^{Драматическія сцены въ 4-хъ дѣйствіях}[1]

Князь Александръ Юрьевичъ Радунскій.

Зина, Дмитрій – его дѣти

Губернаторъ, Предводитель дворянства – безъ рѣчей

Ковчеговъ, правитель канцеляріи губернатора.

Павелъ Михайловичъ Вихровъ, Липинъ – Чиновники особыхъ порученій

Исправникъ.

Андрей Пафнутьевичъ Хлопоничъ, помѣщикъ.

Карлъ Богдановичъ Муфтель, управляющій кн. Радунскаго, совершенно обрусѣвшій и позабывшій свою національность, нѣмецъ изъ старыхъ гвардейскихъ фельдфебелей.

Лаврентій Ивановичъ, дворецкій.

Михаило Давыдокъ, егерь.

Олимпіада, Серафима – дворовыя дѣвки, фаворитки кн. Радунскаго.

Матрена Никитишна, по прозванію Слобожанка, нянька кн. Зины, вольная.

Конста, ея сынъ, садовникъ, съ Москвы.

Антипъ, старый бродяга изъ крѣпостныхъ кн. Радунскаго, бывшій его приказчикъ.

Левонъ, Максимъ – Дворовые.

Прошка

Голенищевъ, Брусокъ – бродяги

Казачекъ.

Бонна, нянька кн. Дмитрія – безъ рѣчей

Оффиціантъ безъ рѣчей.

Гости. Дворня.

Дѣйствіе въ костромскомъ помѣстьи кн. Радунскаго, вотчинѣ «Волкояръ»

Эпоха: первая половина пятидесятыхъ годовъ XIX вѣка.

Театръ представляетъ площадку во дворѣ, предъ главнымъ барскимъ домомъ въ селѣ Волкоярѣ. Лѣто. Барскій домъ старое растрелліевское зданіе, въ родъ дворца, выходить на сцену только огромнымъ арочнымъ подъѣздомъ своимъ. Насупротивъ подъѣзда – нѣчто въ родѣ гауптвахты или каменной будки при заставѣ, скучное желтое, казенное строеніе александровской эпохи. Это контора. Въ глубинѣ опрятный, щеголеватыя дворовыя службы и высокая литая рѣшетка – фигурный чугунъ – дремучаго, запущеннаго сада. Ворота въ садѣ растворены. Изъ-за деревъ видать причудливый куполъ какой-то увеселительной постройки и промшенную крышу старой бани. На площадки – много дворовыхъ и разнаго званія пришлыхъ людей, ожидающихъ выхода князя Радунскаго. Лаврентій Ивановичъ, дворецкій, стоить съ закинутыми за спину руками, въ гороховомъ длиннополомъ сюртукъ, на ступеняхъ подъѣзда. Михайло Давыдокъ, Левонъ, Максимъ. Голенищевъ и Брусокъ, связанные по локтямъ, окружены вооруженными охотниками въ чекменяхъ.

Антипъ медленно спускается съ крыльца конторы, – осмотрѣлся, пошелъ къ Лаврентію Ивановичу, поклонился.

Лaвр. Ив. Богомолецъ?

Антипъ. Отъ Кеива-града, сударь Лаврентій Ивановичъ. Богъ милости прислалъ.

Лавр. Иван. Что это? Никакъ Антипъ Ильичъ?

Антипъ. Звали и Антипомъ.

Лавр. Иван. Такъ.

Максимъ. Изъ бѣговъ, значить?

Антипъ. Изъ бѣговъ.

Лавр. Иван. Муфтелю являлся?

Антипъ. Онъ меня послалъ.

Максимъ. Ну, стало быть, поздравляемъ васъ, Дѣдушка, пришедши. Будь здоровъ.

Антипъ. И ты будь здоровъ. Максимомъ, что ли, звать-то?

Максимъ. Максимомъ, дѣдушка. Въ конюхахъ я теперь приставленъ еси. A тогда былъ въ фалеторахъ.

Антипъ. Помню голосокъ твой, Максимушко. Звонки.

Лaвр. Иван. Долгонько бѣгалъ, Антипъ Ильичъ. Мы тебя давно въ покойникахъ поминали.

Антипъ. Десять годовъ, любезный другъ.

Лавр. Иван. Да, помню. Ты вѣдь бѣжалъ аккуратъ въ тотъ день, какъ помереть покойной княгинѣ.

Максимъ. Ужъ былъ денекъ!

Михайло. Одна бѣда не ходитъ, всѣ вмѣстѣ собрались.

Лавр. Иван. Княгиня отдала Богу душу. Матюшку – доѣзжачаго въ петлѣ нашли, тебя нелегкая унесла въ бѣга.

Максимъ. Ха-ха-ха… Гдѣ приказчикъ? Туда-сюда… искать приказчика… Анъ, отъ приказчика и слѣдъ простылъ…

Антипъ. Съ того и ушелъ… Матюшку возжалѣлъ, племянника… Подъ сердце подкатило.

Левонъ. Когда подкатить подъ сердце господскому человѣку, это хуже нѣтъ.

Михайло. Единое супротивъ средствіе: въ бѣга.

Максимъ. A мы, дѣдъ, и по сейчасъ Матюшку поминаемъ.

Антипъ. На томъ спасибо, добрые люди.

Лавр. Иван. И съ чего онъ тогда? былъ любимецъ князевъ, ни разу не сѣченъ, подарки имѣлъ.

Левонъ. Бѣсъ попуталъ.

Максимъ. Это такъ точно: бѣсъ y насъ въ Волкоярѣ горами качаетъ.

Лавр. Иван. Княгиня-то передъ смертью тоже была какъ обаянная.

Левонъ. Пила, сказываютъ, шибко… Вино полюбила.

Антипъ. Загубленный человѣкъ.

Лавр. Иван. Всегда такъ-то, когда не пара. Князю было въ ровняхъ высватать за себя принцессу гишпанскую, a онъ мелкопоместную дворянку взялъ.

Максимъ. Ни то она по-французскому, ни то она по-нѣмецкому.

Лавр. Иван. Грамотъ едва знала.

Левонъ. Красота пройдетъ – мужъ глупую жену любить не станетъ…

Максимъ. Тутъ еще бѣда приспѣла: князь сына желалъ, a княгиня дочь родила.

Лавр. Иван. Вызверился – и, Боже мой! Страшно вспомнить…

Левонъ. Съ глазъ долой прогналъ княгиню-то.

Лавр. Иван. Такъ до самой кончины, въ садовомъ павильонѣ и жила…

Михайло. Прямо сказать: заточилъ.

Максимъ. Послѣднее время, бывало, стукнетъ она съ горя y себя въ павильонѣ – понимаете? и пошла, очумѣлая, по саду бродить.

Левонъ. Въ самомъ развращенномъ видъ.

Максимъ. Пѣсни визжитъ, точно дѣвка деревенская.

Михайло. Сама не своя.

Антипъ. Обиженная женщина.

Лавр. Иван. Мы ужъ ее отъ князя всею дворнею укрывали, чтобы не довѣдался, какъ пьетъ.

Антипъ. Хорошо сдѣлала, что померла.

Лавр. Иван. (не разслыхалъ). Именно, что хорошо умерла: заказъ мужнинъ исполнила, сына родила и честно скончалась.

Максимъ. Напрасно, дѣдъ, ушелъ: мы тогда на радостяхъ цѣлый мѣсяцъ пьяны были.

Михайло. Хвались!

Максимъ. A чего нѣтъ? Не вру, правду говорю.

Михайло. Правда-то твоя не больно красивая. Помолчать бы. Вотъ что.

Максимъ хохочѣтъ. Русскіе люди! Не кори: татариномъ обзову!

Михайло. Что радость, что горе, – не разобрать y васъ въ Волкоярѣ. Все равно, – всѣ пьяные. И когда только вы, черти, протрезвитесь?

Левонъ. Милый человѣкъ! Не надо… на што?.. Въ Волкоярѣ и пьяному-то совѣстно глядѣть на свѣтъ, a ежели человѣкъ тверѣзый… и-и-ихъ!

Максимъ. Вонъ Матвѣй-покойникъ: въ ротъ не бралъ вина… ну, и повисъ на яблонькѣ!

Антипъ. Цѣла ль яблонька-то?

Лавр. Иван. Цѣла. На первыхъ порахъ, впопыхахъ, забыли срубить, a послѣ князь не велѣлъ.

Левонъ. Ежели y насъ изъ-за каждаго удавленника дерева рубить, такъ это и сада не станетъ.

Максимъ. Да-а… Попировали, попраздновали… Княгиня въ гробу, a по селу – люминація, пѣсни…

Антипъ (ядовито). Ужъ очень князь, значить, сыну обрадовался?

Лaвр. Какъ не обрадоваться? Сколько годовъ уповалъ.

Левонъ. Всѣ такъ полагали: ау! изсохла смоковница, анъ, глядь, врешь: взяла, да плодъ принесла.

Михайло. A Матвея, точно, жаль. Красота парень былъ твой Матвѣй, дѣдушка.

Максимъ. Бова-королевичъ!

Левонъ. На что ужъ княгиня-покойница не любила нашу орду, a Матюшу – ничего, отличала между всѣми.

Лавр. Иван. Не нажить князю другого такого слуги.

Выходятъ изъ-за службъ: Муфтелъ – прямо идетъ къ Антипу – и Хлопоничъ – остановился, и бесѣдуетъ запанибрата съ Лаврентіемъ Ивановичемъ.