Моя мать или баба могли бы вечером делать мне лечебный массаж, если бы их кто-то этому научил, невелика премудрость, сегодня эти курсы массажа и инструктажа для родителей детей-инвалидов проводятся повсеместно. Но они не думали об этом, а ждали чуда.

Мне строго-настрого запретили выходить в ходунках за ворота потому, что по дороге целый день туда-сюда сновали грузовые машины. Однако запрет перестал существовать, как только я научилась сама откидывать на воротах крючок.

Было пять часов вечера, дед вернулся с работы пораньше. Я увидела его, когда он подходил к воротам.

– Ой, дедка пришел! – радостно завопила я на весь двор.

Дед открыл ворота, зашел во двор и поймал меня вместе с ходунками, летящей прямо на него со всех ног.

– Эх, Томка… И когда только ты у нас без ходунков научишься бегать? – горько вздохнул он.

– Дедка, пойдем, погуляем по дороге, – запищала я просительно.

– Немного отдохну, и погуляем, – пообещал дед. Он ушел в дом, а я осталась возле ворот.

За оградой собралась компания подростков, пацаны натягивали вдоль дороги веревку, собираясь что-то соорудить. Я наблюдала за ними, пока они крутились возле наших ворот, но потом отошли подальше. Покрутила головой, глянула вверх и зацепилась взглядом за крючок. Раньше я не могла достать до крючка, хотя мне до ужаса этого хотелось, ведь я видела, что за воротами бегает малышня, даже младше меня. Оглянувшись, чтобы убедиться, что баба не видит меня в окно, я потянулась к крючку. И не поверила своим глазам – пальцы доставали до крючка! Ощутила радость и гордость. Во-первых, оказывается, я здорово подросла, а во-вторых, вспомнила… Однажды, когда я глазела на прохожих, мне почудилось, что если я в ходунках пробегусь по дороге, то обязательно начну бегать без них, исключительно на своих ногах.

Откинув крючок, я открыла ворота и выпорхнула (насколько этот глагол применим к моему передвижению в ходунках) на дорогу. Но у обочины дороги была колея, и я намертво застряла в ней. Меня окружили гулявшие дети. Они с интересом рассматривали меня, а я их. Наверное, я тогда впервые почувствовала себя жутко неуклюжей. Но дети смотрели доброжелательно, кое-кто даже подбадривал, потому что я им помогала дразнить нашего общего неприятеля – соседского рыжего мальчугана Валерку. Я громче всех орала этому бедняге вслед «Валера-холера!».

Хоть и интересно было очутиться за воротами, но я с опаской оглядывалась по сторонам, не едет ли машина. И намеревалась осуществить задуманное – пробежаться по дороге. Я дергала ходунки, но они намертво застряли в колее. А тут еще у подростков, мастеривших неподалеку, что-то хлопнуло, и над моей головой пролетела обгорелая веревка. Я не успела ничего сообразить, как дедка уже затаскивал мои ходунки за ограду.

– Томка, кто тебе помог ворота открыть? – строго спросил дед.

– Ой, дедка! Я теперь сама умею их открывать, – похвасталась я.

– А кто тебе разрешил их открыть? – еще строже спросил дед.

– Больше не буду, – заныла я.

– Так и быть, прощаю тебя, – сказал дед, прижав меня к себе.

– Дедка, давай расскажем всем, что я выросла, – предложила я.

– Обязательно расскажем, что моя внучка выросла, – согласился дед и понес меня в дом.

Уж не знаю, за что меня так любил дед. Однажды осенью родители собирали выкопанную картошку и, прежде чем ссыпать ее в подполье, решили просушить на чердаке. Когда разложили всю картошку, дед взял Серегу с собой на чердак, чтобы показать местность с высоты. Серега забирался по лестнице, а дед его только страховал, чтобы не упал. Когда они спустились, я завопила на весь двор:

– Папка, я тоже хочу на чердак!

– Никуда тебя не потащу! Ты что, не видишь, что я устал? – заругался отец.

– Нёмка! Как тебе не стыдно? У Сережи папы нет, вот деда и хочет научить его по лестнице ходить, – попыталась пристыдить меня мать.

Дед подошел к моей коляске, вынул меня, посадил на плечи и стал забираться по лестнице. Я чувствовала, как рука у него дрожит от напряжения. Все осуждающе смотрели на это чудачество. Мы с дедом уселись на чердаке, он закурил. А я, вытянув шею, старалась разглядеть город, строившийся по ту сторону речки Горбунихи, что текла мимо нашего огорода и уходила далеко-далеко за водонапорную башню.

Если бы я тогда знала, что совсем скоро настанет время, когда рядом не будет ни матери с отцом, ни деда с бабой… я бы крепко прижалась к деду, чтобы получше запомнить этого родного человека…

***

Вспоминалось еще одно чудачество, доказывающее любовь деда ко мне. Однажды он ездил отдыхать и с курорта привез чемоданчик, доверху наполненный абрикосами. Одарив каждого из домашних одной абрикосиной, он подошел к моей коляске, распахнул передо чемоданчик и ласково сказал:

– Ешь, внучка! Это все тебе!

Все онемели от удивления.

– Миш! Она же не съест столько, только передавит и выпачкается, – возмутилась баба.

– Цыц! – ругнулся он. – Пусть поест вволю, а мы за ней подъедим.

А я, довольная, чуть ли не всем своим тельцем залезла в чемодан и, как и предвидела баба, измазюкалась в абрикосах от макушки до туфелек. Потом меня выдернули из чемодана и унесли купать, а помятые абрикосы доедали уже без меня.

В честь Няньки, Серегиной матери, я и была названа Тамарой. Может, это плохая примета – назвать в честь одноногой? Ведь не зря говорят, что новорожденному нельзя давать имя болящего, увечного или трагически погибшего родственника, чтобы не накликать на младенца беду. И как бы ни распоряжались нашими судьбами там, наверху, как бы ни мудрили, вкладывая особую идею в каждое человеческое существо, но то, что в моей судьбе перебор горечи – это очевидный факт.

Видимо, и Бог допускает ошибки. А может, он специально отпустил такую щедрую порцию горечи безвинному ребенку, чтобы посмотреть, как тот оправдает бесценный дар под названием Жизнь…

***

Меня, как и всех детей, манило всё новое, и я, как и другие дети, торопилась поскорее познать волшебный красочный мир. Как-то после проливного дождя Нянька принесла большую переливающуюся зеленую стрекозу:

– Томка, посмотри, кого я поймала!

– Ой, где ты взяла такую? – зачарованно спросила я.

– На улице после дождя их много летает, – ответила Нянька.

– Дай в руки! – попросила я.

– Ты её помнешь, и она умрет. Я лучше ее отпущу. – И ушла со стрекозой в руках.

А я после этого случая, просыпаясь, каждое утро прислушивалась, не идет ли за окном дождь?

Долгожданный дождь пошел через неделю. Был выходной день, нас с Серегой искупали, женщины успели перестирать белье и после пяти вечера планировали пойти помыться к соседям в баню. Но после обеда ливанул дождь с грозой, и все остались дома. Я подтащила ходунки к порогу, намереваясь открыть дверь.

– Нёмка, ты куда это собралась? – удивленно спросила мать. – Разве не видишь, что там дождь?

– А ты разве не знаешь, что там сейчас красивые стрекозы летают? – спросила я.

– Какие еще стрекозы? – возмутилась баба.

– Томочка, дождь кончится, и я тебе обязательно поймаю стрекозу, – пообещала Нянька, выглянув из своей комнаты.

– Я сама хочу посмотреть, как они летают. Вы все уже видели, только одна я не видела, – заупрямилась я.

– Ты сегодня посмотришь. Только подожди, дождь закончится, на улице немного подсохнет, и пойдешь смотреть своих стрекоз, – миролюбиво согласилась баба.

– Они тогда улетят! – продолжала упрямиться я.

– Будешь упрямиться – вообще никуда не пойдешь! – осадил отец, выходя на кухню.

– А вот и пойду, и прям сейчас! – категорично заявила я.

– Вот за то, что упрямишься, никуда не пойдешь, – отец подошел к двери и задвинул засов, до которого я не могла дотянуться.

Я молча смотрела на массивный засов, а в душе боролись два чувства: обида, что никогда не увижу красивых стрекоз и не полюбуюсь, как они летают после дождя, и понимание, что на улице дождь, и там сейчас грязно. Победили красивые стрекозы. Я уперлась лбом в дверь и заревела. Ревела и ревела, и когда доревелась до хрипоты, дедка не выдержал, встал, подошел к двери, открыл засов и, взяв за ходунки, вытащил меня на улицу. Но едва отпустил, я почувствовала, что ходунки проваливаются вместе со мной в вязкую жижу. Ноги сразу же промокли, я попробовала сдвинуть ходунки с места, но не удалось их даже пошевелить, они намертво засели.