И в самом деле стало — не только потому, что по реке плыл белый катерок, что в таком ракурсе Москва была меньше похожа на Рим, и Гильермо сладостно вспомнил, как фехтовальщик, выпрямившись из изгиба, как живой лук, только что пустивший стрелу, наносил свои коронные два укола подряд, а Марко, выхватывая слова из потока русской речи, быстро втихую объяснил ему, что ребята обсуждают, как бы продолжить праздник на воздухе, кого-то еще позвать, что теперь они куда-то приглашают… вот сейчас пригласят.

В голове Гильермо вспыхивали разноцветные фейерверки. Чего не хватало — так это еще крымского игристого или чего-то в этом роде. Единственным человеком в развеселой компании, которого он понимал, оставался кроме Марко Ромка-переводчик, но миссионера это нимало не смущало. Он даже перестал поминутно интересоваться у Марко, о чем же говорят новые друзья: из вереницы их слов не выпадало ни одного знакомого, но он все равно любил их, был бесконечно рад им и готов ко всему, сдавался им целиком в полном доверии, почти как Шарль де Фуко — Господу. Роман — такой славный человек, будто сто лет знакомы, даже на Винченцо похож — тем временем потащил их в ближайший продуктовый, по ходу дела вводя в курс происходящего: «We are going to make some calls… To call some girls, our friends, real smart ladies, so to say… To have a little informal party! In our Russian style! Just let us buy some drinks right now… No, no, we pay, it's our turn», — поспешно пресек он попытки Гильермо — впрочем, попытки неуверенные и слабые — извлечь из заднего кармана худой и несчастный бумажник. «Информал парти», что может быть лучше. Провинциал говорил — наиболее естественное поведение, если понадобится, нарочно изображайте бестолковых туристов, развлекайтесь, общайтесь. А мы что делаем? Стараемся вовсю.

Совершенно расслабившись, он провожал взглядом подозрительные бутылки, которые Роман паковал в заплечный рюкзачок. Водка, конечно, русская водка. Что может быть аутентичнее, чем пить водку в России! «Vodka trinkt man pur und kalt: Das macht hundert Jahre alt!»[21]

Однако самые подозрительные бутылки — нечто винно-красного цвета, но странного оттенка и за странную цену, и еще одна, огромная, чайно-коричневая, все-таки удостоились быстрой Гильермовой инспекции. Все, что он успел с точностью понять — это проценты спирта в купленном настое: цифра 19 была воистину огромной. Слово «ВИНО» он вроде бы смог прочесть верно, но не бывает же вин такого цвета? Брови его, видно, непроизвольно поднялись при виде этикеток, да и подскочивший Толя добавил тревоги, особенно всепонимающему, хотя и честно не подававшему вида Марко:

— Плодово-выгодное? Ромыч, думаешь, они эту бормотуху будут? Они небось у себя ко всяким бордо и совиньонам привыкли, а ты — «Ослиный зад»! Отравишь еще. И нас всех за это засудят. Причем в Гааге.

— Всегда мечтал попасть в Гаагу. Мир посмотреть! Не зуди, моралист, с портвягой нормально пойдет, — отбивался Рома, заталкивая бутылки в пакет. — Я коктейль сделаю. Имени Третьего интернационала. А ты что хочешь, чтобы я на пятерку купил, да еще и на семерых? Бламанже? Гляссе?

Гильермо живо отреагировал на знакомые слова, еще более, чем прежде, изумленный составом предлагаемого напитка, и новый друг поспешил развеять его сомнения:

— Это плодовое вино. Мейд оф фрутс… энд берриз. Рашн ориджинал ресепт!

Сравнив его слова с черно-бурыми неизвестными плодами на этикетке и не желая огорчать товарища нелюбезностью, Гильермо заверил по-английски, что полностью доверяет его вкусу. Марко у него за спиной невольно таращил глаза, стараясь держать лицо и не прислушиваться к русской речи настолько уж неприкрыто. Тем более что подобную русскую речь он понимал, по правде сказать, с огромным трудом. Он привык к совсем другому словарному запасу…

На неопознанной, но потрясающе красивой станции метро у золотых врат под синим полукуполом уже дожидались обещанные дамы. Те самые, без пеплума которых не бывает настоящего веселья. Впрочем, пеплума как такового ни на одной из них не наблюдалось: обе девушки явились на встречу в брюках. Марко сразу распознал, вспомнив отрывочные характеристики приглашенных, которая тут клевая Зинка, а которая — умная Томка. Зинаида оказалась и впрямь хорошенькой, в широченных самосшитых клешах с высокой талией, однако же выгодно облегавших бедра, и в неимоверной какой-то блузочке из цветных лоскутов; гнедые волосы ее были приподняты на затылке и собраны в хвост аптечной резинкой. Тома, симпатичный стриженый очкарик без намека на косметику, бодро поздоровалась по-французски, тут же стремительно застеснялась и спряталась за подругу. Зина храбрилась за обеих и, чмокнув Андрея в щеку, протянула новым знакомым загорелую лапку. «Хэлло, фрэндс! Ай эм Зина. Хау ду ю ду? Вот и все, к сожалению, ребята, что я знаю по-вашенски, Томка, переведи!» Марко пожал ее крепкие пальчики, а Гильермо поразил всю компанию, особенно своего брата в монашестве, а также нескольких случайных наблюдателей, жестом непревзойденного изящества приняв ее кисть для поцелуя. Он не поднимал ее руку к своим губам, как делают многие подражатели истинных кавалеров, но сам склонился к руке, и лихая Зинаида от его воздушного касания на миг превратилась в крохотную изумленную девочку.

Уже на улице, обретя прежний задор, Зина полностью оккупировала поразившего ее иностранца. Единственное, на что она отвлеклась, была краткая инспекция купленных бутылок — и пара ласковых филиппик в адрес их купившего. Она вслед за Толей обозвала, хотя и без особого протеста, одно из приобретений ослиным задом, и Марко даже догадался, в чем тут каламбур, наконец рассмотрев надпись на этикетке — мелкими буквами под крупным хвастливым заявлением «ВИНО»: «Осенний сад». Однако поделиться своим наблюдением с Гильермо он бы не смог и безо всякой конспирации: его вниманием и его правой рукой совершенно завладела девушка Зинаида.

— Месье, можно, я пойду с вами? Руку мне не предложите? Ничего личного и ничего лишнего, немного итальянско-советской дружбы, то есть французско-советской, русский с французом братья навек, я могу быть отличным гидом по этой части Москвы, Том, переведи! Скажите, месье, вы женаты? Кольца не вижу, будем считать, что не женаты, Том, вот это не переводи, да и зачем нам языки, ведь мы и так отлично можем понять друг друга, верно? Люди всегда могут понять друг друга! Я студентка. Тимирязев академи, а вы журналист? Я всегда думала, не заняться ли и мне журналистикой! Всюду ездить, встречаться с людьми, смотреть широкий мир…

Гильермо, и впрямь совершенно верно понимая ее, называл ее мадемуазель и кивал, от чего мадемуазель ликовала, как ребенок на деревенской ярмарке. Руки у нее были горячие, а глаза — такие радостные и простые, что вопроса о приличии-неприличии ее поведения просто не возникало — ни у кого, кроме единственного человека.

— Зинаида! Зин! — надрывался Андрюха, однако же не осмеливаясь подкатиться поближе и перехватить девицу за свободную руку. — Бессовестная ты! Чего на джентльмена вешаешься? Увидела иностранца и хвост задрала?

— Он не джентльмен, он месье! В крайнем случае синьоре! — на всю улицу заливалась Зинаида, проталкивая свои тонкие пальчики между пальцев Гильермо, едва ли не насильно переплетаясь с ним замком. Марко как будто кто-то душил.

— Смотри, родишь французика через девять месяцев! Дитя Олимпиады!

— А если и так? Французик — небось не негритенок, рожу и скажу, что от тебя!

— От меня? А чего сразу от меня-то? Спасибо, блин!

— Ладно, уговорил, скажу, что от Ромки. Ромка отпираться не будет, он у нас храбрый! И брюнет к тому же.

— От Ромки? Как от Ромки? Что это ты имеешь в виду — от Ромки?

— Стоп, стоп, девочки-мальчики, я тут совсем ни при чем, — смуглый, и в самом деле довольно французистый на вид Ромка на ходу едва не приложил пакет с бутылками о кованую решетку по правую руку. — Экспертиза докажет. Эксперты всё всем докажут. Зинка, на меня вешать не надо, родится младенчик — сразу закричит «бонжур», тут-то и будет понятно, чей он там подданный!