Мы назначили его еще два года тому назад в Москве, в Большом Чернышевском, в самое безнадежное время. Тогда из России за границу людей нашего типа, явно инакомыслящих, не выпускали (не знаю, как сейчас). Не было ни журналов, ни газет (кроме казенных), и частные издательства дрожали от страха репрессий мелкой дрожью. Был холод, зима, день уходил на добыванье пищи, ночь — на невеселые раздумья и тревожные ожиданья стука в дверь (звонки в Москве тогда еще не действовали). И вот тогда, в минуты полной безнадежности, мы серьезно обещали друг другу встретиться в Риме и выпить кофе у Араньо. С той же вероятностью можно было назначить встречу на Северном полюсе, в чистилище Данте, на скрещенье двух каналов Марса.

Вскоре встретились… в тюрьме особого отдела. Спустя месяцы я ехал в ссылку в голодную губернию. Все это мало походило на исполнение общего нашего желанья!

И все же оно исполнилось. Пипистрелло кружит под потолком, а мы с улыбкой помешиваем ложечкой в чашке мокко.

Оба — старые поклонники Италии: бродили по ней, писали о ней, учили и других смотреть и любить ее.

Днем бродим по Форуму. Необходимо отыскать домик Цезаря, где меж стен росло шесть дубов, а у окна лежал камень, удобный, как мягкое кресло. Раньше я находил его по кудрявым деревьям и сидел в нем часами, особенно весной, когда всюду на Форуме — глицинии и красные маки.

Ищем вместе. Должно быть, эти самые стены. Где же молодые дубы?

Только шесть низко спиленных пней! Сторож припоминает: "Да, спилили их года четыре тому назад!"

Еще — утрата! Кому помешали дубы? Кто осмелился спилить их? Погибли краса и уют дома Цезаря!

И только красные розы и бассейны дома весталок помогают утешиться в новой невознаградимой потере.

Палатин стал садом, цветущим и благоуханным. Это его очень красит и совсем не лишает развалины их исторического величья.

Говорить не о чем. Мы отдыхаем в тени старых деревьев на холме, где возвышался когда-то храм богине, имени которой мне не вспомнить. Мы — на Палатине. Мы — в Риме! Те самые "мы", которые мечтали об этом, как о недостижимом более счастье!

На минуты я погружаюсь в мир былых ощущений. Если бы иметь силу продлить эти минуты!

Еще страничка давнего прошлого: рыжая подруга — собачка Филька. Если она жива — она в Риме. Я посылаю ей экспресс по-итальянски, в стиле любовной газетной переписки:

"Филька, которою не раз любовался на вилле Боргезе (времена счастливые — сны золотые!), приглашается прибыть завтра в обычное время в обычный уединенный уголок виллы".

В предобеденное время терпеливо жду на зеленой травке против зоологического сада.

Проходят минуты — напрасно. Рыженькой собачки нет. Проходит час — я грустно возвращаюсь мимо всех фонтанов виллы и Пинчо, где мы слушали журчанье струй. Филька — прекрасная, сентиментальная страничка прежней римской жизни. Если она не откликнулась и не пришла на свиданье, не значит ли это, что Фильки уже нет? Век собачки так короток!

Дома меня ждет ответная телеграмма: "Приезжай во Фраскати на виллу Альдобран-дини. — Филька".

Рыженький циник жив! Уже не так лоснится шелковая шерстка, тонкая вольтеровская мордочка поседела, потускнели усталые глаза. Но она узнала меня, и мы опять приятели.

Аллеями акаций в маленьком двухколесном экипаже подымаемся над Фраскати. Вдали — Монте-Каво; оттуда чудесный вид на озера Альбано и Рэми — в кратерах вулканов.

Однажды на самую поверхность Нэми выплыла огромная рыба, а с неба бросился на нее ястреб и вцепился когтями. Они долго боролись, и вода вокруг кипела. Два раза ястребу удалось поднять ее над водой, но она больно ударяла его хвостом. Два раза озерное чудище погружало ястреба в воду, но не могло преодолеть сопротивленья крыльев. И все же вода победила воздух: в третий раз погрузился ястреб и больше не выплыл; но когтей не выпустил.

Монте-Каво мне слишком памятна. В сложную и трудную минуту жизни я приехал сюда из Рима и бродил здесь три дня, ни с кем не видясь. Нужно было решить. На третий день я решился на шаг, который должен был изменить всю мою жизнь. Шаг был сделан, как ни велик был риск. А жизнь… жизнь ни в чем не переменилась…

С тех пор мне как-то совестно смотреть на Монте-Каво. Не следовало злоупотреблять ее красотой ради мелкой обывательщины. Я пытался на ее вершине построить воздушный замок; а на проверку — лишь переменил комнату в отеле у ее подножия.

Прощанье с Римом. Вот рецепт прощанья, старый и испытанный: чтобы вернуться вновь.

Ранний ужин и долгая прогулка: последний взгляд с площадки Пинчо, от церкви Троицы над Scala Spagnola. с высоты Капитолия — на Форум. Последний стакан белого Фраскати. Когда шум улиц начнет замирать — идите переулками к фонтану Треви.

Холодны вокруг него, ниже уровня площади, скамьи из травертина. Его мраморные фигуры вырастают из высокого здания. Ни гармоничнее, ни красивее нет фонтана на земле — даже в том же Риме.

Смотрите, как рябит вода в бассейне, смотрите, на сколько струй и каскадов разбита река, вырывающаяся из извилин мрамора, вспоминайте краткие дни в Риме, мечтайте вернуться. Вздыхайте — это здесь так уместно и так естественно. Встаньте, выньте старую приготовленную монету в одно сольдо и закиньте ее в бассейн, подальше, под струи. И трижды, зачерпнув рукой, отпейте лучшей, и чистейшей, и вкуснейшей воды. С чувством и набожностью причастника, с верою, с благоговением и внутренней молитвой.

Чтобы вернуться вновь!

Бог Нептун позаботится об этом. Он будет трезубцем волновать моря и реки, которыми вы плаваете, и гнать вашу лодку к устью Тибра.

В гул улиц, в шум собраний, в музыку, в пенье, в плач — будет отныне вплетаться мелодия падающей воды фонтана Треви. Что в силах человека — вы все сделаете, чтобы вернуться.

У меня был друг, страстный поклонник Италии, долгий житель Рима. Революция пригвоздила его к Москве. — но он всегда и везде мечтал о Риме.

Когда он уезжал из Рима, он пошел к фонтану Треви исполнить священный ритуал. Это было накануне отъезда его в Россию.

И случилось странное: фонтан Треви оказался безводным. Воду заперли для небольшого ремонта. Это случается раз в десять лет — вряд ли чаще.

И он не мог ни бросить сольдо, ни испить воды. Не знаю, дрогнуло ли в нем сердце. Но отсрочить отъезд было нельзя.

Наши общие друзья знают, о ком я говорю. Когда мы покинули Россию, он писал из Москвы отчаянные письма и жил только одной надеждой: собрать немного денег и еще раз побывать в Италии. Заработка не могло хватить: он не умел ни копить, ни быть экономным. Он пытался играть, чтобы выиграть только сумму, нужную на дорогу до Рима.

Но он забыл, что этого случиться не могло! Фонтан Треви недаром был безводным в день его отъезда!

Недавно в газетах был помещен некролог молодого критика искусства италофила М. X. Это был он. Его разбило автомобилем в Москве.

Прощаясь с Римом у фонтана Треви, мы вспомнили о нашем погибшем друге. Как мог он решиться уехать, когда Нептун так ясно предрекал ему судьбу!

Было неправильным — ехать в Рим, не изгладив из памяти Берлина и не залечив ран российских. Слишком рано! Слишком мало грело солнце, и тело еще не просолилось морской бодростью. Не потому ли Рим оказался чужим, хоть и по прежнему прекрасным?

Я снова в деревенском уединеньи. Одинокий дом в лощине, где весной весело журчит горный ручей, сейчас уже скудноводый. Пониже — мельница. Отсюда моря не видно, хотя слышен даже небольшой прибой. Проезжей дороги нет, мимо проходят только те, кто живут высоко в горах. Ночью прекрасный концерт лягушек, и крякающих и сладостно свистящих. Есть соловьи — но они плохи в Италии. В темноте вспыхивают таинственной сеткой лампочки летающих жучков. Здесь прохладно днем, изумительно вечером и немного жутко ночью.