— Видите, господин Ферн, я нарушила для вас наш распорядок!
— Вы молодчина!
Она охотно навещает Мартина Ферна. Говорит, что и прежде часто заходила к нему — приносила кофе, чтобы его подбодрить.
— Вы были так подавлены, господин Ферн!
— Зато теперь я радуюсь и ликую!
Угощаю ее турецкой сигаретой — она закуривает и морщится.
— Ну а что еще поделывал этот Мартин Ферн?
— Вы были такой старательный!
— И послушный!
— Необыкновенно послушный! Вы так любезно отвечали на все вопросы!
— Горжусь Мартином Ферном! — заявляю я. — Он оправдал мои ожидания!
— Неужели вы ничего не помните?
— Ничего! Когда вы увидели меня в первый раз?
— Вас привезли на санитарной машине! Это было в начале марта.
— Значит, я здесь уже около пяти месяцев!
— Да.
— А раньше где я был?
Она уклоняется от ответа. Говорит, что на дворе прекрасная погода. Как хорошо, когда рассеивается туман и в воздухе словно разливаются молоко и мед. Я соглашаюсь. О прошлом Мартина Ферна ей не положено рассуждать. Это дело высших инстанций.
— Иначе говоря, доктора Эббесена, родичей и всех прочих?
— Да, — подтверждает она.
Сообщает, что я несколько дней бродил по лесу.
Лиза угощает меня сигаретой с фильтром. Меня вдруг потянуло стать завзятым курильщиком, хоть я и небольшой охотник курить. Но надо же испробовать свои силы. «А может, лучше мне стать спортсменом?» — говорю я. Собственно говоря, теперь я могу заняться чем угодно. Может, заделаться киноактером? Она смеется.
— Кто же меня нашел?
— А лесник… — отвечает она. — Вы сидели под деревом, голодный, измученный. И никто вас не искал!
— Почему так?
Она снова замолкает. Есть, значит, в жизни Мартина Ферна тайны, которые еще рано ему открывать.
— Еще немного, и вы…
— Сыграл бы в ящик! Крышка Мартину Ферну!
— Почему вы все время говорите о Мартине Ферне в третьем лице?
— Я плохо знаком с этим субъектом!..
Она что-то еще говорит, но я не слушаю. Что-то про лето, на редкость жаркое в отличие от прошлогоднего, которое было весьма прохладным.
Я думаю о Мартине Ферне. Где-то во мне он сидит. Сидит и наводит на меня тоску.
— Вы чем-то огорчены? — спрашивает она.
— Да что вы, ничуть!
— А прежде вы часто подолгу бывали чем-то расстроены… Ну что ж, прощайте, у меня много дел!
— Не скучно вам здесь? — спрашиваю я.
— Кому скучно, мне?
Завзятый курильщик Мартин Ферн закуривает очередную сигарету. Ему наверняка вредно так много курить. Об этом ясно говорит ее взгляд. Наслаждаться надо в меру — табаком, женщинами и всем прочим.
— Вы из Копенгагена? — спрашиваю я.
Она утвердительно кивает.
— Не скучно вам в деревне?
— Но я же всегда могу поехать в Копенгаген, когда свободна!
Значит, санаторий расположен недалеко от столицы.
— Скажите, а жених у вас есть?
— А вам непременно надо знать!
— Да! Меня разбирает любопытство!
— Что же вы хотите знать?
— Сейчас скажу! Вчера из лодки на озере торчали две пары ног: одна пара принадлежала вам, другая — доктору Эббесену!..
— Вот вы какой стали сообразительный! Совсем не такой, как прежде!
— А какой я был прежде?
— Вроде заводной куклы…
— Или павловской собаки! Но ведь доктор Эббесен женат!
— Ну и что же из этого?
В голосе ее слышится холодок. Встав с кресла, она подходят к окошку и смотрит вниз, в парк. На фоне яркого света четко выделяется полная, упругая грудь.
— Ровно ничего! — отвечаю я.
— Для чего же вы все это говорите?
— Хотел бы я заглянуть в свое прошлое…
— Зачем вам это?
Она по-прежнему смотрит в окно. И Мартину Ферну чрезвычайно удобно ее разглядывать. Он мысленно раздевает девушку.
— Я хотел бы вами обладать! — говорит он.
Она оборачивается к нему.
— Послушайте, господин Ферн… Вы больны…
— Да, так считается!
— Вы не должны говорить такое!
Она гасит свой окурок о пепельницу. Потом бросает его в корзину.
— Наверно, я женолюб! — говорю я.
— Наверно, да, — отвечат она. — Как-то раз вы уже пытались ко мне приставать…
— Ну и как же вы поступили? Наверно, сказали: «Ах что вы, господин Ферн!»
— Казалось, вы вдруг что-то вспомнили. Это было на прошлой неделе!
— Ну и как же вы поступили?
— Усадила вас раскладывать пасьянс!
— Ловко!
Оказывается, Мартин Ферн, этот заводной паяц, вдруг начал что-то припоминать. Выйдя из повиновения, робот протянул к девушке свои хищные лапы.
— Мне пришлось дать вам по рукам!
— Расскажите-ка мне еще про доктора Эббесена!
— Нет уж, увольте!
— А я и так догадываюсь: жена его не понимает!
— Она его бросила!
— И вы решили его утешить!
— Вот это уж совсем не остроумно, господин Ферн!
— Где мой пасьянс?
Она подходит к письменному столу, открывает ящик. Вынимает оттуда прозрачный мешочек с кубиками.
— Так вот, значит, чем я развлекался? — спрашиваю я, вытряхивая кубики из мешочка. Она стоит рядом. Плечом ощущаю ее теплое бедро.
— Кажется, я сейчас снова буду к вам приставать! — говорю я.
— У вас что, других мыслей в голове нет? — спрашивает она, отшатываясь от меня.
— Да, особенных нет! Что вы хотите — природа!
Кубиков оказалась целая уйма. На одних намалеваны цветы, на других — кошки, заборы, дома, облака.
— Ну и как, забавляла меня эта игра?
— Трудно сказать. Вас что-то очень угнетало. Вы были похожи на большого грустного пса. А эту игру с кубиками придумал для вас доктор Эббесен!
— Вы в него влюблены?
— Замолчите, господин Ферн!
— Вы правы, я слишком любопытен.
— Зачем вам это?
— Может быть, это нужно Мартину Ферну?
— Вы все валите на него!
— Так это же из-за него я сюда попал!
— Мне пора приниматься за дело! — говорит она. — Сейчас я принесу вам чистую пепельницу!
— Блестящее обслуживание!
— Вы же за это платите! И немало.
— Значит, я богат! Ну просто не жизнь, а сказка! А все же вы мне не сказали, влюблены вы в доктора Эббесена или нет.
— Ни в кого я не влюблена! — бросает она и уходит.
Спустя минуту она возвращается с чистой пепельницей. Я пожираю ее глазами. Она краснеет. Когда она закрывает за собой дверь, я закуриваю сигарету и лениво пытаюсь вообразить, как бы я лег с ней в постель.
Снова сажусь за письменный стол. Второй день моей жизни. Слева, значит, парк. Справа моя комната.
По парку среди окаменевших фигур начала века снова порхает Улла Ропс. Пробившись сквозь тучи, солнце залило газоны и дорожки, посыпанные гравием.
Из беседки выходит сторож. Расстегивает пояс, вытирает голову носовым платком, сдвинув фуражку с золотыми позументами на затылок. Время остановилось.
Пасьянс оказался на редкость сложным. Мне удалось составить из кубиков часть стены, покрытой плющом, а также декоративные растения, флоксы и астры. Слева на меня смотрел одинокий собачий глаз, справа висело облачко. Вот чей-то палец с кольцом, а вот ботинок. Дальше небо, а может, синяя занавеска? Крокетные ворота, шары, как положено в приличном английском саду. Все на месте, вот только непонятно, что к чему. Беда с этими английскими кубиками. Всегда смутно представляешь себе, что там должно быть изображено. Взаимосвязь предметов выявляется лишь по мере того, как складываешь кубики. А вообще-то картинка премилая. Уют и благополучие.
Нет, неохота мне с этим возиться. Кладу кубики в мешок и закрываю ящик.
Улла Ропс все так же мелькает между деревьями. За ней с трудом поспевает энергичный санитар. Из окна все отлично видно. Вот силуэты начала века. Прогуливающиеся господа с пышными усами. На одних белые летние пиджаки, на других черные костюмы. Они собираются кучками и надолго застывают в одной позе, толкуя о болезнях, погоде и опять о болезнях. Старые, с дрожащими руками, слабые, истощенные. Но есть среди них и тучные, с трудом переставляющие ноги. Мартин Ферн разглядывает их в окно.
