялся быстротой. Как говорил майор Толпыго, побил горшки – и деру! Вали, пока горшечники не добрались!
"Хороший совет”, – думал Каргин, поспешно отступая вдоль опушки. Здесь, на топкой полоске земли между болотом и манграми, он двигался вдвое быстрей, чем в лесных дебрях. Ни лиан, ни сучьев, ни веток, ни корней… Ноги, правда, вязли, зато следов не оставалось – упругий мох поднимался с такой скоростью, будто каждый стебелек отрастил стальную гибкую пружину. Может, то был совсем не мох. Такая травка Каргину не попадалась ни в Африке, ни в Америке. Впрочем, тут был не континент, а остров, место совсем особое и непохожее на остальные места.
Тропический остров Иннисфри, тысяча миль от побережья Перу и две с половиной – от Маркизского архипелага… Несколько южней Галапагосов – миль на семьсот-восемьсот… Крохотная частица суши, окруженная водой, со своими деревьями и травами, своим зверьем и своими законами: Главный же из них не изменился за промелькнувшее столетие и, как помнилось Каргину, гласил: ешь, не то съедят тебя. Джек Лондон, сказки Южных Морей…
Его не преследовали – то ли разбирались с трупами, то ли погоня отстала так далеко, что он ее не слышал. Гнали его на восток, теперь же он двигался в обратном направлении, но не петлял в джунглях; от западной кратерной стены его отделяли всего километров пять. Может быть, шесть или семь. Он надеялся пре-; одолеть их за полтора часа. Тут было невозможно заблудиться: слева – лес, справа – болото, за ним – скалы. И где-то впереди – дворец с террасой, повисшей над горными кручами, и спрятанным в их глубине подземельем…
"Любопытно, как они попали в бункер?.. – размышлял Каргин. – Может, Кренне сообщили код – тот самый, высшего приоритета? Мэлори, лысый черт, его, наверное, знает… А остальное случилось по сценарию Хью: Спайдер сменил комбинацию, да не успел сообщить… Возможное дело? Возможное! Но все равно с антенной непорядок… Не бомбили, не стреляли, а ретранслятор сдох… Кто постарался? Поди узнай! Может, человек не ведал, что творит… Приказали – сделал, а теперь валяется у служебного флигеля, мертвяк мертвяком!”
От быстрого марша он вспотел, рана под ребрами начала кровоточить, пришлось залепить ее прохладным листом кувшинки. Посреди дороги в небесах раздался стрекот; разглядев “вертушки”, Каргин живо юркнул в лес, устроился под пальмами. Выслали оба “помела” – значит, эвакуируют всех, и мертвых, и живых… С одной стороны, хорошо: погони не будет. С другой – плохо; как, бы не заперли дверцу в бункер… Каргин очень надеялся туда попасть. “Ингрем” штука неплохая, но лучше воевать с винтовкой. С хорошей винтовкой и с километров двух… Тем более, когда имеешь дело с Кренной.
Когда вертолеты возвращались назад, он уже вышел к свалке и спрятался за грудой ржавых консервных банок. Прямо над ним темнело отверстие мусоропровода, за банками валялись разбитые ящики и обломки пластиковых кресел, затонувших в половодье всякой мелкой дряни – костях и бутылках, рваных пакетах, бумаге, смятых сигаретных пачках и кучках гниющих фруктов. Дальше скала изгибалась, образуя глубокую выемку – грот не грот, но что-то вроде ниши. От свалки ее отгораживал естественный контрфорс – базальтовый выступ пятиметровой высоты, темно-бурый и словно отполированный усердными руками. Каргин подобрался к нему, бесшумно скользнул наверх, свесил голову.
Дно ниши было залито бетоном, стены укреплены массивными стальными балками; в глубине зияло прямоугольное отверстие – не дверной проем, а целые ворота. На пороге сидел часовой, курил и сплевывал, стараясь попасть в валявшуюся на земле обертку от жвачки. Второй страж, с сержантскими нашивками, прогуливался как раз под Каргиным. Лица его он не видел, только темноволосую макушку да широкие, обтянутые комбинезоном плечи.
Каргин свистнул, солдат у двери поднял голову и тут же сложился пополам; в горле, прямо под челюстью, блестела звездочка сюрикена. Второй, с широкими плечами, от неожиданности застыл, потом дернулся к напарнику, но было поздно: автомат в руках Каргина уже ударил его в затылок. Бил Каргин не сильно, однако в прыжке, и не успел извернуться – упал на рухнувшего стража, прижав всей тяжестью к бетону. Тело под ним не трепыхалось, и на мгновение он подумал, что перестарался: будет ему не “язык”, а труп.
Поднявшись, он расстегнул комбинезон, ощупал рану – ладонь была в крови. Затем перевернул широкоплечего на спину, убедился, что дышит, спутал его запястья проволокой-удавкой, а щиколотки – ремнями от наплечной портупеи. Солдат был смутно знаком – видел его пару раз в каком-то из бозумских баров и даже помнил, что широкоплечий – немец из Баварии и зовут его то ли Мартином, то ли Бруно.
Определив, что череп у пленника цел, Каргин усадил его, опер лопатками о камень и принялся похлопывать по щекам. Лечение продвигалось успешно: секунд через тридцать Мартин – или Бруно? – заворочался и приоткрыл глаза. Вид у него был ошеломленный.