Пустой класс в школе-интернате. Слышна музыка и шум новогоднего вечера. В дверь заглядывает Киля. У него на затылок сдвинута маска поросёнка.

Киля (неуверенно). Дима! Димон, ты здесь? Я только хотел тебе батарейки подарить. Те самые, к приёмнику. Ты же говорил, что тебе надо, а?

(Входит в класс и останавливается в нерешительности. Заслышав в коридоре шаги, поспешно прячется за парту.)

Вбегает Димон. Школьный китель перетянут красным кушаком, на голове косынка, на глазу повязка — пират. Срывает повязку, с досадой кидает её на пол. Потом подходит к доске и размашисто пишет на ней: «Стеша, так нечестно!» Стирает. Снова пишет: «А вы?.. Кого себе избрали? Когда подумаю, кого вы предпочли…» Стирает. Садится на парту, играя кинжалом. Появляется Стеша. На ней длинное платье, кружевная наколка в волосах, кружевной передник — горничная прошлого века.

Стеша. Димон, ты что? Что ты здесь делаешь?

Димон. От Кили-поросёнка прячусь.

Стеша. А из зала зачем убежал?

Димон. Так.

Стеша. Ты обиделся? Обиделся, что тебя за кулисы не пустили? Но пойми, там же тесно. Пускают только своих из труппы.

Димон. Севка Зябликов куда ни зайдёт, всюду тесно станет. Тоже мне, Чацкий из восьмого «Б».

Стеша. Димонище, так нечестно. При чём здесь Зябликов?

Димон. При том.

Стеша. Ты, может, перепутал? Я ведь Лизу играла, а не Софью. Он за весь спектакль ко мне даже не подошёл.

Димон. Это на сцене. А после спектакля с кем ты танцевала?

Стеша. Что ж такого? Он меня пригласил, а я…

Димон. А ты и растаяла. Конечно! Восьмой класс! Артист!

Стеша. Какой ты всё-таки жестокий.

Димон. Да я бы этому артисту…

В дверях появляется голова Лавруши.

Лавруша (радостно). Эй, ребята! Что я вам скажу…

Стеша. Неужели?..

Лавруша. Тс-с!.. Кили здесь нет?

Димон. Нет.

Лавруша. Раз-ре-шил.

Димон. Врёшь.

Лавруша. Честно. Сначала и слышать не хотел, но я ему говорю: «Алексей Федотович, помните, вы сами рассказывали, как вас в детстве двенадцатилетний брат на себе тащил в больницу? Ночью, через лес».

Стеша. А он?

Лавруша. А он говорит: то мой брат, а то вы. И там восемь километров было, а здесь сорок.

Димон. До наших Зипунов?

Лавруша. Я ему и говорю — это по большаку сорок. А мы-то напрямки, через сопки, на лыжах, Там и двадцати не будет. И не ночью же — днём.

Стеша. Не первый ведь раз.

Лавруша. Ну да. Из дому в интернат можно, а из интерната домой нельзя? И вворачиваю его любимое? «Где логика?»

Димон. Молодец.

Лавруша. Тут он засмеялся и рукой махнул. Ладно, говорит, разрешаю. Но как доберётесь, сразу звоните сюда. Во директор!

Стеша. На лыжах! Втроём! Ура!

Взявшись за плечи, они пускаются в пляс и не видят, как из своего укрытия вылезает сияющий Киля и нерешительными прыжками пытается присоединиться к их ликованию. Димон замечает его первым, застывает на месте. Останавливаются и другие. Пауза.

Димон. Как в страшном сне. Мальчик, ты чей? Что-то у тебя лицо очень знакомое.

Лавруша. Ох, Киля, Киля. Если я завтра мыльницу открою, и ты оттуда выскочишь, не удивлюсь. Вот до чего ты меня довёл.

Киля (скромно). Не… В мыльницу нам не залезть.

Стеша. А сюда? Зачем ты сюда забрался?

Киля. Вас хотел найти, подарки у меня к Новому году. (Роется в карманах.) Вот, Лавруше — семечек кулёк. У тебя же дома хомяк живёт, пусть ест. Тебе, Стеша, артист Демьяненко. Цветной.

Стеша. Спасибо, Киля. Демьяненки у меня как раз нет.

Киля. Тебе, Димон, батарейки к приёмнику. В радиокружке достал. Ты погляди, подойдут или нет?

Димон. И глядеть не буду. Ребята, вы что? Зачем вы у него взяли? Он же теперь опять за нами увяжется.

Киля. Да ты бери, не бойся. Думаешь, не возьмёшь, так я за вами не пойду? Всё равно ведь пойду.

Лавруша. Куда пойдёшь?

Киля. А в Зипуны. Домой, на каникулы.

Димон. Во обнаглел.

Стеша. Нет, Киля, пойми — на этот раз тебе с нами нельзя.

Киля. Чего это? Вы зипуновские, и я зипуновский. Куда ж я без вас?

Стеша. Но ты и на лыжах-то еле стоишь. А идти знаешь сколько? Двадцать километров. Свалишься посреди дороги, что мы с тобой будем делать?

Киля. Не свалюсь. Что мы, хуже других.

Стеша. Мы, мы… Не хуже, а младше. И невезучий ты страшно. Кто летом на мосту провалился? Помнишь? Подвода проехала — ничего, трёхтонка — нормально, а под тобой доска проломилась. Скажешь, не так?

Киля. То доска, а то снег. Снег уж не проломится. Неужто меня на все каникулы здесь бросите?

Лавруша. Зачем на все? Мне Алексей Федотыч сказал, что через три дня к нам машина пойдёт, Мы бы и сами на ней поехали, да нам спешить надо. Стешу в клубе ждут, без неё концерт сорвётся. А ты на машине прикатишь. В кабине, с шофёром — красота!

Киля. Не. Я лучше с вами.

Стеша. Димон! Объясни хоть ты ему.

Димон. Я бы объяснил. Да ты первая завопишь: нельзя, нечестно, жестокий.

Стеша. Но ведь мы с ним не дойдём. Помнишь, летом он за нами увязался? Когда за раками ходили. До Запрудного озера так и не добрались.

Димон. Ну вот что, Киля. Раз уговоры на тебя не действуют… считаю до трёх: Раз!.. Два!.. (Угрожающе надвигается на него.)

Киля сначала пятится перед ним, потом, зажмурившись, вцепляется в парту — попробуй оторви.

Стеша. Нет! (Кидается вперёд и хватает Димона за руки.) Так же нельзя! Нечестно.

Димон. Что я говорил.

Лавруша. Эй, зипуновский! Можешь открыть глаза. Опять твоя взяла.

Киля приоткрывает один глаз, потом второй, недоверчиво обводит лица трёх друзей и, наконец, расплывается в счастливой улыбке. Музыка вечера.

Помещение почты в деревне Ночлегово. Анечка дежурит у телефонного коммутатора. За окном воет ветер. Писк зуммера. (Все телефонные и радио-диалоги желательно давать «зримо», высвечивая актёра-собеседника в другом углу сцены.)

Анечка. Ночлегово слушает.

Алексей Федотыч. Анечка, это снова из школы-интерната. Ну, где там Зипуны? Сколько можно ждать?

Анечка. Алексей Федотыч, но я же вам говорила: не отвечают Зипуны. Наверно, обрыв. Пурга-то какая — слышите? (Поворачивает микрофон в сторону окна.)

Алексей Федотыч. Что вы мне пургу даёте слушать. У меня здесь на третьем этаже пострашнее воет. Вы мне Зипуны, Зипуны дайте!

Анечка (вставляет штекер в гнездо, нажимает кнопку вызова). Ну вот, опять не отвечают. Обрыв, ясно дело. Или Новый год второй день празднуют.

Алексей Федотыч. Хорошо он начался, этот год, ничего не скажешь.

Анечка. А что случилось, Алексей Федотыч?

Алексей Федотыч. Ребята зипуновские ушли домой — вот что. Четверо.

Анечка. Ахти, разбойники. Вот неслухи окаянные.

Алексей Федотыч. Да не они. Это я! — я неслух. Говорила мне утром тётя Паня, уборщица — не пускай их, Федотыч, малые они ещё да глупые, так нет же, я всё своё: шестой класс, толкуем об инициативе, сами водим за ручку, где логика. Куда они подевались, эти четверо? Дошли? Нет? Успели до пурги?

Анечка. Может, зря вы волнуетесь. Пурга часа в два началась, не раньше. Если с утра вышли, так напрямки должны бы дойти. Наверно, все по домам уже сидят.