чтоб растопить эту стынь.

Светит компьютер в ночи,

будто бы пламень свечи, -

видно, зовёт, кровосос,

в мир упоительных грёз.

В голубоватый экран

бьётся людской океан.

Но, как спасательный круг,

сжато кольцо твоих рук.

Есть ли любовь или нет -

нам не подскажет рассвет.

Но небольшая беда -

это не знать никогда.

Птички запели в саду,

рыбки проснулись в пруду.

Вот мы уже не одни.

Спи, моя радость, усни.

Август, 2011

ИЗВИНЕНИЕ

ПЕРЕД НАСЕКОМЫМ

Однажды, сидя у компа

и сочиняя невозбранно,

во гневе я убил клопа,

приползшего на свет экрана.

Точнее, это был не клоп,

а жук, огромный насекомый,

хотя и страшный, как циклоп,

но тягой к знаниям влекомый.

Зачем сгубил я существо,

не лишнее в природе зыбкой,

надменно посчитав его

зоологической ошибкой?

Зачем не дрогнула рука,

поняв, что это не игрушки

и что от бедного жука

недолог путь и до старушки.

О нет, я далеко не йог

и не эколог из Небраски,

не гуманист, но, видит Бог,

я не желал такой развязки.

Напрасно посягнул я на

того, чьи крылышки повисли,

кто мог бы оценить сполна

полёт моей высокой мысли.

И если даже жизнь - борьба,

во исполнение задачи

не надо убивать клопа,

жука безвинного - тем паче.

Чтоб не вводить себя во грех

и жить на совести без пятен,

мочить не надо даже тех,

кто нам, положим, неприятен.

Насельник скромный ЖКХ

и верный член электората,

прошу прощенья у жука:

да обойдёт меня расплата!

Да не поставит мир жуков

вдруг точку на моей карьере,

и не вползёт ко мне в альков,

и не присудит к высшей мере.

Август, 2011

* * *

Пермь - быв. г. Молотов, ныне Пермь (из энциклопедии).

Я родился в городе Перми.

Я Перми не помню, чёрт возьми.

Железнодорожная больница.

Родовспомогательная часть.

Бытие пока ещё мне снится,

от небытия не отлучась.

Год военный, голый, откровенный.

Жизнь и смерть, глядящие в упор,

подразумевают неотменный

выносимый ими приговор.

Враг стоит от Волги

до Ла-Манша,

и отца дорога далека.

Чем утешит мама, дебютантша,

военкора с корочкой "Гудка"?

И, эвакуацией заброшен

на брюхатый танками Урал,

я на свет являюсь недоношен -

немцам на смех,

чёрт бы их побрал!

Я на свет являюсь - безымянный,

осенённый смертною пургой.

Не особо, в общем, и желанный,

но хранимый тайною рукой -

в городе, где всё мне незнакомо,

где забит балетными отель,

названном по имени наркома,

как противотанковый коктейль.

И у края жизни непочатой

выживаю с прочими детьми

я - москвич, под бомбами

             зачатый

и рождённый в городе Перми,

где блаженно сплю, один из судей

той страны, не сдавшейся в бою,

чьи фронты из всех своих орудий

мне играют баюшки-баю.

Октябрь, 2011

* * *

К ночи, когда понесут трепачи

умные вздоры,

превозмогая усталость, включи

ящик Пандоры.

Не донесётся с полуденных стран

песня Хафиза,

но без усилий проломит экран

грудью Анфиса.

И во дворе, где с утра поддавал,

меряя граммы,

четырёхлетнюю тащит в подвал

зритель программы.

Будет сулить нам блага имярек,

ржачку - каналы.

Се - двадцать первый

продвинутый век

входит в анналы.

Здесь под фанеру вопит педераст,

млея от страсти,

и, на иное ничто не горазд,

ластится к власти.

И, не боясь угодить на скамью,

сердцем не жёсток,

не торопясь вырезает семью

трудный подросток.

Нам растолкуют, что твой Пуаро,

просто и прытко,

как проносила, спускаясь в метро,

бомбу шахидка.

И генерал, что страну известил

об инциденте,

не утаит, сколько весил тротил

в эквиваленте.

[?]Милая, выруби этот дурдом.

Дуй за заначкой.

Или ещё перечти перед сном

"Даму с собачкой".

Сентябрь, 2011

* * *

Как обычно, с шести до семи

по бульвару, что льнёт к переулку,

человек, не заведший семьи,

не спеша совершает прогулку.

Он по моде пострижен, побрит

и спасаем кашне от микробов.

Но пальто дорогое сборит

и, сдаётся, не чищена обувь.

О свобода от тягостных уз,

от житейской рутины и прозы!

О счастливец, не дующий в ус,

обожающий метаморфозы!

Он проходит наш бедный сыр-бор

без малейшей обиды и злости,

не имея в сей жизни опор

никаких,

кроме собственной трости.

Дни туманней, и даль золотей.

И, усевшись под вянущей ивой,

на играющих шумно детей

он взирает с тоскою брезгливой.

Мир прекрасен, не ясен итог.

И "жигуль" никому не завещан.

И глядит он, жалея чуток

всех его не приветивших женщин.

И, поднявшись легко со скамьи

(благо небо немного поблекло),

человек, не заведший семьи,

не спеша направляется в пекло.

Ноябрь, 2011

* * *

Отец уже три года не вставал.

Родня, как это водится, слиняла.

И мать, влачась, как на лесоповал,

ему с усильем памперсы меняла.

Им было девяносто. Три войны.

Бог миловал отсиживать на нарах.

Путёвка в Крым. Агония страны.

Бред перестройки.

Дача в Катуарах.

И мать пряла так долго эту нить

лишь для того,

чтоб не сказаться стервой, -

чтобы самой отца похоронить.

Но вышло так - её призвали первой.

И, уходя в тот несказанный край,

где нет ни льгот, ни времени,

ни правил,

она шепнула: "Лёня, догоняй!" -

и ждать себя отец мой

не заставил.

Они ушли в две тысячи втором.

А я живу. И ничего такого.

И мир не рухнул. И не грянул гром -

лишь Сколковым назвали

Востряково.

Январь, 2012

* * *

А дни впереди всё короче,

а тень позади всё длинней.

И нет ни желанья, ни мочи

разглядывать, что там за ней.

Ты думал, что ты астероид,

как свет воссиявший в ночи.