— Ну чего ты ревешь? — опять сорвался Амру. — Мы не собираемся тебя убивать. Мы лишь хотим устроить твое счастье. И новый жених, которого мы тебе нашли… Посмотри-ка на фотографию этого почтенного человека — любая девушка была бы счастлива узнать, что такой богатый человек предложил ей руку.

— Ты только взгляни на фотографию! — подхватила Лакшми.

Гаури передернуло от отвращения, она отрицательно покачала головой и продолжала хранить молчание.

— Долго ты будешь упрямиться, безумная женщина? Смотри! — не своим голосом закричал Амру, высоко поднимая керосиновую лампу, чтобы осветить фотографию.

Гаури не взглянула на карточку, а в упор посмотрела на самого Амру. В ее взгляде он без труда мог прочесть упорное сопротивление и нежелание повиноваться.

В глазах Амру вспыхнула ненависть к девчонке, посмевшей бросить ему открытый вызов. Что-то зловещее проглянуло в чертах его лица, искаженных безграничной злобой и жаждой мщения. Гаури в страхе опустила глаза и по привычке, укоренившейся в ней с детства, стала молиться: «О мать, невидимо обитающая в этом доме и давшая мне свое имя, войди в меня и пошли мне силы перенести все это. Дай мне крылья, чтобы я могла улететь отсюда…»

Потупив глаза, Гаури мельком увидела фотографию, упавшую к ногам Амру. На ней был изображен старый, обрюзгший мужчина с надменным лицом и пышными усами. Гаури отпрянула назад и, как раненая птица, забилась на полу.

— Амру! Эй, Амру! — негромко позвал кто-то во дворе. Амру зашипел, как змея, и бросился к двери, Лакшми испуганно-вопрошающе посмотрела на двоюродного брата.

— Это Джавала Прасад, — на ходу сказал он.

Лакшми вздохнула, подошла к дочери и по-матерински ласково поцеловала ее. Но в глубине души она уже согласилась с гнусным замыслом Амру продать Гаури старшему брату Джавалы Прасада — ростовщику из Хошиарпура Джайраму Дасу. Кроме наличных, им было обещано погашение долга по закладным на оба их дома и корову.

Вошедший вместе с Амру гость выглядел очень благообразно, со священным знаком на лбу, хотя его острый подбородок и худое тело свидетельствовали о том, что богатство не шло ему впрок. Он был очень вежлив и внимателен к Гаури, что можно было бы принять за искреннее сочувствие, если бы не тон, каким были сказаны его первые слова:

— Что с тобой, дочка? Такие слезы! Вот уж действительно…

— Простите ее, сетх-джи, — умоляюще сложив руки, сказала Лакшми. — Она росла в такой ласке и холе, что ей страшно уходить из материнского дома… Ей не очень-то хорошо жилось с этим Панчи.

— Я всегда был уверен, что он настоящий негодяй! — сказал Джавала Прасад. — Ну, а теперь… Вы, надеюсь, объяснили ей, что теперь все будет хорошо?..

Амру утвердительно кивнул и с одеревеневшим от напряжения лицом повернулся к Гаури.

— Гаури, девочка, вставай — лошадь ждет, чтобы отвезти тебя в Хошиарпур.

Но Гаури и не думала подчиняться. Ее рыдания звучали все громче и громче, перемежаясь бессвязными фразами и робкими возгласами протеста.

— Что скажут соседи, дочь моя! — уговаривала ее Лакшми. — Пойдем, нельзя так упрямиться. Ведь не убивают же тебя!

— А что же это по-вашему, как не убийство?! — пронзительно закричала Гаури. — Как вы предстанете перед своим богом! Не делай этого, мама! Умоляю тебя! — И она в страстной мольбе протянула руки к Лакшми.

Старая женщина обняла ее и упала в ноги Амру.

— Пожалей ее, пожалей ее, брат! Если она не хочет идти, пусть остается. Умоляю тебя, сделай это ради моих седин. Припадаю к твоим стопам!

— Замолчи! — закричал Амру, трясясь всем телом, и с силой оттолкнул ее от себя.

— Если она так этого не хочет… — начал Джавала Прасад.

— Нет, нет, она одумается, — убеждал его Амру. — Женщины вообще странные существа — сначала они говорят «нет», а потом «да». Избалованы они нынче…

Гаури перестала плакать и вытерла слезы краем сари. Амру, приняв ее поведение за молчаливое согласие, взял ее за руку и хотел поднять. Но она тотчас вырвала руку и закричала:

— Уходить прочь и сгинь, изверг! Не прикасайся ко мне!..

Этого Амру уже не мог стерпеть.

— Ах так, безумная! Тебе все равно придется пойти!

— Что же делать? Что же делать? — причитала Лакшми, обнимая дочь.

Амру оттолкнул Лакшми и схватил Гаури за руки.

Однако упорство молодой женщины не уступало упрямству Амру. Она вырвалась от него и без сознания упала на узкую постель.

Это окончательно привело Амру в ярость. Он подскочил к Гаури, схватил ее за волосы и стащил с кровати.

— Мама, зачем ты позволяешь тянуть меня в ад! — зарыдала Гаури. — Богиня накажет тебя!.. О святая мать, богиня моего сердца, приди и порази их!..

Страшась гнева богини, Лакшми закрыла глаза и спрятала лицо в колени. Но Амру был неумолим. Словно хищная птица, он продолжал наскакивать на Гаури, с какой-то ужасающей непреклонностью хватая ее то за руки, то за талию. В конце концов он изловчился взять ее на руки и вынес к лошади, ждавшей на улице…

Пробудившись после короткого тревожного сна, Гаури увидела, что она лежит на первом этаже какого-то городского дома. Ее слегка лихорадило. Какой-то мужчина, склонившись над ней, пощупал ее лоб и сказал что-то успокоительное. У него были пышные седые усы, мешки под глазами и знак касты на лбу. Священная нить опоясывала его сильный обнаженный торс. Гаури почему-то подумала, что именно он и купил ее. Его набожная речь раздражала ее, но не больше, — страх перед гневом Амру парализовал ее чувства. Чуда не произошло — Панчи не вернулся, и она решила довериться судьбе, надеясь, что сможет стать скромной и целомудренной служанкой.

Солнечные лучи, падавшие на ее кровать сквозь высокие, как двери, окна, словно вливались усталостью в ее отупевшее, равнодушное тело.

Горло горело от жажды.

— Воды… Каплю воды… — простонала она.

Она чувствовала какое-то ожесточение ко всему в этом доме и решила, что не уступит никому. Все ее покинули. Все, даже богиня.

Пока она боролась с лихорадкой, Амру прокрался в комнату и тихонько пристроился у ее кровати. Болезнь Гаури порядком напугала его. Деньги, обещанные за девушку, спасали его и Лакшми от засухи, и уж теперь-то он вовсе не хотел, чтобы какая-нибудь непредвиденная случайность заставила ростовщика отказаться от девчонки. Это могло произойти в том случае, если Гаури будет продолжать упираться. В конце концов ростовщику все это просто надоест, и он умоет руки.

— Ну как, моя телочка… — вкрадчиво начал Амру.

Она вдруг замерла, затихла, и только глаза ее горели ярким светом. Присутствие ненавистного Амру, наглость, с какой он осмелился приблизиться к ней, сковали ей язык. Тяжело дыша, она лишь слегка открыла рот и облизнула губы.

Амру понял, что она хочет пить.

— Сейчас я дам тебе воды, — сказал он, подошел к глиняному кувшину, налил холодной воды в медную чашку и протянул ее Гаури.

Она приподнялась, взяла чашку у него из рук и с жадностью стала пить.

— Много не надо, — предостерег он, решив, что от холодной воды ее будет лихорадить еще больше. Но она выпила все до капли, сунула ему в руки чашку и легла снова — ей стало легче.

Амру искоса взглянул на нее и понял по ее подчеркнутому безразличию, как она его ненавидит. И еще он понял, что уже никакой добротой не сможет загладить свою вину перед ней. Понурив голову, он долго сидел в молчании.

— Послушай, Гаури, — вдруг сказал он. — Здесь сейчас никого нет, кроме нас с тобой, но ты не бойся. Как я ни плох, больше я тебя не обижу. Зло сделано — и ты здесь. Теперь тебе остается лишь примириться с тем, что ты принадлежишь сетху Джайраму Дасу. Мы бедны, а беднякам выбирать не приходится. Что до меня, то я не могу свернуть с пути зла — иначе я не спасу свою землю и корову твоей матери. Ведь все эти ростовщики — сущие кровопийцы. Мы же только их покорные слуги.

— Хорошо, пусть так, — перебила его Гаури. — Но как могла мать продать родную дочь? Лучше бы она задушила меня при рождении, чем убивать теперь… — Голос ее звучал по-детски наивно, но в нем чувствовалось возмущение, идущее из глубины души.