— Мне не надо, — сдержанно сказал Драхвитц.

Воок поставил рюмки на середину стола, взял свою и, подняв ее, кивнул остальным.

— Ну, давайте перейдем к делу, — начал торговец антиквариатом и пододвинул свое кресло к Драхвитцу. — Я предполагаю, что вы тоже проводите проверочные мероприятия в отношении Вебера?

— А кто же еще?

— Да, действительно, кто же еще. Два таких прискорбных события в нашем тихом городке, — задумчиво продолжал он. — В эти дни в нашем городе появились тысячи посторонних, а такие встречи, как показывает практика, привлекают и уголовные элементы, которые приезжают, чтобы половить рыбку в мутной воде.

Взгляд Воока остановился на Ландгуте, лицо которого выражало удивление, поскольку такая увязка случившегося ему не пришла бы на ум.

— Да, правильно, — живо согласился он. — Возможно даже, что кража документов и последующее убийство Геердтса не связаны друг с другом.

— И какой мотив вы усматриваете? — спросил Драхвитц.

— Но, дорогой Драхвитц, — ответил Воок, — для чего убивают? Например, чтобы обогатиться.

— Убитого не ограбили. Мы нашли в бумажнике Геердтса свыше трехсот марок.

— А может, там было более трех тысяч марок, и убийца оставил триста, чтобы ввести вас в заблуждение?

— Возможно и так, но маловероятно, — неохотно уступил Драхвитц.

— Давайте предположим вначале, что это так. И тогда, господа, убийство Геердтса никак не увязывается с трагической историей, приключившейся с Вебером, поскольку обаятельный детектив пал жертвой несчастного случая.

Торговец антиквариатом замолчал. Нависла угнетающая тишина.

Шлихтинг и Ландгут были ошеломлены, а Драхвитц скептически поглядывал на Воока. Тот продолжал, тщательно подбирая слова:

— Было раннее утро, господа, после бессонной пьяной ночи. К этому добавляется туман, местами слишком плотный. Стрелок услышал в кустарнике шорох… и…

Драхвитц приподнялся:

— Кто услышал?

— Стрелок.

— Ну, ладно, хватит! — воскликнул Драхвитц, теряя терпение. — И кто же стрелок? Кто сделал этот выстрел?

Антиквар пожал плечами.

— Я, разумеется, не знаю. До сих пор никто не доложился. А как выкручиваться, это уже ваше дело. Драхвитц.

Советник уголовной полиции выпрямился в кресле.

— Я, конечно, признаюсь, что все было бы проще, не будь у меня сегодня утром одного телефонною разговора. Позвонил коллега из Гамбурга, советник уголовной полиции Линдберг, и попросил, чтобы я допустил к расследованию его людей, а именно — Шоппенхауера. Само собой разумеется, безо всяких служебных полномочий, а в качестве частного лица. Должно быть, Вебер имел связи с гамбургской полицией. Линдберг дал понять, что он, как и Шоппенхауер, дружил с погибшим.

— И вы так запросто позволяете вмешиваться в чужие дела? — Тон Ландгута стал вдруг резким.

— О, Боже! А что мне остается делать, если об этом просит коллега? — возразил Драхвитц.

На некоторое время разговор смолк, и каждый задумался над своими мыслями, далеко не услаждающими. Наконец раздался спокойный голос Воока:

— Я и в самом деле не знаю, господа, что вы, собственно, хотите? По поводу случившегося на охоте даже комиссар Шоппенхауер не сможет ничего изменить.

— Вы забываете Фреезе, — уныло сказал Шлихтинг. — Адвокат тоже участвовал.

Вновь возникло тягостное молчание, которое нарушил Ландгут. Преодолевая себя, он произнес:

— Фреезе я беру на себя.

— Как? — спросил Шлихтинг.

— Кажется, я уже говорил вам, что знаком с Фреезе еще по Килю. И мне кажется, что адвокат так же не заинтересован в скандале, как и мы.

— Тогда все в порядке, — заключил Воок. Облегченно вздохнув, он взялся за графинчик.

— К сожалению, не все в порядке, господин Воок, — хладнокровно возразил Драхвитц.

— Как так не все?

— Кто-то же стрелял и должен был признаться, не так ли?

— Да, — согласился Воок. — Но не забывайте, что человеку грозит наказание за неумышленное нанесение телесных повреждений. Поэтому понятно, что никто не признался.

Драхвитц согласно кивнул.

— Хорошо, но давайте разберемся. Кто находился на берегу на той стороне, где был произведен несчастный выстрел?

— Я не помню, — последовал ответ Воока.

— Но вы же сами расставляли людей.

— Ну, да… но я не предполагал, что мне надо запомнить эту расстановку, что в последующем она будет играть какую-то роль в полицейском расследовании.

Драхвитц не поддался ироническому тону антиквара.

— Попытайтесь все же вспомнить, — строго произнес он.

— А я ничем другим и не занимаюсь, — вздохнул Воок. — Это Маннельт, Шлихтинг, Ландгут, Фреезе и Аэлиг.

— И все?

— Нет, конечно, но других я просто не могу припомнить.

— Сколько выстрелов было сделано?

— Только один!

— Что вы предприняли потом?

— Мы сразу же прекратили охоту.

— И собрались снова в исходной точке?

— Разумеется.

— Кто-нибудь отсутствовал?

— Вебер, естественно.

Советник уголовной полиции слегка улыбнулся.

— Конечно. А ружья вы осмотрели?

— Сразу же.

— И выявили то, из которого стреляли?

— Ну, да. Мне потребовалось только понюхать стволы.

— Правильно. Оружие перед началом охоты вы вручали лично?

— Да.

— Значит, вы должны знать, кому досталось то злосчастное ружье.

— Никак нет. Было четырнадцать ружей, и я не помню, у кого оно было.

— В этом-то и заключается ваша ошибка, господин Воок. Как руководитель охоты, вы должны были четко проследить за сдачей оружия. А теперь эта мелочь опровергает вашу версию о несчастном случае.

На лице Воока появилось хитроватое выражение, и также хитровато зазвучал его голос:

— Должен заметить, что в своих вопросах вы чрезвычайно щепетильны, господин Драхвитц.

Драхвитц покачал головой.

— Ну нет, господин Воок. Это лишь предположение. А что вы будете говорить, когда комиссар Шоппенхауер зажмет вас в тиски? Лед, на котором мы стоим, очень тонок, господа!

— И как же выпутаться из этого неприятного положения?

— В этом-то и весь вопрос.

— Я просто не понимаю, — вмешался в их разговор Шлихтинг, — что Воок имеет против вашего расследования? Даже если это убийство! — Он повернулся к торговцу антиквариатом. — Почему вы упираетесь?

— Вы действительно не понимаете, Шлихтинг? — спросил Ландгут, который, забавляясь, следил за дуэлью между. Драхвитцем и Вооком. — Подумайте сами! Имя Воока, имя будущего министра, оказывается в центре следствия по убийству, да еще перед самыми выборами! Что скажут избиратели?

— Естественно, это нежелательно перед выборами, — замялся Шлихтинг. — Лично мне было бы жаль, если шансы Воока упадут, но все же я не склонен таскать ему каштаны из огня!

— А вам и не нужно. Шлихтинг. — Антиквар широко улыбнулся.

— Что мне не нужно?

— Таскать каштаны из огня. Когда прогремел выстрел, я стоял, как доказано, на другом берегу речки. А там, откуда стреляли, стояли вы!

Шлихтинг вздрогнул.

— Не только я! Фреезе, например, тоже!

— Ах! Друг убитого!

— До этого вы говорили о несчастном случае, — вклинился в разговор Ландгут.

Воок повернулся к нему.

— А я и не опровергаю.

— Ландгут, Майнельт и Аэлиг тоже были на том берегу, — настаивал Шлихтинг.

Драхвитц улыбнулся.

— Аэлиг, который до тридцать третьего года был социал-демократом, а после войны считался умеренным? Оригинально!

— Какое отношение имеет прошлое Аэлига ко всему случившемуся?

— Вы забываете о мотиве… несчастного случая.

От этих слов даже у Ландгута исчезла с лица улыбка. Он осторожно спросил:

— Вы связываете убийство Геердтса с этим несчастным случаем?

— Ох. Боже мой!

— Тогда речь должна идти об одном и том же преступнике или об одной и той же группе лиц?

— Между нами, монахами, говоря, да! — ответил Драхвитц.

— Ну, тогда я могу быть за себя спокоен, — доложил Ландгут. — Меня нет в коллекции Геердтса, и поэтому у меня отсутствует всякий мотив.