Ростовщик решил воспользоваться моментом, чтобы предложить ей подарки.

— Девочка, — сказал он, — мне очень хочется, чтобы ты поскорее выздоровела… Тогда ты сможешь надеть это бенаресское сари, которое я для тебя купил… А вот и драгоценности, наши фамильные драгоценности! Старое золото, теперь уж такого не достанешь! С тех пор как умерла моя бедная жена, все эти безделушки лежали внизу, в сейфе…

Голос его оборвался, глаза затуманились слезами. Он с достоинством отвернулся, и Гаури послышалось в его словах неподдельное горе.

С изумлением смотрела она на этого старика. Оказывается, он не такой уж злодей! Пусть он купил ее как рабыню, но все же он пытается ее уговорить. А может, он просто хитрит? Она исподволь присматривалась к нему. Почему-то усы у него гораздо более седые, чем на фотографии, которую показывала ей мать. Во всяком случае, когда он плачет по своей умершей жене, он вызывает сочувствие.

Джайраму Дасу показалось, что ему удалось тронуть сердце Гаури, и он решил продолжать в том же духе.

— Да, девочка моя, — продолжал он, — с тех пор как умерла Ясодха, я совсем один. Никто мне не готовит, никто меня не обшивает. Я хочу, чтобы у меня в доме была богиня, которая принесет мне удачу… Бог не обидел меня богатством, но в торговле застой, денег ни у кого нет. Засуха несет разорение не только деревне, но и нам в Хошиарпуре. Целый день я сижу в лавке, но никто ко мне не заглядывает. И всегда наедине со своими мыслями — вспоминаю о жене. Я сплю один на террасе, и нет в моем доме женщины, которая растерла бы мне на ночь ноги. Ты и не знаешь, каково приходится человеку, когда он становится стар!

Гаури решила прервать поток его красноречия.

— Я буду вам хорошей служанкой, — сказала она.

— Ты станешь для меня больше, чем служанкой, ты станешь богиней! Я принес тебе ценное кашмирское покрывало… Быть может, по нашим священным индуистским законам я слишком стар, чтобы жениться на тебе. Но если ты наденешь чаддар и станешь моей женой…

— Нет, нет! — Гаури прикрыла лицо руками.

Жалкая покорность этого человека вызывала у нее раздражение. Чего стоят эти его мешки под глазами и словечко «ценное»! И еще предлагает стать его женой!

Ее всю передернуло от отвращения.

— Хорошо, хорошо, девочка, — забеспокоился он, — я буду молчать.

Не понимая, что так вывело ее из себя, он умолк. И все же ему очень хотелось сломить ее безрассудное упрямство — в конце концов, она не должна обижаться, что он купил ее. Он подошел и хотел погладить ее по голове. Она оттолкнула его руку с такой силой, что он отшатнулся и невольно выругался:

— Ведьма!..

На следующий день доктор Махендра пришел вновь. Ростовщик, сложив руки в знак уважения к нему, следовал за ним.

Доктор знаком попросил его выйти и оставить его наедине с больной. На нем снова были брюки и рубашка цвета хаки, и Гаури он показался таким же сдержанным и далеким, как и вчера.

Даже движения у него были те же самые: взглянув на часы, вынул трубку, приставил к ее груди, выслушал. Потом отвернулся, словно чего-то стыдясь, и сказал:

— Так не годится, девочка! Ты сама виновата в том, что сегодня тебе еще хуже, чем вчера.

Гаури взглянула на него робко и умоляюще.

— Я умру, если останусь здесь, — прошептала она.

Он мрачно кивнул и позвал:

— Сетх Джайрам Дас!

Ростовщик тотчас же появился. Руки его, как всегда, были сложены в жесте послушания.

— Эту женщину надо отправить в больницу или в мою лечебницу. Здесь ей нельзя оставаться, она нуждается в хорошем уходе.

Ростовщик покорно опустил голову, потом искоса взглянул на Гаури. «Они сговорились между собой, — подумал он. — Впрочем, они, наверно, разговаривали и вчера». Однако он не осмелился спросить о чем-либо.

Презрительно взглянув на торговца, Махендра взял шлем.

— Что бы ни приказал сахиб доктор, все будет исполнено, — поспешил заявить ростовщик. — Вылечите эту девушку, и, я надеюсь, она будет мне хорошей женой…

Последние слова старый пройдоха добавил для того, чтобы отвести от себя все подозрения, которые могли внушить врачу жалобы Гаури.

— Я пришлю за ней санитарную машину, — сказал доктор Махендра и направился к выходу.

Как и вчера, сетх вложил ему в руку пятнадцать рупий и засеменил вслед за ним по лестнице. Когда они сошли вниз, ростовщик набрался храбрости.

— Сахиб доктор, — сказал он, — как только она поправится, я сразу женюсь на ней. И тогда благодаря вашим заботам старость моя пройдет в покое. Будет кому готовить мне, и обшивать меня, и растирать мои усталые ноги…

На лице Махендры мелькнула какая-то странно торжественная улыбка. Вероятно, так он улыбался в те дни, когда ему особенно удавалась какая-нибудь операция. Ничего не ответив ростовщику, он вышел из дома.

Медленно и тяжело поднимаясь обратно, Джайрам Дас думал о том, как ему поступить с этой упрямой девчонкой. Сначала он решил прямо заявить ей, что он немало заплатил за нее, имеет на нее все права и если она не перестанет выкидывать свои женские штучки, ей несдобровать. Но, подойдя к дверям ее комнаты, он решил, что не стоит выводить ее из себя и лучше уж постараться ее разжалобить.

— Девочка, — начал он, входя в комнату, — ты ведь слышала, что сказал сахиб доктор. Теперь моя честь в твоих руках. Я второй человек в этом городе после сетха Кхатарии и очень дорожу моим добрым именем. Я не пожалею денег на твое лечение. У тебя будет время подумать, как хорошо ты могла бы жить у меня. Слава богу, дом у меня богатый.

Но Гаури вовсе не улыбалось возвращаться в этот богатый дом. Достаточно долго пришлось ей страдать, и богиня, наконец, должна разрешить ей вернуться в дом своих отцов.

Через два дня после того, как ее привезли в лечебницу, Гаури почувствовала себя настолько лучше, что уже могла помогать в многочисленных хлопотах молодой сестре милосердия мисс Кларе Янг, вокруг которой вращалась жизнь этой маленькой, всего на двадцать коек, лечебницы. К этому времени Гаури была уже на третьем месяце беременности и ее время от времени поташнивало, хотя в общем-то она не очень страдала.

Доктор Махендра осматривал ее каждое утро и делал это всегда молча, если не считать тех кратких распоряжений, которые он давал мисс Янг или самой Гаури.

Однако младший врач, Ратанчанд Батра, который выполнял в лечебнице обязанности хирурга, проявлял к ней явно повышенный интерес и пытался завязать с ней отношения, не совсем соответствующие тем, какие обычно существуют между врачом и пациентом. Проверяя пульс, он всегда брал ее за руку несколько более нежно, чем полагается в подобных случаях, и часто подшучивал над Джайрамом Дасом, из чего было видно, что он каким-то образом осведомлен о том, что с нею произошло.

Но так как доктор Ратанчанд Батра был красивым молодым человеком лет тридцати пяти и чем-то напоминал ей мужа, Гаури не протестовала против его несколько непристойных шуток, хотя и принимала их с некоторой осторожностью и достоинством женщины, убежденной в своей порядочности.

— Ну, как сегодня чувствует себя наша больная? — весело говорил он, заходя по утрам в палату, располагавшуюся на первом этаже бунгало, построенного в индийском стиле (второй этаж занимал он сам со своей женой).

Не зная, как держать себя со столь высокопоставленным человеком, Гаури улыбалась веселому доктору, полагая, что ему известно гораздо больше того факта, что ростовщик купил ее.

Раза два-три, когда она была у него на осмотре, ей показалось, что он как-то выжидательно глядит на нее, улыбаясь, и ей была приятна мысль о том, что он симпатизирует ей. Но однажды он игриво подмигнул ей, и она, стыдясь, отвела глаза, слегка испуганная тем, что он пользуется преимуществом своего положения доктора. «Старики иной раз жадны, но и среди молодых попадаются подлецы», — многозначительно сказала сестра Янг, заметив, что доктор Батра заигрывает с Гаури. Это насторожило ее.