— Давай, жми на газ, дави на эту жизнь, чтоб чертям тошно стало! — крикнула она с надрывом.

Мотоциклист ухмыльнулся:

— Станет.

Время подошло к концу.

А может, и не начиналось?

Маньку по осени нашли грибники в лесу аж под Котельничем. Узнать ее было трудно, да и кому узнавать-то? Об исчезновении никто не заявлял. Труп захоронили в безымянной могиле. Скоро холмик сровнялся с землей, его затоптали, и не осталось ни следа, ни памяти.

Диакон Игорь Шутов получил назначение на юг, в приход кубанской станицы. Не иначе, Господь помог. Известно, что в епархии, как и в миру, свои интриги, и заиметь теплое во всех отношениях местечко просто так — сродни чуду. Этому событию предшествовали четыре года послушничества в обители и два года службы в монастырском храме, где он учился совершать литургию, обряды, исполнять песнопения.

Настоятель, к которому Игорь обратился за рекомендацией на рукоположение в первую ступень священства, тянул сколько мог, поскольку деньги богатого подопечного уплывали вместе с ним и сие было прискорбно, но святой отец также видел, что и послушник понимает подоплеку промедления, и потому нехотя, но отпустил его.

— В вере Господь меня утвердил, — говорил Игорь, привычно клоня голову, — но монашеский аскетизм не по моим слабым плечам, есть также у меня сокровенная потребность служить не только Богу, а и людям. И из Москвы хочу уехать, дабы ничего не отвлекало, не напоминало о прошлом. На новом месте имею надежду с Божьей помощью церковь обустроить и причту достаток дать.

На самом ли деле он так думал или разум искал лазейку, Игорь и сам не знал.

— Иди, коли душа требует, благословляю, — вздохнул игумен, заметив про себя, что с большими средствами многие благие начинания и без помощи Всевышнего доступны, а от скрытой досады не смог удержаться, изрек сентенцию: — Не забудь, однако, что только нынешний день дан в твое распоряжение. Каждому раскаявшемуся грешнику обещано прощение, но никому не обещан завтрашний день.

До тридцати трех лет жизнь Игоря, атеиста по воспитанию и убеждению, протекала на редкость благополучно, и ничто не предвещало его странной судьбы. Близкие и друзья даже предположить не могли подобного исхода. Как потом стали думать, все началось с женитьбы, но, возможно, и много раньше.

Родился Игорь в семье потомственных адвокатов, где всегда жили умом и трудом, где даже в советские времена, когда судебное производство стоило копейки, водились немалые деньги. Посему он подрастал в некотором отдалении от занятых делом родителей — в коленях у нянек и домработниц. Его все баловали и любили. Еще бы! Такой славный ребятенок — золотые кудряшки, выпуклый лобик, полные губки — чистый херувим. А спокойный какой! Да и чего капризничать, когда ни в чем нет отказу.

Баловство баловством, а учить дитя начали чуть ли не с пеленок, средств на единственного, притом позднего сына не жалели. Тогда еще о возможности получить образование за границей и слыхом не слыхивали, зато держали лучших домашних репетиторов для обучения нескольким языкам и игре на фортепиано. Мальчик способности имел выше средних, характер упорный, деятельный и самостоятельный. Никто не сомневался, что после школы он продолжит фамильную традицию. Так и вышло, и все вокруг были счастливы, и он сам, похоже, доволен.

Такой благополучный с виду, современный и даже красивый молодой человек. Откуда же взялся в самый праздник жизни обвал, если не было для этого никаких причин?

Впрочем, одна все-таки была — беспокойная, хотя и задавленная хорошим воспитанием и материальным благополучием, натура. Засыпая и просыпаясь с пьянящей радостью от безграничности своих возможностей, Игорь временами явственно ощущал душевный зуд: впереди текущего времени должно находиться то, чего он еще не мог вообразить и выразить что-то важное, скрытое за обыденностью, прорваться через которую не хватало храбрости. Риск велик, а не всякий, удобно устроившийся среди себе подобных, готов стать изгоем.

Мятеж проявлялся смутно, неосознанно, отдельными слабыми толчками, не достигающими цели, потому что цели определенной, яркой, от которой сердце горит, как раз и не было. А вот звоночки — были.

Еще в старших классах Игорь увлекся химией, надумал поступать на химфак или в медицинский. Отец, человек искушенный, отговаривать напрямую не стал, дразнил полушутливо: “Химик-гуммиарабик. Будешь всю жизнь в прожженных кислотой штанах ходить. Еще не известно, есть ли у тебя талант. Раньше надо было шевелиться. Ребята вон в специальных школах с химическим уклоном учатся, тебе их не догнать, придется полжизни пробирки мыть. Конечно, я все могу, за деньги… Но ведь ты не этого хочешь? Между прочим, в морге трупы ковырять тоже не каждый выдержит, ты ведь, насколько я помню, брезгливый. Медики — вообще каста, как мы, юристы. Одно мое имя откроет тебе дорогу. И память у тебя хорошая, ассоциативная”.

Парень помаленьку сник. Но заложенное природой стремление к нестандартным решениям и в университетские годы дало о себе знать. С детства родители записывали Игоря в разные секции: бокса — чтобы мог за себя постоять, конькобежную — чтобы побольше времени проводил на воздухе, волейбольную — для общего физического развития. Вот волейбол-то и захватил парня. Мускулистого, росту под метр девяносто, его сразу зачислили в вузовскую команду, а он неожиданно сделал такие успехи, что стали к нему наведываться тренеры из сборной.

Отец за голову схватился: “Было в семье три сына: двое умных, а третий спортсмен. Но ты-то у нас один! И разве это профессия? Если здоровье позволит — до тридцати лет. А потом?” Однако на этот раз речи отца не произвели впечатления на двадцатилетнего верзилу, и он уже собрался для начала перейти на заочное отделение, как неожиданно, падая с новенького навороченного мотоцикла — тоже очередное увлечение, — сильно повредил плечо. Его спортивная карьера оборвалась, не начавшись, а нереализованная мечта запомнилась терпким вкусом поражения.

Блестяще окончив университет, Игорь двинулся наконец по стопам предков. У отца были авторитет, кандидатская диссертация в одной из областей гражданского права, давно и тщательно сформированный круг профессиональных знакомств, заботливо выстроенная популярность, подкрепленная простыми и верными приемами.

Проходя студенческую практику в районной юридической консультации, сын имел возможность наблюдать, как пришедшему по совету друзей клиенту отец выразительно глядел прямо в глаза, словно напоминая: “Мы ведь уже союзники, следует это закрепить, чтобы я был уверен в вашей благодарности”. Посетитель, единственная надежда которого — хороший адвокат, а этот, как ему говорили, именно такой, открытого натиска не выдерживал и раскошеливался мимо кассы, авансом, на мелкие расходы, подсознательно понимая, что это только начало, а конца не видать, но какой у него, бедолаги, выход? Отец даже выработал особый жест, которым брал суетливо подаваемые деньги, — собранными лодочкой пальцами, сверху вниз — и купюры исчезали у него в кармане, будто растворялись в воздухе. До следующей встречи, а следовательно, до следующей хрусткой порции, отец терял к клиенту интерес.

Нужно отдать ему должное, тяжбы он в подавляющем большинстве действительно выигрывал, причем не только за счет прекрасно устроенной головы и накопленного опыта. Он знал всех судей кассационных судов, а они знали его, и не понаслышке: при удачном завершении процесса им перепадала от счастливых истцов или ответчиков вроде и не взятка, а так, благодарность, однако увесистая, заранее обговоренной величины. Схема была сложной — через третьи, абсолютно верные, руки, чтоб не засветиться, — но работала, как часы. Поэтому, если дело и проигрывалось в первой инстанции, то отменялось в городском или областном суде со стандартной формулировкой “не все обстоятельства исследованы с должной глубиной”. На худой конец, в порядке надзора сочинялась жалоба в Прокуратуру, затем в Верховный суд, там тоже фамилии известных адвокатов были на слуху и в канцеляриях работали свои люди. На крайний случай оставался протест в Президиум. Гражданские разбирательства тянулись годами, а деньжата капали и капали, а популярность росла и росла.