Я говорила скороговоркой, чтобы Гарик не успел вставить слова, а сама судорожно собирала вещи:

— Я позвоню!

Уход напоминал бегство.

Вылетая сквозь калитку в решётчатом заборе, красиво опоясывающем дом, я спиной чувствовала, как любимый тревожно глядит мне вслед.

Дома я плюхнулась на постель прямо в обуви и долго лежала, глядя в потолок. Не было ни малейшего желания шевелиться — не было вообще никаких желаний. Мне было легко и комфортно. Постепенно в голову начали возвращаться мысли, приобретая форму какого-то уродливого диалога.

— Он тебя не стоит, — сказал Костюм.

— Что ты в этом понимаешь, — вяло отозвалась я. Спорить совсем не хотелось.

— Побольше, чем ты, — Костюм был явно уязвлён. — Он делал предложение с таким видом, словно ты ему теперь обязана по гроб жизни. Он не понимает, что это ты делаешь ему одолжение.

— Прекрати. Никто не говорит ни о каком одолжении.

— Не говорит, — согласился Костюм. И упрямо добавил:

— Но думает.

Мне было лень соглашаться, что, пожалуй, Он прав. Было хорошо просто лежать, ни о чём не думая.

Зазвонил телефон. Я потянулась к трубке.

— Не снимай, это он.

— Ну и что? Извинюсь за свою дурацкую выходку.

— Тебе не в чем извиняться. Если сейчас снимешь трубку, то покажешь свою слабость.

— Глупости! — я вновь потянулась к мобиле.

— Ты не сделаешь этого!

И я не сделала. Просто не смогла пошевелиться: Он держал меня. Вдруг стало ясно, что я не могу с Ним бороться.

Телефон надрывался ещё долго, а я глотала бессильные слёзы, тщетно пытаясь овладеть ситуацией. Наконец, звонки стихли, и я почувствовала, что меня утешают: откуда-то пришло блаженное чувство покоя, и, уже засыпая, я ощущала, как бережно обволакивает костюм моё тело, стараясь защитить его от всех, от всех…

На работу я прилетела на полчаса позже, дыша, как взмыленная лошадь. Ритуся наводила марафет.

— Семёнов заходил, тебя хотел, — сообщила она, не отрываясь от зеркальца. — Я пыталась отмазать, только он что-то с утра не в духе. Лучше зайди к нему, засветись.

В любом заведении шеф представляет собой симбиоз Годзиллы и табурета. Наш не был исключением. Обычно разборки на его «ковре» заканчивались хватанием валидола, но сегодня что-то было не так: я летела в кабинет начальства, словно меня несла пара надёжных крыльев.

— Можно?

Семёнов-сан стоял у окна, спиной к двери. Почуяв, что жертва в зоне доступа, медленно развернулся и проделал священный обряд под названием «уничтожь клопа морально»: с мрачной улыбкой выглянул из-под очков, протянув: «Та-а-ак…»

Когда-то от этого «та-ака» я начинала тихонько икать, а сейчас спокойно подошла к креслу для вип-клиентов и легко приземлилась в него — нога за ногу.

— Садись, Семёнов, в ногах правды нет, — услышала я собственный голос, а пальцы изящным движением выудили из внутреннего кармана пиджака пачку «Воуга». — Зажигалки не найдётся?

Семёнов смотрел так, словно увидел чёрта. Мне это не понравилось:

— Так и будем молчать?

Шеф не подавал признаков разумной жизни — только дышал громко в оба сопла. Не зная, чем себя занять, я немного покачала ногой. Потом это надоело, и я зевнула:

— Скучно у тебя. Лучше бы кроссворды разгадывал.

Тут Семёнов произнёс-таки первую фразу:

— Савская, — сказал он. — Ты что, с ума сошла?

— Тебе это точно не грозит, — на всякий случай нахамила я.

— Ты хоть отдаёшь себе отчёт, что я могу с тобой сделать?

Я задумалась:

— Вероятно, тройное «ВЫ»? ВЫговор, ВЫгнать, ВЫ… Ах, пардон, этого ты не потянешь.

Пользуясь тем, что Семёнов снова замер с отвисшей челюстью, я выпорхнула из кресла к настенному календарю. Сам собой в руке возник тюбик рыжей помады. Щедро накатала ею поверх июля: «УВОЛЬНЯЮСЬ. САВСКАЯ».

— Что-нибудь ещё?

Поскольку ответа не последовало, послала начальству воздушное «адью» и вылетела за дверь.

— Ну что, — кисло спросила Ритуся, всё ещё мучая зеркало. Теперь она растягивала рот в лягушачьей гримасе, чтобы блеск ровнее укладывался на губы. — В «клочки и тряпочки»?

— Пусть поцелует меня в задницу, — радостно сообщила я. — Я уволилась.

— Да ну? — Ритка отложила пудреницу и впервые за весь день внимательно на меня посмотрела. — Ты какая-то мятая, — неуверенно сказала она. — В костюме, что ли спала?

— А вот это не твоё дело, — огрызнулась я, сгребая в сумку содержимое стола.

— Мне-то что, — обиделась Ритуся, — хоть в шубе спи. Гарик звонил. Вы что, поссорились?

— И это не твоё собачье дело, — сказала я, мурлыча под нос что-то приятное.

— Полный привет, — вздохнула подруга, возвращаясь к зеркалу. — Допёк-таки Семёнов…

Я запустила в неё степлером и весело захлопнула за собой дверь.

— Ты была прекрасна! Я рад, что в тебе не ошибся!

Эти слова были для меня наградой. Я ждала их. Он их произнёс, значит всё в порядке, я всё сделала правильно.

— Посмотри, ты только посмотри на себя!..

Мы шли по улице навстречу людскому потоку. Прохожим приходилось сворачивать, чтобы уступить нам дорогу. Некоторые комментировали свои эмоции идиоматическими выражениями, но мы не обращали внимания ни на кого: просто шли своим путём — так, как нам хотелось.

— Посмотри на себя! — повторял Он. — Ты стала совсем другой!

Я остановилась перед витриной и попыталась оценить своё отражение. Действительно, совсем другой человек: никогда прежде у меня не было такой изящной фигуры, уверенного лица и просветлённого взгляда. Какой-то парень, пробегая мимо, одобрительно присвистнул.

Я почувствовала, что меня тянут за рукав — прочь отсюда.

— Ты прав, это надо отметить! — хохотнула я, следуя внезапному порыву.

Мы спустились в погребок пропустить глоточек-другой. В прохладном полумраке залечивали утреннее похмелье преимущественно мужчины, но нам было наплевать — мы пристроились за дальним столиком и заказали коньячку.

Я мирно осушала третий бокал, когда подкатился какой-то верзила. Не то чтобы он был особенно неприятен, просто нам было не до него. Начал он с банального:

— Девушка, а вам не грустно одной?

Я захихикала: откуда этому зануде знать, что я не одна? Однако, Костюм, похоже, расстроился. «Немедленно прогони его!» — ревниво шепнул Он. Но мне захотелось пошалить: я игриво сощурилась и промурлыкала:

— Составите мне компанию?

Парень расплылся в первобытной ухмылке:

— Ну, если ты не против…

— Не против! — успела улыбнуться я в ответ, прежде чем моя рука поднялась и выплеснула остатки коньяка в эту довольную физиономию. Потом резво вскочила и, перевернув столик, бросилась прочь из забегаловки…

Вопль «ЧОКНУТАЯ ДУРА!!!», сотрясший стены покинутого заведения, способствовал тому, что остановилась я только у самого дома.

Сердце колотилось где-то в горле, ноги уже не держали, и я просто упала на скамейку.

Стало холодно: Костюм больше не желал меня согревать. К тому же ужасно кололся воротник — в том месте, где блуза не прикрывала шею. Меня передёрнуло.

— Чего ты хочешь? — устало спросила я.

Он помолчал, прежде чем ответить. Потеплело.

— Там столько мужчин… — наконец сказал Он. — Повсюду много мужчин. Слишком много. Они все тебя недостойны. Они смотрят на тебя и пачкают своими взглядами. Так неправильно. Ты должна оставаться чистой.

— Чего же ты хочешь? — повторила я.

Мы посовещались и пришли к одному решению.

— Сколько у тебя денег? — поинтересовался Он.

Я прикинула: не так, чтобы много. Однако, если запастись сухарями и картошкой…

Костюм этого не одобрил.

— Нет, — сказал он. — Мы должны жить красиво. ТЫ должна жить красиво.

Полдня я провела, закупая вина, шоколад и дорогие консервы. А потом мы пришли домой и заперлись на все замки. Ключи я выбросила в окно.