того, как его вплотную не прижмет, он таких штук не делает. Это Айнер, как рентген-луч, насквозь
всех видит и по “границам” уверенно ходит… Только и ему пришлось со мной далеко зайти…
После его разъяснений и моих стараний следовать им, этому вредоносному черт знает чему должен
был прийти конец… Но конец не пришел… Запись я не пресек и не стер… Значит нужно подумать,
что еще можно сделать с ошейником… Но мне не только с ним нужно что-то делать, но и с моей
головой!.. Я должен как-то это остановить!.. Прекратить запись всего, что бродит по закоулкам и
подворотням моего разума!.. И подворотни эти с закоулками я обязан расчистить!.. Иначе по ним
что попало бродить продолжит!..
– Черт. Влад, проснись.
Учет мыслей и поиск скрытых поблизости преступлений – еще день назад не мое это было
дело… Мои поступки, командные досмотры отчетных записей – вызывали только череду
указаний… теперь вызывают чередой допросы… Никогда раньше этого не было. Устранить
беспорядки и их последствия действием, минуя офицеров, – было такое… Товарищей прикрыть –
обычное дело… Иначе и быть не должно под бременем войны… Случаи, конечно, прежде не такие
серьезные были, как теперь… Но и теперь… После штурмовых операций мы, порой, поступаем не
иначе, чем при их ходе, – действуем решительно и без потери времени, ориентируясь больше по
ситуации, чем по обобщенным указаниям… А здесь, кроме сражений, почти ничего нет… Значит,
нет и почти никакой разницы между действиями в бою и после боя… Нам прощают эти вольности
и в Штраубе, и в Шаттенберге… Значит, должны простить и здесь – просто обязаны… Но здесь
другой порядок… Тут есть что-то еще, что требует более резких решений более серьезных задач.
Тут ведут не одну войну… И, похоже, поле битвы шире, чем мне виделось прежде…
Это теневое поле боя и исчерчено теми границами, про которые говорил мне Айнер… И тонкие
эти черты подобны защитным заграждениям вдоль дорог и мостов над бездонными обрывами…
Нет, я по своей воле на эту грань не ступлю… И никого я по своей воле с этой грани не столкну, кто
бы на нее не ступил… Здесь мои принципы не одолеть никому и ничему, кроме… Нет, тут не о
чьем-то приказе речь… Повиновение приказу – с этим мое дело правое. Тут речь о моей тупости…
Не по своей воле, так по воле моей тупости, я все порчу…
Мой отчет… Он подводит меня к этой грани… Вернее, уже подвел – предо мной уже простерты
те обрывы… А для меня это одно – край пропасти, где мне и пропасть. Мне на краю твердо, как на
посту, не стоять. Сорвусь, и, что хуже, – сорву еще кого-то… кого-то, кто мне руку подаст. Не так
важно – того, кто решит меня с того обрывистого края на дорогу стащить, или того, кто решит на
том краю удержать… Страшно то, что сорву того, кто руку даст… не споря с риском слететь, не
уступая страху сорваться… Я знаю, что это – я уже слетел. Это Айнер мне “поле замедлений”
открыл, чтоб я об острые камни чего-то бездонного боеспособность не разбил. Он вытащит меня,
стоит мне… Я исполню его указания… Я должен. Я вынужден.
С честным усилием пробираюсь по его схемам заново – повторно иду по указанному им
направлению… Но, похоже, с последним марш-броском обратно своротил… Дошел до той
плоскости, что ребром стоит, и встал, как прежде. Тупо, без продвижений, по обратному времени
183
брожу. А его просто нет… Ничего нет, чтоб по прошлому, как по настоящему, ходить – старые
ошибки по новой запускать… Не понимаю я этого!.. Айнер мне на этот случай мост перекинул –
только он ничем от той грани неотличим… Тонкий он – по нему грубым сапогам не пройти… А
падать с каждым разом ниже и ниже… и хуже, что не одному…
– Влад, да вставай ты!.. Влад!..
Разберешь теперь, что этот выговор значит – что Айнер по-тихому, что вообще – по умолчанию,
говорил… Но что-то не то он говорил, точно, – не то, что по форме должен был. Отчасти – выговор,
отчасти – сговор… Черт… Не без моей воли ошейник этот круг трясины ширить призван. И
отозвать его этой волей надо. Причин, чтоб эту волю напрячь, по горло – только от привычки воля
и силу, и направление теряет. И теперь, чтобы выправить курс, потерянное направление искать
надо срочным порядком… А то тут и Айнеру с его “пограничными” принципами через границу
перейти недолго… Он, можно считать, только на времени и стоит – у него нарушение не
нарушение, если обусловленный временной рубеж пройден. Ускорю я его временные расчеты,
задержав его этой тупостью, туго ему руки шрамами затянут… Обычно не смотрят только на то,
чего перед глазами нет. К тому еще электронный отчет в ментальном формате – вещь серьезная…
Такое жесткое письменное свидетельство даже тех, у кого высшие офицерские ранги кодом
пробиты по всему геному, на учет ставит. Хорошо хоть только на учет – все же не к стенке…
С этим ничего хорошего, но ничего еще… И виртуальное ментальное преступление – это не то,
что – реальное… Пусть командование наказание и назначит – не столь суровое… Но здесь и
начинаются основные трудности… Теперь, что бы ни было с моим ошейником, мне нужно ту
разделительную черту преступлений определить – нужно не упустить больше ни один переход
через эту черту… Хоть от этих моих ошибок я систему оберечь должен – да и вообще всех… А
знаю я про это… Почти ничего не знаю!
– Влад, проснись ты наконец!..
Мысли – это оружие огромной мощи. Мысленное обращение имеет равную силу сказанному по
воздействию и превосходит сказанное по уровню секретности. И от умышленного к сделанному
один только шаг… Мы пресекаем и караем преступные действия, как и подобные этим действиям
мысли, которым есть подтверждение. Но тут границы размечены… Мы каждый день по
обстоятельствам идем – рискуем часто по ходу дел, по линии разметки бывает краем проходим. Это
одно. Другое – то, что под угрозу что-то большее ставит – ту границу переходит… С этим строго.
Проверки через излученные фоны технику с высшими офицерами обязали вести. Только им под
силу еще на мысленном уровне предотвратить преступление, идущее по фону с твердым решением
содеять и расчетом деяния. Преступление, перешедшее эту грань, – что военное, что системное –
им не трудно вычислить по сигналу, который дает расхождение с установленным системным
стандартом. И без разницы – совершено это действие в реальном пространстве и в настоящем
времени или нет… Докажут точным расчетом, что замысел будет приведен в исполнение в
будущем – его приравняют к свершенному действию… И решать тогда станут – преступление это
или только попытка преступить… Станет ясно, что преступник обойдет все преграды системы, что
действий его не пресечь, – преступление признают свершенным, и он понесет положенную кару. И
он будет казнен за преступление, караемое смертью. Он будет казнен, хоть его преступление будет
содеяно только отчасти – только в расчетном пространстве и времени… Его казнь станет
изменением будущего, пущенного по другому пути с этой точки внедрения. Его преступление будет
содеяно уже не здесь – в другом варианте будущего… которого уже не будет. Это рубеж… Но это
единственный способ перевести тяжкое преступление с реального поля на поле виртуальное…
То, что еще не сделано, но будет сделано, офицеры считают уже сделанным – в расчетном
пространстве и времени… Ведь то, что произойдет в будущем, происходит для них сейчас – в
расчетном будущем… По этому расчету они переходят в будущее, и оно становится для них
настоящим… как впрочем и прошлое… Они существуют вроде бы в трех временах
одновременно… Только это прошлое и будущее – одни точные схемы и расчеты того прошлого,
которого уже нет, и того будущего, которого еще нет… Но они такие точные, что равны прошлому,
