– Наверное, она принадлежит ко двору, а может быть, даже и к императорской фамилии?

Но монах больше не захотел отвечать и только покачал головой. Затем, слегка поклонившись, отошел и занял свое место у дверей.

Альдо немного поколебался. Из чистого любопытства ему хотелось проследить за дамой в черном и выяснить, где она живет. Инстинкт подсказывал ему, что с ней связана какая-то тайна, а тайны так манили его. Особенно в такой день, когда надо как-то убить время! И вот, опустившись на колени перед главным алтарем для короткой молитвы, он не поднимался до тех пор, пока до его слуха не донесся легкий скрип двери, у которой стоял монах. Незнакомка только что появилась. Он не двигался с места, пока она не вышла, а тогда вскочил и бесшумно, словно эльф, выскользнул вслед за ней. Так бесшумно, что совсем позабывший о нем монах-привратник, собиравшийся уже закрыть дверь, вздрогнул:

– Как, вы еще здесь?

– Я молился. Простите меня!

Короткий поклон – и он уже на улице. Как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как дама в глубоком трауре садится в крытый экипаж и уезжает. К счастью, движение, как всегда по вечерам, было оживленным, и лошадь двигалась медленно. Морозини, широко шагая своими длинными ногами, без труда поспевал за ней.

Они двинулись по Кертнерштрассе к собору Святого Стефана, затем свернули на Зингерштрассе, потом на Зайлерштатте и, сделав ничем не оправданный крюк – церковь Капуцинов была совсем близко! – в конце концов оказались на Гиммельфортгассе. Преследователь запыхался, и настроение у него уже начало портиться, однако любопытство разгорелось вновь, когда он увидел, что коляска подъехала ко дворцу Адлерштейнов. Вот он волею случая и вернулся туда, куда решил больше не приходить.

Что бы это могло значить? Старая графиня приютила у себя подругу или родственницу? Семья богата, следовательно, о жильцах не может быть и речи. И уж конечно, не старая графиня была призраком из склепа, чья фигура, а главное – быстрая, легкая поступь говорили о молодости этой женщины. Но кто же тогда это создание, чьи волочащиеся по земле юбки, казалось, отстали от моды на целое поколение? Даже для Вены, где современные обычаи и костюмы еще не получили права гражданства...

Спрятавшись в тени ворот напротив дворца, Альдо изо всех сил сдерживал свой латинский темперамент, подзуживавший его немедленно позвонить в двери жилища, ставшего вдруг таким таинственным. Это было бы глупо: если ему откроет тот самый слуга, с которым он недавно разговаривал, он примет его или за сумасшедшего, или за шпиона. К тому же за высокими окнами дворца не было света и внутри было так тихо, что Альдо стал сомневаться – уж не приснилось ли ему все приключение? Делать здесь было больше нечего, и лучше было уйти. Впрочем, стрелки часов указали ему: времени осталось ровно ° столько, сколько нужно, чтобы зайти в отель, переодеться в вечерний костюм, перекусить где-нибудь и отправиться в Оперу. Сунув руки в карманы, Морозини вышел под дождь...

Два часа спустя, затянутый в лондонский фрак, облегавший его отличную фигуру атлета, Морозини беспечно поднимался по величественной мраморной лестнице Государственного оперного театра, считавшегося в Австрии главным достоянием национальной культуры. Император Франц-Иосиф предписал содержать этот исторический памятник в роскоши, и это распоряжение неукоснительно соблюдалось. Итальянский мрамор и золото канделябров сверкали и переливались в свете стеклянных шаров. Казалось, все здесь осталось таким же, как было в золотые прошедшие времена... Женщины в вечерних платьях и дорогих мехах, изумительные драгоценности... пусть даже не всегда настоящие... Многие дамы были красивы и обладали тем особым очарованием, которое приписывают уроженкам Вены, и многие бросали приветливые взгляды на привлекательного иностранца – гостя, который, в свою очередь, не отказывал себе в удовольствии рассматривать дам.

Атмосфера в этот вечер была особенно праздничной – ведь давали «Кавалера роз», не новое, но вызывавшее всеобщий восторг творение Рихарда Штрауса, вписанное с 1911 года, когда оно было создано, в афишу Оперы, где композитор был и директором. Оркестром руководил сегодня знаменитый немецкий дирижер Бруно Вальтер, главные партии пели величайшие певцы того времени – Лотте Леманн – Марешаль, баритон Лориц Мельхиор – барон Ош. Настоящее гала-представление, которое почтил своим присутствием сам канцлер Шейпель.

Морозини наблюдал, как капельдинерша в черном, с прической, украшенной лентами, открывает перед ним дверь ложи первого яруса. В ложе находился единственный зритель, и Альдо с первого взгляда не узнал его. Одетый в безупречный черный фрак, мужчина сидел на бархатном стуле лицом к залу, откуда поднимался обычный шум голосов, оттеняемый приглушенными звуками настраивающего инструменты оркестра.

В первый миг Альдо увидел только откинутые назад серебристые волосы, довольно низко спускавшиеся на шею, неполный профиль, от которого он разглядел лишь вдвинутый под бровь монокль. Занимавший ложу человек не обернулся, и, не заметив нигде поблизости привычной трости с золотым набалдашником, Морозини подумал было, уж не ошибся ли он, надеясь встретить здесь своего странного клиента, но тут его сомнения рассеялись.

– Входите, дорогой князь! – раздался неподражаемый голос Симона Аронова. – Да, это я.

Пожав протянутую ему руку, Морозини опустился на соседний стул.

– Никогда бы вас не узнал! – с улыбкой восхищения сказал он. – Просто удивительно!

– Да? Ну, как поживаете, друг мой?

Если вы спрашиваете о моем здоровье – я чувствую себя превосходно, состояние духа – похуже. Правду сказать, мне тоскливо, и такое со мной впервые...

– Ваши дела идут не так хорошо, как раньше?

– Нет, в этом смысле сложностей никаких. Видимо, мне не хватало вас. И Адальбера! С конца января у меня не было от него никаких известий.

– Ему было затруднительно, а главное – очень неудобно послать вам письмо или каким-то другим способом известить о себе: он сидел в каирской тюрьме.

Морозини вытаращил глаза:

– В тюрьме?.. Это связано с секретными службами?

– О нет! – усмехнулся Хромой. – С Тутанхамоном. Наш друг, кажется, не устоял перед некой храмовой статуэткой из чистого золота...

Альдо был возмущен. Он знал, что у его друга ловкие руки и он способен на многое, но украсть!..

– Успокойтесь! Эту вещь нашли, а Видаль-Пеликорна отпустили с извинениями. Но какое-то время он провел в заключении. Думаю, скоро вы его увидите. Вы только что прибыли в Вену?

– Нет. Я здесь уже три дня. Мне хотелось кое-где побывать, а еще – посетить имперскую сокровищницу. Разве вы не говорили мне, что опал должен находиться там?

– Я ошибался. Опал, который хранится там, не имеет ничего общего с тем, который мы ищем.

– Я и сам заметил. Однако я установил, что в экспозиции нет ни одной драгоценности, принадлежавшей двум последним императорам и членам их семей. И не смог узнать, где они.

Разлетелись по свету! Проданы! Личные драгоценности императорской семьи 1 ноября 1918 года, как раз перед сменой режима, похитил граф Берхтольд и вывез их в Швейцарию. Многое было продано, и я не удивлюсь, если кто-то из ваших друзей-банкиров купил вещицу-другую... Прибавлю, что мне представилась возможность осмотреть свадебный убор Сисси, и ни один из опалов не похож на тот, что я разыскиваю.

Разговор прервался. Из-за перегородки соседней ложи к Аронову обратилась дама, увенчанная султаном из перьев райских птиц, и, называя его «мой дорогой барон», завязала с ним пустой светский разговор. Альдо воспользовался этим и принялся разглядывать уже заполнившийся зал... Зрелище радовало глаз: дамы в разноцветных шелках, парче и бархате, с бриллиантами, жемчугами, рубинами, сапфирами и изумрудами, украшавшими декольте или прическу. Альдо с удовольствием отметил, что омерзительная мода на стриженые волосы и подбритые затылки еще не докатилась до высшего общества Вены, для представителей которого «Холостячка», скандальная книга Поля Маргерита – во Франции с прошлого года ею упивались, – еще не стала настольной. Альдо ненавидел эту моду!