Он повернулся и увидел своих старых друзей — Дамодара, сына лаллы Бирбала, и Раджгуру, сына чаудхри субедара Ачру Рама, которые играли в карты с торговцами мануфактурой братьями Муни Чандом и Дуни Чандом. Панчи побледнел и смутился: ведь его застали в униженной позе молитвы именно те, кто всегда считал себя истинными индусами, но пользовался этим храмом для игры в карты, а не для поклонения всевышнему.

— Друг мой, — вкрадчиво начал Дамодар. — Где же ты был все эти дни?

— Неужели ты не знаешь, что он лежал с проломанной головой? — перебил его Раджгуру.

— Ах вот как! Значит, взбучка, которую ты заработал, превратила тебя в святого! — издевался Дамодар. — Да, брат Панчи, подумать только: ведь ты всегда был неверующий…

— Лучше молиться, чем обжираться целый день в отцовской лавке и осквернять храм игрой в карты! — не выдержал Панчи.

— Насколько я помню, ты сам не так давно имел обыкновение играть здесь в карты вместе с нами.

Панчи решил не лезть на рожон.

— Ладно, я и сейчас не прочь сыграть с вами партию, — сказал он, решив, что это будет лучший способ поладить с ними.

Но Дамодар не унимался.

— А как насчет нашей золовки? — спросил он. — Говорят, она вернулась из Хошиарпура? Думаешь, она там сидела и ждала тебя?!

— Не говори гадостей! — ответил Панчи. Дамодар пока еще ничего прямо не сказал, но Панчи понимал, к чему он клонит.

— Эй, Дамодар! Играй себе в карты и помалкивай, — сказал Раджгуру.

— Почему помалкивай? Наша золовка, которую все время прятали от нас, вернулась такой модницей, косит шикарное сари! Люди говорят…

— Ах ты, сукин сын! — закричал Панчи. — Тебе-то какое дело, что они говорят? Заткни свою грязную глотку!

— В общем гляди за ней в оба! Ведь она вернулась из Хошиарпура, как Сита, которая побывала у Раваны…

— Ах ты, дрянь!

Казалось, к Панчи вернулась его прежняя сила. Он набросился на Дамодара и ударил его кулаком. Но Раджгуру и братья Чанд разняли их.

— Ты еще у меня получишь! — От ярости Панчи с трудом выговаривал слова. — Я тебя пополам раздеру!..

— Успокойся, успокойся, — уговаривал его Раджгуру.

— Так сердиться из-за каждого слова!

— Этот негодяй первый оскорбил меня!

— Сам ты негодяй! — закричал Дамодар и изо всех сил ударил Панчи по голове. Удар пришелся по тому месту, где у него была рана. У Панчи все поплыло перед глазами, и он упал.

В эту минуту на шум выскочил брахман храма, спавший в задней части храма.

— Принесите, пожалуйста, воды, — попросил его Раджгуру.

Дамодар с виноватым видом выскользнул из храма, братья Чанд остались ухаживать за Панчи. У дверей храма уже собралась толпа, словно здесь произошло убийство.

Когда Панчи открыл глаза, он увидел, что снова лежит дома на своей кровати, а дядюшка Рафик прикладывает мокрое полотенце к его голове. Гаури сидела возле кухни.

— Тс-с-с! — Горшечник приложил палец к губам. — Слово — серебро, молчание — золото. Сейчас Гаури приготовит тебе молоко.

Но у Панчи и так не было сил говорить, и он лишь прошептал:

— Воды…

— Дай ему воды, девочка, — сказал Рафик, обращаясь к Гаури. — И полечи его. Аллах посылает горе, чтобы испытать нас. Скоро твой Панчи поправится…

Гаури принесла воды. Панчи сел на постели и взглянул на жену. Лицо ее казалось ему сегодня каким-то загадочным. О, если бы он мог узнать, как она жила в Хошиарпуре! Ведь только об этом и говорят сейчас в деревне, и он должен это знать. В противном случае он не сможет защитить ни Гаури, ни себя самого.

Она уже отошла от него, а он все продолжал смотреть ей в спину тяжелым взглядом.

— Сын мой, — сказал дядюшка Рафик, — если в твоем сердце горит пламя гнева, загаси его. Положись во всем на аллаха. Страдание и боль — наш удел. Но жизнь возродится, если только не терять веру…

— Дядя! — оборвал его Панчи. — Я знаю, ты мудр. Но попридержи хоть раз свою мудрость при себе и позволь мне обращаться с этой женщиной так, как я считаю нужным!

После этих слов горшечнику не оставалось ничего другого, как подняться с постели и отойти от Панчи.

— Пойди сюда, Гаури! — громко позвал Панчи.

— Сейчас, — отозвалась она, наливая в стакан горячее молоко, разбавленное кипятком, и добавила: — Дядюшка Рафик хочет тебе только добра…

Она не кинулась, как обычно, на его зов, и Панчи увидел в этом признак неповиновения. Это привело его в бешенство.

Когда она подошла к его постели, она была спокойна и полна чувства собственного достоинства, какой-то внутренней силы, какой он не ожидал встретить в женщине, которая, как ему казалось, должна была выглядеть виноватой и пристыженной.

Она протянула ему стакан, но он зло, с силой, оттолкнул ее руку, и горячее молоко расплескалось по кровати и по полу.

Гаури невольно вскрикнула.

— Скажешь ты мне правду, тварь? — злобно бросил он ей.

Она молча стояла перед ним, и в ее молчании ему почудилась какая-то враждебность и даже вызов.

— Отвечай, или я убью тебя! — снова закричал он и хотел соскочить с постели.

Дядюшка Рафик удержал его.

— Что с ним? — испугалась Хур Бану.

— Я ни в чем не виновата, — проговорила Гаури со слезами на глазах. — Он сам выгнал меня, но я вернулась к нему такой же чистой, как была.

— Чем ты мне докажешь свою чистоту? Своими слезами?

Гаури прижалась к Хур Бану и снова умолкла.

То, что она нашла поддержку у Хур Бану, женщины, которая никогда не была ему симпатична, бесило его. Если б не Рафик и его жена, он бы задал ей трепку, потом помирился, и все бы обошлось. Но их присутствие не позволяло ему сделать первый шаг к примирению.

— Подойди сюда! — сказал он зло.

Гаури высвободилась из объятий Хур Бану, молитвенно сложила руки и, поклонившись, сказала:

— Я всегда была тебе верна.

Рафик знаком дал жене понять, что им следует уйти.

— Подойдешь ты или нет! — снова закричал Панчи. Но Гаури от страха не могла сделать и шага. Тогда он выскочил из кровати и набросился на нее с кулаками. Она упала. Прежде чем Рафик и Хур Бану успели подбежать к ней, он еще пнул ее ногой.

— Ты меня опозорила на всю жизнь, негодная тварь! — кричал он. — Вся моя жизнь сломалась в тот день, когда я женился на тебе, потаскуха!

Неожиданно Гаури поднялась с пола.

— Ну что ж, — сказала она, — раз я ломаю тебе жизнь, я ухожу. Я пойду в город, буду работать в больнице у доктора Махендры, растить моего ребенка. И запомни: я никогда не вернусь обратно!

В глазах ее стояли слезы, но на лице была написана решимость и сила.

— А если ты ударишь меня еще раз, — добавила она, — я отвечу тебе тем же…

— Не надо так говорить, девочка! — сказал Рафик. — Не надо… Он просто сошел с ума. Его запугали эти чертовы сплетники!

— Если он стыдится меня, я избавлю его от этого стыда! — ответила Гаури, утирая слезы, которые катились по ее щекам.

— Что ты делаешь! Он просто глупый мальчишка! — воскликнула Хур Бану.

— Нет, тетя, — проговорила Гаури, — он не глупый. Он просто слабый, избалованный человек. Это Кесаро сделала его таким. Перед односельчанами он притворялся львом! А на самом деле он трус! Они все твердят ему, что Рама выгнал Ситу после того, как она побывала у Раваны, что никто не верил в ее чистоту!.. Но я не Сита, земля не разверзнется и не поглотит меня. Я ухожу и постараюсь забыть о нем…

Она медленно повернулась, подняла с пола стакан и нерешительно направилась к кухне. Она поставила стакан на место, вытерла слезы и взглянула на горшки и кастрюли, стоявшие возле очага. У нее защемило сердце при мысли, что она должна покинуть этот дом, ее дом, созданный ее руками… Но затем, сделав над собой усилие, она гордо подняла голову и решительно двинулась вперед.

В дверях она на мгновение остановилась и взглянула на Панчи. Рыдания душили ее, но она справилась с собой и, сняв с веревки свое мокрое белье, выбежала на улицу.

Лицо ее горело. Но на нем уже не было того выражения пугливой телочки, с которым она когда-то пришла в дом Панчи. Это было лицо женщины, обладающей собственной волей.